ответ непредсказуем же в каждом конкретном случае - и мерзавцев любят и хороших,
Да, в общем-то, предсказуем. Женщины чувствительнее мужчин, в том числе и в области ощущений. Поэтому они либо выбирают мужчин со слабой энергетикой, чтобы играть в семье роль мамочки, либо, наоборот, тянутся к мужчинам с сильным полем, потому что в этом случае проработка задач, поставленных перед женщиной на жизнь (дхарма) будет осуществляться весьма интенсивно - нескучная жизнь, называется.
Цитатаwing ()
я имела в виду глубокие отношения с женщинами).
Гендерные отношения, как ни странно, регулируются ( в глубину) именно женщиной. Такшта....
РЕМЕСЛО СВИДЕТЕЛЯ ВСЕГДА ВНУШАЛО МНЕ ОТВРАЩЕНИЕ.ЕСЛИ Я НЕ ПРИНИМАЮ УЧАСТИЕ - КТО Я? ЧТОБЫ БЫТЬ, МНЕ НЕОБХОДИМО ПРИНИМАТЬ УЧАСТИЕ. Экзюпери
Военный летчикИменно так определил свое отношение к миру французский летчик Экзюпери. Летчиком он был в первую очередь, писателем - уже потом. Его творчество - отражение его полетов. В его книгах только то, что он сам испытал и пережил. Он был рыцарем своего века. Ощущал, что люди едины и составляют часть чего-то еще более огромного Общего. Так ощущают мир только дети и поэты. Экзюпери и был ребенком и поэтом. И еще - так гармонично чувствуют себя в мире только по- настоящему религиозные люди. Таким он был тоже.
Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери (1900–1944) пришел в литературудовольно поздно. Он вообще сформировался поздно, как взрослый человек - или, может, так и не сформировался, будто боялся расстаться с миром детства. Его собственное детство было счастливым, любящим и потому затянувшимся надолго. Он происходил из старинного рода, жил в замке, в его жилах даже текла королевская кровь. Среди его кузенов и кузин встречались настоящие принцы и принцессы. Они играли с маленьким Тонио, называя его маленьким принцем. А он называл себя Сент-Эксом и наслаждался жизнью. В двадцать восемь лет еще не имел приличной профессии, хотя, несмотря на королевскую кровь, семья была бедна и не могла помогать ему. Устроиться на службу куда-нибудь на теплое место - это было не для него. Работать - так уж в гуще событий, чтобы быть первым там, где сложно, Так он очутился в авиации. Тогда это было нечто неведомое, геройское, жутко захватывающее. В авиации Экзюпери нашел то, чего ждал, - настоящую мужскую дружбу, веру в великое дело освоения неба. Здесь нельзя было без мужества, верности своему слову и делу. Но все-таки, несмотря на все эти романтические идеалы, авиация оставалась прежде всего тяжелой и опасной работой. О ней и о людях, которые ее выполняли, ежечасно рискуя жизнью, Экзюпери и начал писать - просто, без выдумок, одну правду. Его романы скорее походили на репортажи с места событий: «Южный почтовый» (1929), «Ночной полет» (1931), «Планета людей» (1939) и др. Сам он выполнял тяжелейшую работу -прокладывал трассы для полета почтовых самолетов на другие континенты. То есть первым пролетал там, где еще никогда никого не было. Он привык быть первым. И мечтал о том, как по проложенной им трассе пролетят другие самолеты и соединят письмами, поздравлениями, открытками далеких, разлученных людей.
Потом началась война в Испании, и Экзюпери, став корреспондентом, начал писатьвоенные репортажи. Там, среди страшной фашистской мясорубки, он понял, что люди -93- думают не только о пайке хлеба, ноио странных вопросах: зачем рождается человек? какие ценности стоит считать по-настоящему истинными? И это тоже были вопросы детей и поэтов. Тех, кого еще не убила война. А потом Гитлер напал на Францию. И Сент-Экс стал военным летчиком. Но все равно остался поэтом и ребенком в душе. И потому верил в счастье даже в самых безнадежных обстоятельствах. В тяжелейшем 1942 году Экзюпери создал книгу о себе и тех, кто сражается рядом, - «Военный летчик». Это снова репортаж, но уже «внутренний» - репортаж духа. Он рассказывает о том, что происходит в сознании человека, когда его посылают на задание, где он не только не сможет отличиться, но, скорее всего, погибнет, и знает это. И все-таки он полетит. И возможно, погибнет. Все равно это будет не зря, ибо каждый из нас - только частичка чего-то несравненно большего. «Я буду сражаться за Человека.» -напишет Экзюпери. Пока жив.
«Маленький принц» был написан в 1942 году, но опубликован в только в 1943 году - наплохой бумаге, небольшим тиражом. Между прочим, произошло это не во Франции, где шла война, а в Америке. На французском же языке сказка появится только в 1946 году в парижском издательстве «Галимар». Все издания «Маленького принца» печатают с рисунками автора. Рисовать Экзюпери всегда любил и умел. Обычно это были карандашные наброски, где главное средство выражения -эмоциональность самой линии. По-детски тоненький, почти прозрачный, притягательнобеззащитный - таким предстанет Маленький принц не только из текста сказки, ноис рисунков автора. Книжку Экзюпери посвятит своему другу Леону Верту с удивительной записью: «Леону Верту, когда он был маленьким». Оказывается, не один Экзюпери хранил в себе ребенка. Были и еще люди, не закостеневшие во взрослости. И разве не каждый сказочник - такой? Книга Экзюпери стала не просто любимейшей для миллионов «принцев и принцесс», но и неким паролем, талисманом, надеждой для всех людей Добра. Было время, когда для советских людей, абсолютно ни во что не верящих, она вместе с полузапрещенными книгами Хемингуэя являлась своего рода Библией, читаемой в самые тяжелые дни жизни. Люди черпали из нее чувства Веры, Надежды и Любви, которых столь не хватало вокруг, но которыми в избытке были пропитаны страницы книги. В литературе XX века «Маленький принц» - одна из самых больших и чистых тайн. Как только не пытались и литературоведы, и простые читатели понять, разгадать эту тайну! Чем только не считали книгу! Сказкой, философской притчей, символическим рассказом, поэтической новеллой. Все это правда - «Маленький принц» многогранен. И с годами таинственным образом этих граней становится все больше. При первом рассмотрении «Маленький принц» похож на сказку-сон, вернее, сказку- воображение, даже сказку-бред. Ведь летчик, чудом совершивший посадку в пустыне на сломанном самолете, оставшись без еды и, главное, воды, встречая маленького мальчика, и сам осознает, что все это -бред. Откуда в пустыне трогательно улыбающийся ребенок, который как ни в чем не бывало просит нарисовать ему барашка?! Как можно в такой ситуации, практически умирая без воды, спокойно слушать его болтовню, то грустную, то веселую, да еще и самому рассуждать о жизни и смерти? И как, скажите, можно починить сломанный самолет без деталей и инструментов? В самом деле, не является ли этот загадочный мальчик, названный летчиком Маленьким принцем (воспоминание детства?), просто бредом умирающего? Или, наоборот, Маленький принц появляется именно потому, что нужен - жизненно необходим - летчику? Ведь тогда есть для кого искать воду в пустыне и чинить самолет. Словно двойник летчика из его собственного детства приходит на помощь. Так был ли в самом деле этот Маленький принц? Тайна. Загадка. Мечта, которую лучше не анализировать разумом. От разумного взгляда исчезнет сказочность. Ведь только в сказке возможно такое безграничное доверие к окружающим, такая Любовь, ради которой забудешь о себе или пойдешь и на смерть. Именно так любит Маленький принц свою далекую алую розу. И только в сказке есть Дружба, верная навсегда. Как у Лиса, ставшего ручным ради дружбы с мальчиком. И только сказка может дать надежду в безнадежности. Надежду летчика выжить и встретить своего Маленького принца среди далеких звезд.
А знаете ли вы, что: У Экзюпери никакого упоминания о розе нет. Это невероятно для нас, но это факт.Автор называет возлюбленный цветок Маленького принца просто цветок - la fleur. Ведь по-французски цветок - женского рода. • При переводе на русский язык встал вопрос: как быть, по-русски цветок - мужского рода. Решение подсказали рисунки самого Экзюпери, где он изобразил не абы какой цветок, а именно розу. • Прообразом цветка (розы) стала для Экзюпери его любимая жена Консуэло. • Одно из прозвищ любимой Консуэло подсказало Экзюпери и другой образ - вулкан на планетке и его обязательную чистку. Дело в том, что за взрывной характер Консуэло часто называли «маленьким вулканом». Ну а Экзюпери, понятно, часто приходилось «приводить его в порядок» -утешать и успокаивать. Но правы и те, кто утверждает, что «Маленький принц» - не сказка, а философская притча, затрагивающая важнейшие вопросы: о сущности человеческого «я», об истинных ценностях жизни, которые раскрываются человеку только перед лицом смерти. Здесь и вопрос о взаимоотношении мира взрослых и детей. Ведь Маленький принц так и не сможет принять уклад взрослого мира. Тем более что где-то далеко на оставленном крохотном астероиде его ждет роза - его великая Любовь. И Маленький принц не будет заниматься «никчемными» взрослыми делами - подсчитывать, властвовать, указывать. Лучше он сделает что-то конкретное для своей розы и планетки. Укроет цветок на ночь. Прочистит кратер вулканчика от пыли. Его любовь деятельна. Ведь он «в ответе за всех, кого приручил». Вспомним другогозвездного мальчика - Питера Пэна. Он не хотел становиться взрослым и отвечать за свою жизнь. Маленький принц Экзюпери тоже еще не стал взрослым, но отвечает не только за себя, а за весь свой мир. Вот как изменились звездные мальчики. Им пришлось отвечать не только за звезды, но и за нашу планету.
И конечно, «Маленький принц» - дивная поэтическая новелла. К счастью, у нас естьблестящий перевод Норы Галь, позволяющий вдохнуть тонкий неповторимый аромат сказки, ощутить атмосферу поэзии - звездную и мужественную одновременно. Мы можем судить о том, как Экзюпери умел строить фразу - притягательно-мудро и болезненно-красиво. Его фраза, как бабочка, столь же трогательна и беззащитна. Его мир - наша Земля, увиденная в полете. Обычная и чудесная одновременно, надежная и такая хрупкая. «Маленький принц» - воистину магическая книга. Она полна настоящих советов для тех, кто по-настоящему собирается ЖИТЬ. Вот один из них. Его высказал мудрый Лис Маленькому принцу, тот пересказал летчику, алетчик - нам: «Главное глазами не увидишь. Зорко лишь одно сердце». Если б даже Экзюпери ничего не написал больше, этих страниц хватило бы, чтобы его имя сделалось легендой. Но Сент-Экс не только писал. Он жил и боролся реально - соштурвалом в руках. В 8.30 утра 31 июля 1944 года самолет эскадрильи «Свободная Франция», пилотируемый майором Сент-Экзюпери, вылетел на военную разведку. Курс - район Лиона, Южная Франция. Запас горючего - 6 часов. В 14.30 самолет не вернулся. Больше никаких сведений нет. Пилот явно погиб. Но земля не хотела без него жить. Люди искали правду спустя день, неделю, месяцы, годы и десятилетия. Были разные версии. Рождались легенды. Кто-то говорил, что Сент- Экс погиб над городом Амбелье. Там, где когда-то, на заре авиации, знаменитый французский летчик Ведрин поднял в воздух на своем самолете маленького мальчика. Имя его осталось неизвестным, но сам факт полета стал символическим. Не был ли он своеобразным Маленьким принцем? Другие утверждали, что Сент-Экс погиб в бою над Средиземным морем. А значит, тело его, упавшее в воду, невозможно найти. В 1980 году появились свидетельства очевидцев о том, что 31 июля 1944 года один из французских летчиков был сбит в небе над Югославией и затем зверски замучен приспешниками гитлеровцев - хорватскими усташами. Но в 1998 году на южном побережье Франции у крошечного островка Рио рыбаки нашли военный опознавательный браслет с гравировкой «Майор Антуан де Сент- Экзюпери». Позднее со дня моря была поднята алюминиевая панель с номером 2734 L - номером самолета Экзюпери. Находка стала сенсацией. Любители скандалов со всего -95- мира ринулись на вновь открытое место трагедии - ведь выходило, что самолет Экзюпери отклонился от намеченного курса. Почему?! Возникла даже дикая версия, что, мол, летчик от страха перед затянувшейся войной покончил с собой. Бред, вранье, преступный наговор, зато какая могла бы выйти сенсация! Летчик, которого весь мир считает героем, струсил, свернув с военной трассы. Что ж, ради сенсации газеты готовы и не на такие обвинения. Ведь так приятно облить грязью героя! Впрочем, весь этот дикий бред быстро затих. Техники и авиаторы, проведя экспертизу, огласили вердикт: самолет Экзюпери разбился из-за технической неисправности. Большего установить не удалось. Но разве то, что летчик погиб не в бою, а просто в полете, умаляет его героизм?! Попробуйте сами полетать, дражайшие любители сенсаций, на неисправном самолете! Посмотрим, что запоете в воздухе. Вот только, даже найдя опознавательный браслет и фрагмент самолета Экзюпери, тело его не сумели сыскать. И потому смерть так и осталась тайной. Но и в XXI веке ксимволическому захоронению Антуана де Сент-Экзюпери в парижском Пантеоне приходят люди. Но ведь и правда, разве может оказаться могила Маленького Принца не пустой?! Все же знают, что он не умер. Он просто вернулся на свою планету.)
Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Сб, 21.03.2015, 16:58
,,В самом деле, не является ли этот загадочный мальчик, названный летчиком Маленьким принцем (воспоминание детства?), просто бредом умирающего? Или, наоборот, Маленький принц появляется именно потому, что нужен - жизненно необходим - летчику? Ведь тогда есть для кого искать воду в пустыне и чинить самолет. Словно двойник летчика из его собственного детства приходит на помощь. Так был ли в самом деле этот Маленький принц? Тайна. Загадка. Мечта, которую лучше не анализировать разумом. От разумного взгляда исчезнет сказочность."
Ну, тем, кто знаком с феноменом Соляриса, дело не видится таким уж сказочным. Достаточно заглянуть в глубину своего подсознания, для этого необязательно лететь на неведомую планету, хотя сам процесс перелёта как инструментарий наверно неповторим
И книга все-таки появилась в начале 1971 года на прилавках магазинов и предельно быстро разошлась. Поскольку в России стихи сочиняет поистине несметное количество людей (как, пожалуй, ни в одной стране мира), к автору пошел нескончаемый поток печатных, машинописных и просто рукописных стихотворных текстов и просьб об оценке, совете, помощи. Подчас даже невольно возникало сомнение: стоило ли вообще издавать подобную книгу?.. Тем более что многие читатели, увы, явно не желали вдуматься в ее название - "Как пишут стихи", а не "Как писать стихи" (в книге не раз говорится о невозможности научить кого-либо писать настоящие стихи; можно только показать, как не следует их писать...).
Ну, тем, кто знаком с феноменом Соляриса, дело не видится таким уж сказочным.
«Вполне возможно, что за пределами восприятия наших чувств скрываются миры, о которых мы и не подозреваем…» ~ Альберт Эйнштейн В Солярисе, как вы помните, стали осуществятся не известные для самих людей их подсознательные желания. Проблема, поставленная Тарковским в этих фильмах, выглядит так: бойтесь своих желаний, ибо они исполняются, но: - А что такое "эфемерный"? - спросил Маленький принц (...) - Это значит : тот, что должен скоро исчезнуть.
ЦитатаПиркс ()
Так был ли в самом деле этот Маленький принц?
Человечность в людях не умирает, она может быть уснувшей и ждать пробуждения...как в том же Солярисе.
И Маленький принц это история встречи Антуана с самим собой. Он смотрит на свой внутренний мир, как на планету, за которой нужно ухаживать. Он заглядывает в души других людей и отвергает их мнимые ценности. Это история любви к женщине, это путь человека, который учиться любить. "- Ничего я тогда не понимал! Надо было судить не по словам, а по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать. За этими жалкими хитростями и уловками я должен был угадать нежность. Цветы так непоследовательны! Но я был слишком молод, я еще не умел любить." Крис на Солярисе ведь тоже встретил себя, хоть и приехал туда решать чужие проблемы. И он очень любит землю, на самом деле ему совсем не хочется ее покидать, обратили внимание, как он смотрит в фильме на родные места? Тот же монолог Снаута о том, что человечество ищет в космосе, по сути свои дела и свои отражения, хоть и обманывает себя разговорами о жажде общения с иным Разумом. Жизнь человеческого духа всегда протекает у Тарковского в берегах природы и искусства, и заброшенная космическая станция заполнена в фильме воспоминаниями Земли. И Океан, он , как горечь ностальгии, в которой закодирована земля, ее шорохи, запахи и шум дождя, обрушившегося на деревянную терраску , такая вот память сердца. Метафора неизведанного, родной и странно-зеркальный мир, вызванный из небытия живым и непонятным Океаном Солярис? Или же вся красота рядом с тобой, на Земле, и нигде больше ничего прекрасного нет, как бы ты не искал.)
Прочитала роман "Не отпускай меня" Кадзуо Исигуро «-Мы все это знаем. Мы скопированы с отбросов. С наркоманов, проституток, пьяниц, бродяг. Кое-кто может быть с заключенных-с тех, которые не психи. Вот от кого мы произошли. Мы все это понимаем, так почему прямо не сказать?» Тринадцатилетняя Кэти вспоминает свое детство в привилегированной школе Хейлшем, полное странных недомолвок, половинчатых откровений и подспудной угрозы. По-началу не совсем ясно для чего истинное предназначение этих "воспитанников", но постепенно открывается та,не совсем приятная сторона их жизни,то ,что предстоит им в дальнейшем. Книга затрагивает тему донорства. Эту тему нам освещает взрослая женщина, которая как и тысячи других детей, выращивалась только с целью последующей выемки органов на пересадку. В мире книги люди имеют своих клонов и клоны живут только ради вынашивания органов, которые рано или поздно понадобятся "оригиналу". Но этих клонов воспитывают, как людей и они ТАКИЕ ЖЕ, как и люди. Казалось бы люди научились исцелять многие болезни, если не все. ... чудесный мир. Ан нет. За счет чего люди научились это делать – вот главная проблема. Первым чувством после прочтения была пронзительная грусть, переживания, обида за жизнь молодых "людей" и мысли "зачем я вообще читала это? Но потом....поняла, что это наша с вами жизнь, где многие считают себя биороботами, и их считает система такими же... Возникал на протяжении чтения один и тот же вопрос: Почему же они не борются? ....и находился такой же ответ: Потому что смирились с собственным предназначением. Такая просто суровая реальность...
Главные герои не хотят ломать систему, так как они и не знают, что может быть по другому, возможно они и не осознают, насколько с ними поступают бесчеловечно, чистые существа, как дети...Они не размышляют о своем жестоком конце, они просто хотят прожить свой срок, СВОЮ короткую жизнь. Но разве это правильно, что им надо терпеть и не надо бороться и как такое может быть, что бы люди знали, что их ждет и не пытались изменить свою участь? Кети и Томми правда пытаются, но это какая-то слабая попытка, за время учебы в закрытой школе их уже подготовили к тому что им предстоит пережить. И автор Исигуро, так, как бы шепотом, как будто о погоде, рассказывает о возможном и вполне реальном будущем, в котором одни живут для того чтобы жили другие. И эти другие, хоть и прячут глаза, но эгоистично жестоки, мир в котором каждый сам за себя....где есть жалость и сострадание, но только к таким как сами - "особенным", если же ты другой, уж лучше, украдкой смахнув слезу, просто взять и отвести глаза, определив для себя человека и продукт человека - робота. Самое ужасное, что доноры живут среди обычных людей, но люди не хотят в них видеть душу, что-то большее, чем ресурс тканей и органов. А душа есть и она чувствуется во всем - в любви, в дружбе, в искусстве, которое они создают. Кстати , у этой книги есть своя экранизация и не одна, но мне что-то смотреть их совсем не хочется. Я знаю, что опять начну сердиться и думать: почему??? И еще если посмотреть на мир глазами «полноценного» человека: смогли бы мы отказаться от лекарства, которое может спасти нашу жизнь или жизнь родных, которое, тем более, одобрено врачами и государством? Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Чт, 04.02.2016, 17:00
В мире книги люди имеют своих клонов и клоны живут только ради вынашивания органов, которые рано или поздно понадобятся "оригиналу". Но этих клонов воспитывают, как людей и они ТАКИЕ ЖЕ, как и люди.Казалось бы люди научились исцелять многие болезни, если не все. ... чудесный мир. Ан нет. За счет чего люди научились это делать – вот главная проблема
Melodia, это литература из серии " здравствуй, трансгуманизм" . Транс - латинская часть слова , означает - " через", то есть гуманизм - по боку, здравствуй бессмертие. Из кошмаров полностью поляризованного общества - вот в таком буквальном смысле, выращивание на органы, ужас.. Такой сверхфашизм.. Чужая жизнь - это не совсем лекартсво, которое может спасти.
Русская литература, а если шире — то русская культура в целом — родом из дворянских гнёзд. Поместье — традиционный источник вдохновения, место силы для писателей и художников. Если проследить историю нашего искусства, то открывается любопытнейшая картина: большинство великих имён неразрывно связано с названиями имений (родовых или купленных), дач (этих занятных и тоже чисто русских суррогатов поместий) или просто "золотых бревенчатых изб", как у Сергея Есенина в Константинове. Все помнят, что Пушкин — это Михайловское, Болдино и Захарово. Тургенев — Спасское-Лутовиново. Толстой — Ясная Поляна. Блок — Шахматово. Чехов — Мелихово. Центром притяжения для большинства известных живописцев конца XIX века оказалось подмосковное Абрамцево. Недаром в СССР был создан творческий оазис — Переделкино. Замечу, что не дом-коммуна "пролетарских гениев" и не квартал в конструктивистском стиле, а — деревянное поселение. По этой же "старорусской" схеме в 1920-х годах соорудили посёлок художников на Соколе. Итак, деревня, изба — это кладезь витальности. Деревня — дерево — древо бытия. Когда автор хотел вернуть своему любимому герою смысл, соль жизни, он посылал его в какое-нибудь Отрадное…
XIX век — эпоха развития многообразной и хитроумной техники. Возникает жанр, впоследствии названный "фантастикой": человек начинает бредить аэро-чудесами, подводными лодками, железными чудищами и — головокружительными, уходящими в небо высотными зданиями. Город наступал с неумолимостью прогресса. В России, как обычно, всё сложнее, ибо страна — крестьянская, громадная, поместно-дворянская. Генеральная мысль "Анны Карениной" — вовсе не пошленький адюльтер полнокровной красавицы и хлыща-офицера, даже не бесполезная жертвенность, но изображение мерзостей городской жизни. Дезурбанизм — вот спасение. Этот уход спасёт человечество, — говорит нам Толстой и выписывает скучноватого, но весьма положительного Лёвина. Локомотив тоже выбран не случайно — в конце-то концов, покинутая женщина могла бы и в реке утопиться, благо таких случаев не только в беллетристике, но и в жизни тогда хватало. Она не отравилась, как флоберовская Бовари, не угасла от чахотки и не бросилась о камни с какой-нибудь живописной скалы. Поезд — символ неумолимой железной цивилизации, которая буквально перемалывает человека. Или превращает его в подобие бездуховной машины. Александр Блок впоследствии напишет: "Век девятнадцатый, железный, воистину жестокий век!"
Город — это не только упадок и разврат, но и неизбежная стандартизация. Читаем у Сергея Есенина: "Гой ты, Русь, моя родная, Хаты — в ризах образа…".
Россия — это хаты. Тогда как "…Город, город, ты в схватке железной Окрестил нас как падаль и мразь".
Саша Чёрный грустно подшучивал: "Все в штанах, скроённых одинаково, при усах, в пальто и в котелках. Я похож на улице на всякого и совсем теряюсь на углах…"
И продолжал: "В лес! К озёрам и девственным елям! Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам. Надоело ходить по шаблонным панелям и смотреть на подкрашенных дам!"
Примечательно, что Ильф и Петров — типичные урбанисты — тем не менее вкладывают в уста обаятельного жулика Бендера очень важную фразу, этакий культурный код нашей цивилизации: "– Молоко и сено, — сказал Остап, когда "Антилопа" на рассвете покидала деревню, — что может быть лучше! Всегда думаешь: "Это я ещё успею. Ещё много будет в моей жизни молока и сена". А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это лучшая ночь в нашей жизни, друзья!".
Советский Союз в этом смысле оказался на перепутье: крестьянская психология масс должна была сплестись с пролетарской парадигмой — с футуристической, сугубо городской цивилизованностью XX столетия. Вместе с тем, культурно-просветительская составляющая оказалась полностью взята из кладовых дворянской культуры. Эта эклектика, по сути, явилась основной причиной как возвышения, так и упадка Красной Империи.
ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ: ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ УКРАШЕНИЯ, ВДОХНОВИВШЕГО
КУПРИНА
Гранатовый браслет: украшение, которое описал А.И. Куприн в одноименной повестиПовесть "Гранатовый браслет" - прекрасный гимн чувству, "сильному, как смерть", написанный Александром Куприным. Сюжет этого произведения основан на реальных событиях, а история донесла до нас настоящий гранатовый браслет, который был семейной реликвией Куприных и стал символом трагической любви в русской культуре.
Настоящий гранатовый браслет хранится в Пушкинском доме Гранатовый браслет - семейная реликвиях Куприных Настоящий браслет, украшенный гранатовыми камнями, находится в Пушкинском доме (Санкт-Петербург). Его внешний вид незначительно отличается от того, что описывал Куприн. Браслет действительно украшен крупными гранатами, но на нем нет большого зеленого камня, о котором говорил писатель. Вначале браслет был серебряным, за годы его ремонтировали, и при этом позолотили (чего, к слову, не одобрил сам Куприн). Украшение было собственностью Марии Карловны Куприной-Иорданской, первой жены великого русского писателя. О том, как он у нее появился, нет однозначной версии: одни историки говорят, что украшение перешло к Марии в наследство от матери, другие утверждают, что его презентовал Куприн. Перед смертью Куприна-Иорданская передала реликвию журналисту Раппопорту, который был дружен с Александром Ивановичем, а уже его дочь завещала браслет для хранения в фонде Пушкинского дома. Историю о несчастной любви Куприн услышал в семье родственников своей жены. Ее реальную героиню звали Людмила Ивановна Любимова, и она купалась в любви простого парня по фамилии Желтый (в повести - Желтков). Он работал телеграфистом и на последние деньги преподнес в подарок прекрасной даме украшение - браслет с пасхальным яичком и поздравительной гравировкой. Получив отказ, Желтый уехал из города, но, в отличие от купринского сюжета, сумел преодолеть тоску и даже жениться. Так что трагического финала не было, это уже художественный вымысел писателя.
Портрет А.И. Куприна Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Вс, 07.08.2016, 15:18
"Печалит, что в каждом из этих людей погасла искорка Моцарта"
Этот сборник публицистики Сент-Экзюпери, опубликованный во Франции ещё в 1956-м, у нас вышел гораздо позднее – где-то к концу 80-х, а кое-что, судя по датам переводов, и вовсе на русском языке появилось впервые совсем недавно. В общем-то, и немудрено. Хотя официально отношение к Сент-Экзюпери в СССР было превосходным – таки погиб, воюя против немцев во 2-й Мировой, а что был граф – так это неважно, ибо зарабатывал на хлеб своим трудом, перевозя на самолёте почту, но пролетарским писателем отнюдь не был, ибо писал замысловато, коммунистом не являлся и даже не особо симпатизировал, и взгляды имел весьма и весьма своеобразные. А главная книга – «Цитадель», так и вовсе сугубо религиозная, с идеологически неправильным – не материалистическим, а духовным базисом.
Вот «Смысл жизни» - это ещё не «Цитадель», это даже не наброски к ней, но уже попытки (достаточно уверенные, кстати) осмыслить предназначение человека на Земле. Ну, и разумеется, философские зарисовки, которые прошли через всё творчество Сент-Экзюпери.
Что для нашего читателя наиболее интересно и актуально – это описание Советского Союза, Москвы – глазами человека, который живёт в обществе, где отношение к нам полярное: одни в восторге от наших успехов, потому что нищая страна сумела сцементировать свои усилия в мощном прорыве и подняться на уровень мировых держав, другие в ужасе – от беспредела и жестокости власти и от того, насколько низко ценится в стране человеческая жизнь и личность («Передо мной страна, о которой если говорят, то говорят с пристрастием. О которой из-за пристрастий мы не знаем почти ничего, хотя Советский Союз совсем недалеко от нас. Мы куда лучше знаем Китай, у нас есть точка зрения на него, и с этой точки зрения мы его обсуждаем. Мы никогда не спорим из-за Китая. Но если мы обсуждаем Советский Союз, мы обязательно впадаем в крайности – восхищаемся или негодуем. В зависимости от того, что ставим на первое место: созидание человека или уважение прав личности»).
Не копая особенно глубоко (не так долго он у нас и пробыл), Сент-Экзюпери нарисовал меткие и беспристрастные картины общества в целом, подкупающие честностью и явным желанием понять. Когда читаешь Ромена Роллана или Пабло Неруду, то от их заметок сквозит однобокостью восприятия, в описаниях Сент-Экзюпери картина неполная, но адекватно отражающая действительность.
И да, кто о чём, а некоторым всегда нужно докопаться до самой сути, и уже звучат нотки «Цитадели»: «Эти люди привыкли к нищете. И меня томит вовсе не жажда благотворительности. Я не ищу мази, которая смягчила бы боль незаживающей раны. Они истекают кровью, но боль их не мучает. А меня мучает урон, который нанесен человеческой сути, не одному человеку — весь наш род терпит ущерб. Не жалость щемит мне сердце, жалости не доверишься. Забота садовника мешает мне спать этой ночью. Я опечален не бедностью, с бедностью сживаются так же, как сживаются с бездельем. На Востоке люди живут в грязи, и грязь им в радость. Печалит меня то, чему не поможет бесплатный суп. Печалят не горбы, не дыры, не безобразие. Печалит, что в каждом из этих людей погасла искорка Моцарта».
Но и не только в Советском Союзе беда с бездуховностью и утратой веры. Уже в те времена Сент-Экзюпери констатирует появление духовного кризиса и в Европе: «Мне нестерпима мысль, что в жертву германскому Молоху приносят все новые поколения французских детей. Под угрозой сама плоть и кровь страны. Но когда она будет спасена, придется решать важнейшую задачу, коренной вопрос современности. Вопрос о предназначении человека. Ответа ни у кого нет, и, мне кажется, наступают такие беспросветные времена, каких еще не знала история».
И даже в близких людях этот духовный крен наступил: «Оба моих товарища на свой лад прекрасные люди. Воплощенная прямота, благородство, чистота, верность. А я почему-то смотрю на них, спящих, с какой-то бессильной жалостью. Они сами не знают, чего им недостает, а я очень это чувствую. Да, они прямые, благородные, чистые, верные, но при этом до ужаса нищие. Им так нужен хоть какой-то бог.»
И да, много заметок о войне, не только о 2-й Мировой, но и о гражданской в Испании, которые и сейчас выглядят злободневно:
«Неумение найти общий язык влечет за собой противоречия, запутанные настолько, что лишают веры в спасение человека. Франко бомбит Барселону потому, что, по его словам, в Барселоне зверски истребили монахов. Следовательно, Франко защищает христианские ценности. Но христианин, во имя христианских ценностей, стоит в разбомбленной Барселоне у костра, в котором горят женщины и дети. И он отказывается понимать. Вы возразите мне, что это - печальная необходимость войны... Что война абсурдна, но приходится выбирать, на чьей ты стороне. А я думаю, что абсурден прежде всего язык, заставляющий людей противоречить самим себе. Очевидность ваших истин - тоже не довод. Вы правы. Вы все правы».
Собственно, словами трудно главное обозначить, ибо тогда пришлось бы всю книгу цитировать. Очень насыщенный материал. Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Пт, 12.08.2016, 17:34
Пропала совесть. По-старому толпились люди на улицах и в театрах; по-старому они то догоняли, то перегоняли друг друга; по-старому суетились и ловили на лету куски, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать и что в общем жизненном оркестре перестала играть какая-то дудка.
Многие начали даже чувствовать себя бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека: ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болесть вдруг как рукой сняло; люди не шли, а как будто неслись; ничто не огорчало их, ничто не заставляло задуматься; и настоящее, и будущее — все, казалось, так и отдавалось им в руки, — им, счастливцам, не заметившим о пропаже совести.
Совесть пропала вдруг... почти мгновенно! Еще вчера эта надоедливая приживалка так и мелькала перед глазами, так и чудилась возбужденному воображению, и вдруг... ничего! Исчезли досадные призраки, а вместе с ними улеглась и та нравственная смута, которую приводила за собой обличительница-совесть. Оставалось только смотреть на божий мир и радоваться: мудрые мира поняли, что они, наконец, освободились от последнего ига, которое затрудняло их движения, и, разумеется, поспешили воспользоваться плодами этой свободы. Люди остервенились; пошли грабежи и разбои, началось вообще разорение.
А бедная совесть лежала между тем на дороге, истерзанная, оплеванная, затоптанная ногами пешеходов. Всякий швырял ее, как негодную ветошь, подальше от себя; всякий удивлялся, каким образом в благоустроенном городе, и на самом бойком месте, может валяться такое вопиющее безобразие. И бог знает, долго ли бы пролежала таким образом бедная изгнанница, если бы не поднял ее какой-то несчастный пропоец, позарившийся с пьяных глаз даже на негодную тряпицу, в надежде получить за нее шкалик.
И вдруг он почувствовал, что его пронизала словно электрическая струя какая-то. Мутными глазами начал он озираться кругом и совершенно явственно ощутил, что голова его освобождается от винных паров и что к нему постепенно возвращается то горькое сознание действительности, на избавление от которого были потрачены лучшие силы его существа.
Сначала он почувствовал только страх, тот тупой страх, который повергает человека в беспокойство от одного предчувствия какой-то грозящей опасности; потом всполошилась память, заговорило воображение. Память без пощады извлекала из тьмы постыдного прошлого все подробности насилий, измен, сердечной вялости и неправд; воображение облекало эти подробности в живые формы. Затем, сам собой, проснулся суд...
Жалкому пропойцу все его прошлое кажется сплошным безобразным преступлением. Он не анализирует, не спрашивает, не соображает: он до того подавлен вставшею перед ним картиною его нравственного падения, что тот процесс самоосуждения, которому он добровольно подвергает себя, бьет его несравненно больнее и строже, нежели самый строгий людской суд.
Он не хочет даже принять в расчет, что большая часть того прошлого, за которое он себя так клянет, принадлежит совсем не ему, бедному и жалкому пропойцу, а какой-то тайной, чудовищной силе, которая крутила и вертела им, как крутит и вертит в степи вихрь ничтожною былинкою. Что такое его прошлое? почему он прожил его так, а не иначе? что такое он сам? — все это такие вопросы, на которые он может отвечать только удивлением и полнейшею бессознательностью.
Иго строило его жизнь; под игом родился он, под игом же сойдет и в могилу. Вот, пожалуй, теперь и явилось сознание — да на что оно ему нужно? затем ли оно пришло, чтоб безжалостно поставить вопросы и ответить на них молчанием? затем ли, чтоб погубленная жизнь вновь хлынула в разрушенную храмину, которая не может уже выдержать наплыва ее?
Увы! проснувшееся сознание не приносит ему с собой ни примирения, ни надежды, а встрепенувшаяся совесть указывает только один выход — выход бесплодного самообвинения. И прежде кругом была мгла, да и теперь та же мгла, только населившаяся мучительными привидениями; и прежде на руках звенели тяжелые цепи, да и теперь те же цепи, только тяжесть их вдвое увеличилась, потому что он понял, что это цепи. Льются рекой бесполезные пропойцевы слезы; останавливаются перед ним добрые люди и утверждают, что в нем плачет вино.
— Батюшки! не могу... несносно! — криком кричит жалкий пропоец, а толпа хохочет и глумится над ним. Она не понимает, что пропоец никогда не был так свободен от винных паров, как в эту минуту, что он просто сделал несчастную находку, которая разрывает на части его бедное сердце. Если бы она сама набрела на эту находку, то уразумела бы, конечно, что есть на свете горесть, лютейшая всех горестей, — это горесть внезапно обретенной совести. Она уразумела бы, что и она — настолько же подъяремная и изуродованная духом толпа, насколько подъяремен и нравственно искажен взывающий перед нею пропоец.
"Нет, надо как-нибудь ее сбыть! а то с ней пропадешь, как собака!" — думает жалкий пьяница и уже хочет бросить свою находку на дорогу, но его останавливает близь стоящий хожалый. — Ты, брат, кажется, подбрасыванием подметных пасквилей заниматься вздумал! — говорит он ему, грозя пальцем, — у меня, брат, и в части за это посидеть недолго! Пропоец проворно прячет находку в карман и удаляется с нею...
КОНЦОВКА: И долго таким образом шаталась бедная, изгнанная совесть по белому свету, и перебывала она у многих тысяч людей. Но никто не хотел ее приютить, а всякий, напротив того, только о том думал, как бы отделаться от нее и хоть бы обманом, да сбыть с рук. Наконец наскучило ей и самой, что негде ей, бедной, голову приклонить и должна она свой век проживать в чужих людях, да без пристанища. Вот и взмолилась она последнему своему содержателю, какому-то мещанинишке, который в проходном ряду пылью торговал и никак не мог от той торговли разжиться. — За что вы меня тираните! — жаловалась бедная совесть, — за что вы мной, словно отымалкой какой, помыкаете? — Что́ же я с тобою буду делать, сударыня совесть, коли ты никому не нужна? — спросил, в свою очередь, мещанинишка. — А вот что, — отвечала совесть, — отыщи ты мне маленькое русское дитя, раствори ты передо мной его сердце чистое и схорони меня в нем! авось он меня, неповинный младенец, приютит и выхолит, авось он меня в меру возраста своего произведет, да и в люди потом со мной выйдет — не погнушается. По этому ее слову все так и сделалось. Отыскал мещанинишка маленькое русское дитя, растворил его сердце чистое и схоронил в нем совесть. Растет маленькое дитя, а вместе с ним растет в нем и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нем большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая и захочет распоряжаться всем сама. Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Вс, 28.08.2016, 14:20
О тайнах жизни и тайнах литературы — беседа писателя Сергея Шаргунова с живым классиком — Андреем Битовым.
Битов пишет не книгами, не главами, не страницами, не абзацами. Пожалуй, даже не предложениями. Словосочетаниями. Эта литература пьянит, но ее справедливо называют умной. Особый ум, тянущий с донных глубин горчащие тайны. Став старцем, он, кажется, превратился в собственную прозу. Сонный глаз, сонная губа, сонный голос, сонная — то есть по правде-то волшебная — сила словес. ...Он мастерит самокрутку: тонкая бумага, рыжеватый табак. Он держит ее с таким видом, словно в ней средоточие его духа, и намерен — за словом слово — писать свою прозу дымом по воздуху. — Вы не раз рассказывали, что в блокадную зиму, еще не умея читать, на вопрос: "Кем ты будешь?" говорили: "Писателем!" Рано начали писать? — Я был читателем и учился в процессе чтения. И читатель я был такой замедленный: я читал каждое слово, очень медленно, почти что по складам. Но обязательно всю книгу от начала и до конца. Мне нужен был текст, который меня насыщает. Таким образом происходил отбор той литературы, которая мне внутренне нужна. Так же как бодибилдинг. Определенная тренировка мозгов. Я прочитывал книгу, словно бы переписывая ее.
— А как вы обычно писали? — Надо было удрать куда-то. Только побег. У меня были такие места. На даче в Токсово, под Ленинградом. Куршская коса, на которой я хорошо работал. Причем условий никаких не нужно, нужно, чтобы ты был один. И никто не мешал. И чтобы никаких соблазнов, никакого алкоголя. Курение, да. Курение и кофе, без них невозможно. У меня было две теории в юности. Первая — котловая теория. Мне нужен чердак, а внизу все живы, а ты сидишь на котле, наверху. И таких чердаков я помню 3-4 в жизни. Когда я дописывал роман "Преподаватель симметрии", я снимал чердак в отеле, в Швейцарии, мне даже разрешили там курить. Вторая теория — электромагнитная. Пересекаешь пространство, в самолете или поезде. В свое время я летал, чтобы что-то написать. У меня уже в голове было готово то, что я напишу, хотя я этого не видел. То есть образ надевался на то, что я увижу, и, как ни странно, совпадало, не противоречило ничего. — А что такое писательство? — Я думаю, что писательство — это просто неспособность ни к чему. Если ты ни к чему не способен, то стань писателем. Вот и все, не считая внутренней жизни и желания понять, кто ты такой и что вокруг происходит. А других способностей у тебя нет. Будешь только всю жизнь завидовать живописцам и музыкантам... — В 1957-м, когда вы учились в Горном институте, случилось даже сожжение сборника вашего поэтического объединения — один из сюжетов жития писателя Битова... — Да, это был сборник, ежегодный сборник они выпускали, на стеклографе. Когда меня случайно в это Литобъединение затащили, я даже начал с плагиата, я прочел чужие стихи, не свое, а старшего брата, но был принят. У меня включили два стишка. Но тут были венгерские события (Венгерское восстание 1956 года.—"О"), и сборник был покаран из-за Лидии Гладкой. Она написала стихотворение, которое уплыло по голосам, про венгерские события, какие-то строчки я помню: "Устало "Аврора" скрипит на причале. Мертвящие зыби ее укачали". И это было полное преступление, и сборник был сожжен по этой причине. Но Литобъединение продолжалось... — Интеллигентная семья, блокадная зима, эвакуация. Горный институт, стройбат, снова Горный. Вы были альпинистом, атлетом, культуристом... — Это я придумал все. У меня никогда ничего коллективного не удавалось. Даже в футбол не умел играть, страдал, может быть, военное детство. — В каком смысле придумали? — Однажды увидел парня хорошо развитого, он поймал мой взгляд, ему это польстило, и он (я считаю его своим первым учителем вообще, одним из посланных мне в направленном мне пути) сказал: "Хочешь так?" И сказал одно слово: "Бегай!" Вот и все. Я стал бегать. А потом я добавил к этому атлетическую гимнастику, которую сам выдумал перед зеркалом, с гантелями, смотрел на группу мышц, ничего в этом не понимая. Накачался, и меня стали хватать все тренеры, поскольку я казался гораздо более развитым, чем мои сверстники. А на самом деле я просто бездарен, просто я запасся здоровьем, сам не знаю, для чего. А альпинизм — это в Кабарде. Но потом я все это разменял, но разменивал долго, потому что много было накоплено. Я думаю, что я жив до сих пор благодаря этому. Еще вот Александр Коновалов, великолепный хирург, еще вот благодаря ему. 20 лет он мне подарил. Вот такой запас получился. Жить надо дольше, я уже прадед, этим и счастлив. Порядочный русский писатель никогда не был прадедом, даже Лев Толстой, а я уже успел. Даже не один порядочный советский писатель, а я все-таки принадлежу этому периоду, не издавал собрания своих сочинений. А я хоть и третий раз, но издаю... Как я ни ленился, как медленно ни жил, но написал свои восемь томов. — А что вас радует в жизни? — Друзья, родные. Дети, конечно, радуют, но и огорчают сильно. Четверо. Один внебрачный. Но мы с ним дружим. Внебрачный был удачливее по судьбе. Не знаю, помогло ли это ему. Поскольку мать его хорошо вышла замуж и у него был прекрасный отчим, и я был очень огорчен, когда ему выдали тайну. По сути дела, это был не отчим, это был отец. Это был роман, это было всерьез. Я тогда пытался порвать с первой семьей из-за собственных переживаний, но у меня не получилось, я любил первую семью. Получилось, что я от нее не оторвался, а там остался ребенок. От первого брака вот вы видели дочь мою, она уже бабушка, а я уже прадедушка. Она пересаженная героиня из повести "Дачная местность", правда, я там подменил ее на сына. И герой с маленьким сыном бродит, а на самом деле это я бродил с дочкой. — Вы занимались воспитанием детей? — Я всегда их любил очень. А вот этого не умел делать. Детям нужна мужская направленность. А чему я их мог научить? Я был бродяга и пишущий время от времени человек, не было во мне никакой мужской закваски. Мне недавно сказала старшая дочь, слава богу, что ты не занимался моим воспитанием. Потому что насилие приводит к обратному результату. Детей надо любить и по возможности подавать им пример. Больше ничего другого вы не придумаете. И ни в коем случае не склонять их в вами надуманную пользу. Меня-то выручало по детству, что я сам себе находил интерес, а мать этому никогда не мешала, а отец тем более. Делай, что хочешь. — Вы хитрый человек? — Выходит, что хитрый. Может быть, научился быть таким придурком именно в школе, школа — это первый срок. Чего десятку-то тянуть? Ни с кем не связывался. Нет, друг-то у меня был, но всегда какой-то один. Даже вдвоем не ходил, не было потребности в общении долго. Да и в литературу ушел тоже от хитрости, чтобы, не дай бог, не служить нигде. И, по-видимому, от нежелания кому-либо подчиняться, не иметь никакого не то что начальника, но и пастыря даже. — Видите, от хитрости вы стали большим писателем. — Большим или не большим — это время расскажет, потому что сейчас другое время, оно не мое, я уже писатель прошлого века. И я понимаю, что для большинства я уже был, многие удивляются, что я еще жив, а я между тем продолжаю работать. При перечислении "живых классиков" я обычно выпадаю из этой короны. Это совершенно закономерно, я был другой и остался другой. В этом, пожалуй, я согласен. Я не классик. Мандельштам лучше всех сказал: "Не сравнивай: живущий несравним". Значит, каждый человек единственный. И Платонов сказал тоже расхожее: "Без меня народ неполный". И поэтому я написал довольно ловкую фразу: "Я писатель инародный". Я человек народный и инародный одновременно. — Но по биографии вас не назовешь далеким от народа. — Я с народом, хоть народ не знает об этом. Со своим народом я разделил общую историю, моя память начинается с первого дня войны, служил в армии, в поле и в шахте. Но все по мелочи, пока не вписался в писание прозы. Повезло же мне выскочить с первой книжки. У нас же странная страна, она не пущает, но если она уже что-то разрешила, то это уже можно, и все книги шли по системе наращивания, что-то переиздать, что-то добавить. — А сейчас? — Страна вышла на одичание через рынок. Были уже технологии, которые мне как старому человеку не нравятся. Надо пиариться, надо прогибаться перед какими-то другими вещами совершенно. Кому-то это вполне нормально и естественно. Почему если я не прогибался до, я должен прогибаться потом? У меня уже была своя инерция, накопленная. В первое же издание первого и единственного тома я сам написал комментарий, чтобы глупостей не писали. И к каждому рассказу, который приходил со скрипом и трудом, писал, что "опубликовала такая-то", совершенно никому не известный человек, потому что именно благодаря ей прошел рассказ "Бездельник" или повесть "Сад". В общем, история опубликования интереснее истории написания. — Вы живете на два города — Москва и Питер, но, кажется, раздвоены и в литературе. Как язык (то есть музыка) и мысль сочетаются? — Я только недавно стал понимать Пушкина. Он научил меня, что вот где можно подхватить мысль? Она же как вирус. Ее можно подхватить где угодно. Когда ты находишься в творческом состоянии, ты ее можешь подхватить буквально с полу. У Пушкина все-таки мысль побеждала музыку очень часто. Однажды Калинина (председатель президиума ВС СССР.— "О") спросили про Пастернака, кажется. А он: "Какой же он поэт? Его стихи не поются". Я слышу голос нормального крестьянина: поются или не поются. Был опрос накануне 200-летия Пушкина, из толпы выхватывали людей и просили вспомнить два его стихотворения. И большинство ответило: "Ты жива еще, моя старушка?" и "Белеет парус одинокий". Вот эта певучесть его мучила. Слишком он умный был. Если бы он выжил, он бы нам показал очень много прозы. Хрущев лучше всего охарактеризовал Пушкина, на мой взгляд, самый честный получается пушкиновед. Когда его скинули в 1964-м и вырвали у него трубку из космоса, он ушел на покой. У него возникло время, он выращивал свой огород, помидоры, фотографировал веточки заснеженные, это его понимание красоты. И одновременно решил: "Почему все говорят Пушкин-Пушкин? Прочту-ка я Пушкина". Отодвинул. "Не наш поэт. Какой-то холодный, аристократичный". Блестящая характеристика дистанции! Значит, была в этом человеке правда, а правда всегда хороша. Независимо от того, кто ее говорит и кому говорит. А вот признание нехорошо. Оно всегда не тому и не тогда. — Слава? — Слава. Она всегда не тому, не тогда, не за то и не вовремя. Слава всегда присваивается властью. Когда человек умирает, делать нечего, и начинают набивать чучело такое. Беда великим писателям. — Был момент, когда вы ощутили признание? — Оно приходило ко мне много раз и столько же раз отступало. Что значит настоящее признание? Когда я увидел, что у меня есть читатель. Слава богу или не слава богу, массового у меня никогда не было. У меня был свой читатель, и он расширялся, даже были фанаты. И когда ко мне теперь кто-то подходит и говорит: "Я вырос на ваших книгах", я говорю: "Хорошо, что вырос, что же ты такой старый?" Тогда страна читала иначе. Художественная литература единственная могла нести в себе отблеск правды и реальности. И за этим просто охотились. Если что-то появлялось, то это читали все или хотя бы круг тех, кто мог это достать. — А советский период для вас отрицательный? — Я думаю, что очень многое потеряно, за что была заплачена большая кровь. Да, Сталин расправился с крестьянством. Но одно было: национализация гораздо лучше современной коммерциализации. Сейчас же все время идет разговор, что архивы нам не нужны, филологические институты нам не нужны. А кто вы будете? Вы хрюкать будете уже через поколение. Получается, что мы то хорошее, что могли потерять, потеряли, и то плохое, что могли приобрести, приобрели. То есть сложили два минуса, два минуса дают плюс только в математике, а у нас получился просто длинный минус. Пока что. И это очень выйдет боком, потому что настоящий капитализм — это труд и вклад. Можно было сохранить Союз, нечто вроде Советской империи, потому что это территориальная общность. Не островная... Нельзя отделить куски друг от друга. В результате все маются. Люди научаются жить всюду, и в окопе, и в камере, и друг с другом. Люди научились жить. И хотя это был очень идеологически замызганный термин, дружба народов, но она тоже была. Это было и с фронтом связано, и еще с чем-то. Я всегда говорил, что империя держалась не только на подавлении, она держалась на водке, которую стали все пить, даже народы с винной культурой тоже стали пить, на русской бабе, на базаре, когда можно было возить с юга на север. Юг и север тоже понятия имперские, у нас были наши имперские дела — Крым и Кавказ. Это связано с литературой, потому что все туда убегали отогреться и отжиться, и русским языком все это покрывалось, общим. — Западники и почвенники... Битов сам по себе? И вообще, менялось ли ваше отношение к этой перепалке? — Я знаю, что все думали, что принадлежат убеждениям, но на самом деле они принадлежали политике, никто не хотел поверить, что их разводят. Элементарно разводят. Когда создавали почвенников и западников — это была разводка. И у меня было только отношение к хорошей литературе, другого деления не было. Вот Шукшин он для меня левый или правый? Или Казаков? Или Горбовский? Нет, конечно. — А какие беды сейчас главные для России? — Дурость, невероятная жадность, более широко я не могу подумать. Что до единовластия — мы никогда не имели ничего другого, единовластие было и единовластие есть. Но зачем дураками такими себя окружать? Вот это мне непонятно. — Я читал у вас: вы ехали в метро и вдруг охватило безумие, вы видели эту толпу на эскалаторе, и к вам пришло спасительное понимание осмысленности жизни, вы почувствовали точку, которая есть. Вообще мне кажется, что пунктуационный знак, точка, для вас очень характерен, например демонстративно отсутствует точка в финале "Человека в пейзаже", фраза обрывается. И с другой стороны, вы часто говорите об этом знаке. Точка. Это знак чуда? — Чудо всегда есть. Не было бы чуда, я бы с вами тут не сидел. В каждой жизни можно насчитать как минимум десяток случаев, когда тебе непонятно, что спасло от гибели, от смерти. — У вас такое было? — Да, неоднократно, за одним рулем раза три.
— Возвращаясь к чуду... — Ангелы еще есть. Строчка Цветаевой, якобы богопротивная: "Возлюбила больше Бога милых ангелов его", она очень человеческая и женская. Ангелы есть.
Александр Грин свои "Алые паруса" посвятил своей жене. .......грустная на самом деле история.....и опять сталинские лагеря.... ..ЗАКЛЮЧЕННАЯ АССОЛЬ ..рассказ женщины, которая долгое время провела в сталинских лагерях рядом с вдовой писателя Александра Грина - прообразом легендарной Ассоль.
Однажды на Пироговке...
Напротив нашей дачи долгое время пустовали два участка. Потом на одном из них, который левее, появились хозяева. Точнее сказать, хозяйки: одна — пожилая, другая — средних лет, примерно одного со мной возраста. Они обнесли участок решеткой и построили маленькое, прямо игрушечное, жилище. Самое необычное: покрасили его в ярко-желтый цвет. Это было непривычно, но красиво. Нам понравился этот цыплячий, как мы его назвали, домик, а с хозяйками я быстро подружилась.
Старшую звали Ольгой Ильиничной Белоусовой, ее дочь, как и меня, — Татьяной. Ежедневно по три-четыре часа проводили вместе на расположенном неподалеку Пироговском водохранилище. Лето выдалось жарким, и на берега нашей Пироговки устремилось, кажется, пол-Москвы, отчего она стала напоминать Южный берег Крыма. Особенно донимали водные мотоциклы, хозяева которых норовили промчаться как можно ближе к берегу, чтобы похвастаться сноровкой. Вдали царственно скользили под парусами белоснежные спортивные яхты.
— Надо же, как красиво, — невольно вырвалось у меня. — Прямо как у Грина… Не хватает только алых парусов. — А знаете, Танечка, — неожиданно отозвалась Ольга Ильинична, опершись на локоть и глядя на яхты, — я ведь когда-то была знакома с настоящей Ассоль. Женой Александра Грина, которой он посвятил «Алые паруса». — И где же вы с ней познакомились, в Крыму? — Да нет, на Севере. В сталинских лагерях.
О жене Грина Нине Николаевне Грин вообще написано не так уж много, а о ее пребывании в лагерях известно и того меньше. И мне подумалось, что рассказ моей соседки по даче может быть интересен всем любителям творчества замечательного писателя-романтика.
Солнце всходит, но не заходит
История того, как оказалась в лагерях двадцатилетняя москвичка Оленька, одновременно и трагична, и банальна по тем страшным временам. Родилась и выросла она в Москве, в интеллигентной семье. Когда немцы подошли к столице, ее семья эвакуировалась на Кубань, к родственникам. Там Ольга Возовик (ее девичья фамилия) продолжила занятия в местном пединституте. Была отличницей, смешливой и острой на язычок. Он-то ее и подвел.
Однажды на семинаре разбирали стихотворение казахского поэта Джамбула, посвященное Сталину. Великий вождь всех времен и народов, естественно, сравнивался с солнцем — любая другая метафора была бы для него мелковата. А смешливая Оленька возьми и шепни подружке: «Солнце всходит и заходит…» Этого было достаточно, чтобы оказаться в краях, где солнце не заходило по полгода, а потом столько же стояла полярная ночь.
Дальше было длившееся несколько месяцев следствие и пересыльная тюрьма, где всех заключенных — и мужчин, и женщин — раздели догола и выстроили в одну шеренгу перед «покупателями», приехавшими из лагерей за новой порцией бесплатной рабсилы. «Покупатели» ходили вдоль рядов заключенных, ощупывая их и отбирая живой товар покрепче — для работы на лесоповале и рудниках требовались физически выносливые люди. Это очень было похоже на невольничий рынок, о которых Оля читала в детских книжках. Тогда она не могла себе даже представить, что нечто похожее может происходить в их любимой Советской стране…
Больше всего Оля боялась, что никто из «покупателей» не захочет забрать ее из тюрьмы — от пребывания в одиночке она очень ослабела и едва держалась на ногах. Видимо, один из приезжих прочитал немую мольбу в глазах донельзя исхудавшей, дрожащей от холода голой девочки-подростка, и сердце его дрогнуло. В общем «столыпинском» вагоне, предназначенном для перевозки скота, ее вместе с другими отобранными заключенными отправили по этапу на Север, в лагерь под Воркуту.
В эшелоне она впервые близко столкнулась с уголовниками, представлявшими собой наглую, жестокую, безжалостную силу, отнимавшую жалкие крохи хлеба у других заключенных, в том числе и у нее самой. За время следования Оленька так обессилела, что по прибытии на место уже не могла самостоятельно выйти из вагона.
Но была в лагерях и другая сила — политические. Цвет интеллигенции, опальные академики, профессора, врачи и педагоги, которые объединились против уголовщины и старались во всем поддерживать друг друга: поскольку от них во многом зависело жизнеобеспечение лагерей, администрация вынуждена была с ними считаться. Именно они устроили так, что Олю Возовик сначала поместили в больницу и помогли ей встать на ноги, а потом смогли устроить здесь же на работу дежурной нянечкой.
В этой же больнице работала заключенная Нина Николаевна Грин.
Снимок у изголовья
Путь в лагеря жены Грина был гораздо более сложным и запутанным. После смерти писателя в 1932 году она осталась жить с больной матерью в Старом Крыму. Здесь же их застала оккупация. Первое время жили, продавая старые вещи. Когда продавать стало нечего, пришлось искать работу. А какую работу можно было найти слабой интеллигентной женщине в оккупированном Крыму? Нина Николаевна считала, что ей еще повезло — подвернулось место корректора в типографии открытой при немцах газетенки. Знать бы, чем обернется это «везение» в будущем…
Никаких заметок, прославляющих «новый порядок», она, естественно, не писала и писать не могла. При любом режиме корректор — самая скромная должность, от которой мало что зависит. Но именно сотрудничество с немцами было поставлено ей в вину после войны. Плюс еще пребывание на невольничьих работах в Германии, куда Нину Николаевну вместе с другими местными жителями насильно увезли в 1944 году.
Там она находилась в лагере под Бреслау. Воспользовавшись бомбежкой союзников, в 1945-м бежала, с трудом добралась обратно в свой любимый Крым. А вскоре снова угодила в лагерь — теперь уже сталинский. Не помогло даже свидетельство очевидцев о том, что в годы войны жена Грина лично спасла жизнь тринадцати человек, взятых в заложники после убийства немецкого офицера: Нина Николаевна бросилась в управу и каким-то чудом упросила городского голову выпустить их на свободу…
В ту пору, когда Нина Николаевна познакомилась с юной Оленькой Возовик, ей было около пятидесяти лет. Оле — чуть больше двадцати. Тем не менее они быстро сошлись и подружились.
Что привлекло жену Грина в этой наивной, худенькой, мечтательной девочке? Быть может, ее схожесть с той Ассоль, которой она сама была в молодости и мечты которой безжалостно раздавило время?
— Я для нее была как дочка, — вспоминает Ольга Ильинична. — Помню, сижу ночью на дежурстве, глаза слипаются, и вдруг она приходит: «Иди поспи, я за тебя посижу». А однажды Нина Николаевна сшила мне юбочку из брюк, которые выменяла у кого-то на пайку хлеба. Она была большая мастерица и постоянно что-то шила… — А черты Ассоль она в себе сохранила? — Знаете, в ней были какие-то врожденные изящество и грациозность. Вот она ляжет спать на лагерные нары, но ляжет так, что будешь любоваться. В ней все было красиво. Даже омерзительную лагерную баланду она умела есть так, словно это было изысканное кушанье. Глядя на нее, я думала, что можно оставаться Ассолью и в самых трудных обстоятельствах. Но для этого надо очень крепко любить и верить.
Даже после смерти Грина Нина Николаевна продолжала безумно любить своего мужа. В изголовье лагерных нар она поставила его фотографию, чудом уцелевшую после бесчисленных обысков, и каждый день старалась положить рядом с ней то зеленый листок, то травинку, то красивый кусочек ткани — цветы в лагерях не росли…
Рядом с Ниной Николаевной Оля научилась верить в чудо, которое обязательно должно произойти. И это чудо случилось: в 1954-м ворота лагеря перед ними распахнулись. А затем произошло еще одно, самое невероятное: у ворот легкую как пушинку, едва стоявшую на ногах от слабости Олю подхватил на руки человек, который любил и ждал ее все эти годы и который вскоре стал ее мужем…
Подарок Ассоль
После смерти Сталина многих амнистировали. Наших героинь — тоже. Они продолжали встречаться уже в Москве. Однажды жена Грина пригласила Ольгу Ильиничну в филиал Большого театра на балет «Алые паруса», в котором танцевала Лепешинская. Нина Николаевна была уже седой, но по-прежнему красивой женщиной. Вдруг на весь зал объявили: «Здесь присутствует сама Ассоль». Свет софитов буквально залил ложу, в которой они сидели. Зрители встали и зааплодировали. Нине Николаевне бросали в ложу огромные букеты. Ассоль-сказка, Ассоль-быль по-прежнему была нужна людям…
К сожалению, этого нельзя сказать о тогдашних властях Старого Крыма, которые упорно не хотели возвращать домик Грина его законной хозяйке. После ареста Нины Николаевны он перешел к председателю местного исполкома и использовался как сарай. Несколько лет понадобилось Нине Николаевне, чтобы восстановить справедливость и создать в этом доме маленький Музей Грина.
По словам Ольги Ильиничны, в последние годы своей жизни Нина Николаевна очень беспокоилась за его будущее и хотела завещать домик своей лагерной подруге. Но Ольга Ильинична отказалась, полагая, что недостойна такого царского подарка. И только к старости приобрела себе вместе с семьей дочери цыплячий домик-дачу.
Конечно, его не овевают морские ветры, и даже из окон его мансарды никогда нельзя будет увидеть алые паруса. И все же мне кажется, что здесь незримо обитает сама Ассоль.
Вместо послесловия
Давняя клевета, увы, не отпустила жену Грина и после ее смерти. Когда Нина Николаевна скончалась, власти Старого Крыма не разрешили похоронить ее в могиле, где покоился Александр Степанович Грин со своей матерью. Место для «неудобной» покойницы подобрали где-то на окраине кладбища.
Согласно легенде, которая до сих пор бытует среди любителей творчества Грина, друзья Нины Николаевны не примирились с такой несправедливостью — глухой осенней ночью они выкопали ее гроб и перенесли в могилу мужа. Один из участников этой тайной операции оставил записи о случившемся в своем дневнике, который, увы, попал в руки следователей из спецорганов.
Могилу Грина вскрыли и ничего не обнаружили, потому что безымянные доброхоты догадались спрятать останки Нины Николаевны не рядом, а под гробом мужа. Так в общей могиле они и покоятся до сих пор.