Несколько лет назад я прошёл с маршрутным исследованием часть Центрального Алтая, хребет Листвягу, в области левобережья верховьев Катуни. Золото было тогда моей целью. Хотя я и не нашёл стоящих россыпей, однако был в полном восторге от чудесной природы Алтая. В местах моих работ не было ничего особо примечательного. Листвяга — хребет сравнительно низкий, вечных снегов — «белков» — на нём не имеется, значит, нет и сверкающего разнообразия ледников, горных озёр, грозных пиков и всей той высокогорной красоты, которая поражает и пленяет вас в более высоких хребтах. Однако суровая привлекательность массивных гольцов, поднимающих свои скалистые спины над мохнатой тайгой, горы, толпящиеся под гольцами, как морские волны, вознаграждали меня за довольно скучное существование в широких болотистых долинах речек, где и проходила главным образом моя работа. Я люблю северную природу с её молчаливой хмуростью, однообразием небогатых красок, люблю, должно быть, за первобытное одиночество и дикость, свойственные ей, и не променяю на картинную яркость юга, назойливо лезущую вам в душу. В минуты тоски по воле, по природе, которые бывают у всякого экспедиционного работника, когда приедается жизнь в большом городе, перед моими глазами встают серые скалы, свинцовое море, лишённые вершин могучие лиственницы и хмурые глубины сырых еловых лесов… Короче говоря, я был доволен окружающей меня однообразной картиной и с удовольствием выполнял свою задачу. Однако у меня было ещё одно поручение — осмотреть месторождения превосходного асбеста в среднем течении Катуни, близ большого села Чемал. Кратчайший путь тогда лежал мимо самого высокого на Алтае Катунского хребта по долинам Верхней Катуни. Дойдя до села Уймон, я должен был перевалить Теректинские белки — тоже высокий хребет — и через Ондугай снова выйти в долину Катуни. Несмотря на необходимость спешить, вынуждавшую к длинным ежедневным переходам, только на этом пути я испытал настоящее очарование природы Алтая. Очень хорошо помню момент, когда я со своим небольшим караваном после долгого пути по урману — густому лесу из пихты, кедра и лиственницы — спустился в долину Катуни. В этом месте гладь займища сильно задержала нас: кони проваливались по брюхо в чмокающую бурую грязь, скрытую под растительным слоем. Каждый десяток метров давался с большим трудом. Но я не остановил караван на ночёвку, решив сегодня же перебраться на правый берег Катуни.
Луна рано поднялась над горами, и можно было без труда двигаться дальше. Ровный шум быстрой реки приветствовал наш выход на берег Катуни. В свете луны Катунь казалась очень широкой. Однако, когда проводник въехал на своём чалом коне в шумящую тусклую воду и за ним устремились остальные, воды оказалось не выше колен, и мы легко перебрались на другой берег. Миновав пойму, засыпанную крупным галечником, мы попали опять в болото, называемое сибиряками карагайником. На мягком ковре мха были разбросаны тощие ели, и повсюду торчали высокие кочки, на которых вздымалась и шелестела жёсткая осока. В таком месте лошади вынуждены были бы всю ночь «читать газету», то есть оставаться без корма, а потому я решил двигаться дальше.
Мастерская — просторная неоклеенная комната с большими окнами — занимала половину дома. Среди множества эскизов и небольших картин выделялась одна, к которой меня как-то сразу потянуло. По объяснению Чоросова, это был его личный вариант «Дены-Дерь» («Озера Горных Духов»), большое полотно которой находится в одном из сибирских музеев.
Я опишу этот небольшой холст подробнее, так как он имеет важное значение для понимания дальнейшего.
Картина светилась в лучах вечернего солнца своими густыми красками. Синевато-серая гладь озера, занимающего среднюю часть картины, дышит холодом и молчаливым покоем. На переднем плане, у камней на плоском берегу, где зелёный покров травы перемешивается с пятнами чистого снега, лежит ствол кедра. Большая голубая льдина приткнулась к берегу, у самых корней поваленного дерева. Мелкие льдины и большие серые камни отбрасывают на поверхность озера то зеленоватые, то серо-голубые тени. Два низких, истерзанных ветром кедра поднимают густые ветви, словно взнесённые к небу руки. На заднем плане прямо в озеро обрываются белоснежные кручи зазубренных гор со скалистыми рёбрами фиолетового и палевого цветов. В центре картины ледниковый отрог опускает в озеро вал голубого фирна, а над ним на страшной высоте поднимается алмазная трехгранная пирамида, от которой налево вьётся шарф розовых облаков. Левый край долины — трога[1] — составляет гора в форме правильного конуса, также почти целиком одетая в снежную мантию. Только редкие палевые полосы обозначают скалистые кручи. Гора стоит на широком фундаменте, каменные ступени которого гигантской лестницей спускаются к дальнему концу озера…
От всей картины веяло той отрешённостью и холодной, сверкающей чистотой, которая покорила меня в пути по Катунскому хребту. Я долго стоял, всматриваясь в подлинное лицо алтайских белков, удивляясь тонкой наблюдательности народа, давшего озеру имя «Дены-Дерь» — «Озеро Горных Духов».
— Где вы нашли такое озеро? — спросил я. — Да и существует ли оно на самом деле? — Озеро существует, и, должен сказать, оно ещё лучше в действительности. Моя же заслуга — в правильном выражении сущности впечатления, — ответил Чоросов. — Сущность эта мне недёшево далась… Ну а найти это озеро нелегко, хотя и можно, конечно. А вам зачем? Небось на карте отметить понадобилось? Знаю вас! — Просто побывать в чудесном месте. Ведь такую штуку увидишь — и смерти бояться перестанешь. Художник пытливо посмотрел на меня: — А это верно у вас прозвучало: «Смерти бояться перестанешь». Вы вот не знаете, наверно, какие легенды связаны у ойротов с этим озером.
— Должно быть, интересные, раз они так поэтично назвали озеро. Чоросов перевёл взгляд на картину: — Вы ничего такого не заметили? — Заметил. Вот тут, в левом углу, где гора конусом, — сказал я. — Только извините, но тут мне краски совсем невозможными показались. — А посмотрите-ка ещё, повнимательней…
Я стал снова всматриваться, и такова была тонкость работы художника, что чем больше я смотрел, тем больше деталей как бы всплывало из глубины картины. У подножия конусовидной горы поднималось зеленовато-белое облако, излучавшее слабый свет. Перекрещивающиеся отражения этого света и света от сверкающих снегов на воде давали длинные полосы теней почему-то красных оттенков. Такие же, только более густые, до кровавого тона, пятна виднелись в изломах обрывов скал. А в тех местах, где из-за белой стены хребта проникали прямые солнечные лучи, над льдами и камнями вставали длинные, похожие на огромные человеческие фигуры столбы синевато-зелёного дыма или пара, придававшие зловещий и фантастический вид этому ландшафту.
— Не понимаю, — показал я на синевато-зелёные столбы. — И не старайтесь, — усмехнулся Чоросов. — Вы природу хорошо знаете и любите, но не верите ей. — А сами-то вы как объясните эти красные огни в скалах, сине-зелёные столбы, светящиеся облака? — Объяснение простое — горные духи, — спокойно ответил художник.
Я повернулся к нему, но и тени усмешки не заметил на его замкнутом лице.
— Я не шучу, — продолжал он тем же тоном. — Вы думаете, название озеру только за неземную красоту дано? Красота-то красотой, а слава дурная. Вот и я картину сделал, а ноги еле унёс. В девятьсот девятом я там был и до тринадцатого всё болел…
Я попросил художника рассказать о легендах, связанных с озером. Мы уселись в углу на широком диване, покрытом грубым жёлто-синим монгольским ковром. Отсюда можно было видеть «Озеро Горных Духов».
— Красота этого места, — начал Чоросов, — издавна привлекала человека, но какие-то непонятные силы часто губили людей, приходящих к озеру. Роковое влияние озера испытал и я на себе, но об этом после. Интересно, что озеро красивее всего в тёплые, летние дни, и именно в такие дни наиболее проявляется его губительная сила. Как только люди видели кроваво-красные огни в скалах, мелькание сине-зелёных прозрачных столбов, они начинали испытывать странные ощущения. Окружающие снеговые пики словно давили чудовищной тяжестью на их головы, в глазах начиналась неудержимая пляска световых лучей. Людей тянуло туда, к круглой конусовидной горе, где им мерещились сине-зелёные призраки горных духов, плясавшие вокруг зеленоватого светящегося облака. Но, как только добирались люди до этого места, всё исчезало, одни лишь голые скалы мрачно сторожили его. Задыхаясь, едва передвигая ноги от внезапной потери сил, с угнетённой душой, несчастные уходили из рокового места, но обычно в пути их настигала смерть. Только несколько сильных охотников после невероятных мучений добрались до ближней юрты. Кто-то из них умер, другие долго болели, потеряв навсегда былую силу и храбрость. С тех пор широко разнеслась недобрая слава о Дены-Дерь, и люди почти перестали бывать на нём. Там нет ни зверя, ни птицы, а на левом берегу, где происходят сборища духов, и не растёт ничего, даже трава. Я ещё в детстве слышал эту легенду, и меня давно тянуло побывать во владениях горных духов. Двадцать лет назад я провёл там два дня в полном одиночестве. В первый день я не заметил ничего особенного и долго работал, делая этюды. Однако по небу шли густые облака, меняя освещение, и мне не удавалось схватить прозрачность горного воздуха. Я решил остаться ещё на день, заночевав в лесу, в полуверсте от озера. К вечеру я ощутил странное жжение во рту, заставлявшее всё время сплёвывать слюну, и лёгкую тошноту. Обычно я хорошо выносил пребывание на высотах и удивился, почему на этот раз разреженный воздух так действует на меня. Чудесное утро следующего дня обещало отличную погоду. Я поплёлся к озеру с тяжёлой головой, испытывая сильную слабость, но вскоре увлёкся работой и забыл обо всём. Солнце порядком пригревало, когда я закончил разработку этюда, впоследствии послужившего основанием для картины, и отодвинул мольберт, чтобы бросить последний взгляд на озеро.
Я очень устал, руки дрожали, в голове временами мутилось, и подступала тошнота. Тут я увидел духов озера. Над прозрачной гладью воды проплыла тень низкого облака. Солнечные лучи, наискось пересекавшие озеро, стали как будто ярче после минутного затмения. На удалявшейся границе света и тени я вдруг заметил несколько столбов призрачного сине-зелёного цвета, похожих на громадные человеческие фигуры в мантиях. Они то стояли на месте, то быстро передвигались, то таяли в воздухе. Я смотрел на небывалое зрелище с чувством гнетущего страха.
Ещё несколько минут продолжалось бесшумное движение призраков, потом в скалах замелькали отблески и вспышки кровавого цвета. А над всем висело светящееся слабым зелёным светом облако в форме гриба…
Я вдруг почувствовал прилив сил, зрение обострилось, далёкие скалы будто надвинулись на меня, я различил все подробности их крутых склонов. Схватив кисть, с дикой энергией я подбирал краски, стараясь торопливыми мазками запечатлеть необыкновенную картину.
Лёгкий ветерок пронёсся над озером, и мгновенно исчезли и облако, и сине-зелёные призраки. Только красные огни в скалах по-прежнему мрачно поблёскивали, дробясь на воде в отбрасываемых скалами тенях. Возбуждение, охватившее меня, ослабело, недомогание резко усилилось, словно жизненная сила утекала с концов пальцев, державших палитру и кисть. Предчувствие чего-то недоброго заставило меня торопиться. Я закрыл этюдник и собрал свои пожитки, чувствуя, как страшная тяжесть наваливается мне на грудь и голову… Ветер над озером усиливался. Прозрачное голубое зеркало померкло. Облака закрыли вершины гор, и яркие краски окружающего быстро тускнели. Одухотворённая и чистая красота озера сменилась печальной хмуростью, красные отблески на месте призраков погасли, и лишь тёмные скалы чернели там среди пятен снега. Тяжёлое дыхание со свистом вырывалось из моей груди, когда я, борясь с упадком сил и давившей меня тяжестью, повернулся спиной к озеру. Путь до места, где, по уговору, ожидали меня мои проводники, отказавшиеся идти на Дены-Дерь, я прошёл как в смутном сне. Горы качались передо мной, приступы рвоты приводили меня в полное изнеможение. Временами я падал и долго лежал, не в силах подняться. Как я добрался до моих проводников, не помню, да это и безразлично. Главное, что привязанный на спине ящик с этюдами уцелел. Проводники издалека увидели, что делается со мной. Они перенесли меня к лагерю и положили на спину, подсунув под голову перемётную суму. «Однако, ты пропадёшь, Чорос», — тоном беспристрастного наблюдателя заметил старший из проводников. Я не умер, как видите, но долго чувствовал себя очень плохо. Вялость и притупление зрения мешали жить и работать. Большую картину «Дены-Дерь» я написал только год спустя, а эту отделывал всё время понемногу, когда встал на ноги. Как видите, правда об озере Дены-Дерь и населяющих его горных духах далась мне недёшево. Чоросов умолк. Сквозь частый переплёт большого окна виднелась погружённая в сумерки долина. Крайне заинтересованный рассказом, я не имел оснований не верить художнику, но в то же время не мог подыскать никакого объяснения чудесным явлениям, запечатлённым в красках его произведения. Мы перешли в столовую. Яркая лампа-«молния» над столом прогнала тень нереального, навеянного странным рассказом. Я не утерпел и спросил, как разыскать Озеро Горных Духов на случай, если бы мне ещё раз представилась возможность побывать в тех местах.
— Ага, забрало вас это озеро! — улыбнулся Чоросов. — Что ж, побывайте, если не боитесь. Записывайте. Я достал из сумки записную книжку и карандаш. — Место это в Катунском хребте, на его восточном конце. Это глубокое ущелье между Чуйскими и Катунскими белками. Километрах в сорока вверх по Аргуту от его устья, справа по течению, выходит речка Юнеур. Это место приметно потому, что Аргут даёт здесь кривун и устье Юнеур а выходит в широкое плоское место. От устья его пойдёте вверх по Аргуту левым берегом, считайте так — километров шесть, и здесь, справа по ходу, окажется небольшой ключ или речка, если хотите. Речка-то небольшая, а долина очень широкая и глубоко уходит в Катунский хребет. По этой долине вам и ехать. Место сухое, лиственницы большие, раскидистые. Уже подниметесь высоко, когда встретите большой крутой порог, с него водопад маленький, и тут долина повернёт вправо. Дно долины будет совсем плоское, широкое, и на нём — цепью — пять озёр, одно от другого где с полверсты, где с версту. Последнее, пятое озеро, откуда дальше нет ходу, и будет Дены-Дерь. Вот и всё. Только смотрите не ошибитесь ущельями, а то там и долин, и озёр много… Да, вот вспомнил, хорошая примета! В устье ключа, куда повернёте с Аргута, будет небольшое болотце; на краю его, налево, стояла огромная сухая лиственница без сучьев, с двойной вершиной, как чёртовы вилы. Если ещё уцелела, по ней узнаете. Я записал указания Чоросова, не подозревая того значения, которое имели они впоследствии. Утром я просматривал работы Чоросова, но ни одна не шла в сравнение с «Дены-Дерь». Понимая большую ценность картины, а не решался даже намекнуть на возможность приобрести её при моих весьма скромных средствах. Я купил два наброска снежных гор да ещё получил в подарок маленький рисунок пером, где мои любимые лиственницы были изображены с глубоким знанием характера дерева. На прощанье Чоросов сказал мне: — Вижу, как вы к «Дены-Дерь» присматриваетесь, но эту вам подарить не могу. Я подарю вам этюд, сделанный мной на озере. Только, — он помолчал немного, — это уже после того, как помру, сейчас мне расстаться с ним трудно. Ну, не огорчайтесь, это будет скоро… вам перешлют, — серьёзно, со смущающей бесстрастностью, добавил художник. Пожелав Чоросову долгой жизни, а себе — скорой встречи с ним, я сел на коня, и судьба, как оказалось, навсегда разъединила нас. Я не скоро попал на Алтай. Четыре года прошло в напряжённой работе, а на пятый я временно выбыл из строя. Жестокий ревматизм — профессиональная болезнь таёжников — на полгода свалил меня, а потом пришлось возиться с ослабевшим сердцем. Устав от вынужденного безделья и скуки, я бежал с южного курорта в хмурый, но милый Ленинград. По предложению главка я занялся ртутным месторождением Сефидкана в Средней Азии. В солнечной суши Туркестана я надеялся выгнать одолевшую меня хворь и вернуться к унылой дикости Севера, навсегда пленившей меня. В этой привязанности я был однолюбом и с трудом преодолевал приступы острой тоски по Сибири. В один из тёплых весенних вечеров, когда я сидел за микроскопом у себя дома, принесли посылку, которая больше огорчила, чем обрадовала меня. В плоском ящичке из гладких кедровых досок лежал этюд «Дены-Дерь» как знак того, что художник Чоросов окончил свою трудовую жизнь. Достаточно было мне снова увидеть «Озеро Горных Духов», как на меня нахлынули воспоминания. Далёкая и недоступная красота Дены-Дерь наполнила меня тревожной грустью. Стараясь рассеять печаль работой, я установил под микроскопом новый шлиф рудной породы из Сефидкана. Привычной рукой я опустил тубус с винтом кремальеры, настроил фокус микрометром и углубился в изучение последовательности кристаллизации ртутной руды. Шлиф — отполированная пластинка породы — представлял собой почти чистую киноварь, и с его изучением дело не ладилось. Тонкие оттенки цветов, отражённые от шлифа, скрадывались электрическим светом. Я заменил опак-иллюминатор[2] сильвермановским для косого освещения и включил лампу дневного света — превосходную выдумку, заменяющую солнце в суженном мире микроскопа… Озеро Горных Духов продолжало стоять перед моим внутренним взором, и я сначала даже не удивился, увидев в микроскопе кроваво-красные отблески на фоне голубоватой стали, так поразившие меня в своё время на картине художника. Секундой позже до сознания дошло, что я смотрю не на картину, а наблюдаю внутренние рефлексы ртутной руды. Я повернул столик микроскопа, и кроваво-красные отблески замигали, потухая или переходя в более глубокий коричневато-красный тон, в то время как большая часть поверхности минерала продолжала отливать холодной сталью. Взволнованный предчувствием ещё не родившейся догадки, я направил луч осветителя с дневным светом на этюд «Озера Горных Духов» и увидел в скалах у подножия конусовидной горы оттенки цветов, в точности сходные с только что виденным под микроскопом. Я поспешно схватил цветные таблицы, и тут оказалось, что цвета с формулами… Впрочем, зачем приводить здесь самые формулы? Скажу только, что для науки, изучающей руды различных металлов и металлы, — минералографии — созданы цветные таблицы тончайших оттенков всех мыслимых цветов, которых насчитывается около семисот. Каждый из оттенков имеет своё обозначение, сумма оттенков составляет формулу минерала. Так вот, оказалось, что краски Чоросова в его изображении местопребывания горных духов по этим таблицам точно соответствуют оттенкам киновари в разных условиях освещения, углах падения и всей прочей сложной игры света, в науке, называемой интерференцией световых волн. Тайна озера Дены-Дерь вдруг стала мне ясной. Я только недоумевал, почему подобного рода догадка не пришла давно, ещё там, в горах Алтая.
Я вызвал по телефону такси и вскоре подъезжал к ограде, за которой светились большие окна химической лаборатории. Мой знакомый — химик и металлург — был ещё здесь. — А, сибирский медведь! — приветствовал он меня. — Зачем пожаловал? Опять срочный анализ? — Нет, Дмитрий Михайлович, я к вам за справкой. Что вы знаете замечательного о ртути? — О, ртуть — металл столь замечательный, что книгу толстую написать можно! Что нужно-то, растолкуйте яснее. — Да вот, ртуть кипит при трехстах семидесяти градусах, а испаряется при скольких? — Всегда, дорогой инженер, за исключением сильного мороза. — Значит, летуча? — Необычайно летуча для своего удельного веса. Запомните: при двадцати градусах тепла в кубометре насыщенного ртутными парами воздуха — пятнадцать сотых грамма, а при ста градусах — уже почти два с половиной грамма. — Ещё вопрос: ртутные пары сами светятся или нет и каким цветом? — Сами не светятся, но иногда, при сильной концентрации в проходящем свете, дают сине-зеленоватые оттенки. А при электрических разрядах в разрежённом воздухе светятся зеленовато-белым… — Всё ясно. Большущее спасибо! Через пять минут я звонил у дверей моего врача. С встревоженным видом добрый старик сам вышел в переднюю, узнав мой голос. — Что случилось? Опять сердце пошаливает? — Нет, в порядке. Я на минутку. Скажите, каковы главные симптомы отравления ртутными парами? — М-м, вообще ртутью — слюнотечение, рвота, а вот насчёт паров сейчас посмотрю… Заходите. — Да нет, я на минуточку. Посмотрите скорее, дорогой Павел Николаевич! Старик ушёл в кабинет и через минуту вернулся с раскрытой книгой в руках. — Вот видите, пары ртути: падение кровяного давления, сильное возбуждение психики, учащённое, прерывистое дыхание, а дальше — смерть от паралича сердца. — Вот это великолепно! — не удержался я. — Что великолепно? Такая смерть?
Но я только засмеялся, мальчишески радуясь недоумению доктора, и сбежал с лестницы. Теперь я знал, что весь ход моих мыслей безусловно верен. Вернувшись домой, я позвонил начальнику своего главка и сообщил, что в интересах нашей работы мне необходимо немедленно ехать на Алтай. Я попросил отпустить со мной Красулина, молодого дипломника, физическая сила и хорошая голова которого были очень нужны мне при моём всё ещё болезненном состоянии. В середине мая уже можно было беспрепятственно достигнуть озера. Как раз в это время я и вышел из селения Иня на Чуйском тракте с Красулиным и двумя опытными таёжниками-рабочими. Я помнил все наставления покойного художника о предстоящем пути, и, главное, в боковом кармане у меня лежала старая, истрёпанная полевая книжка с маршрутом, записанным со слов Чоросова. Когда мой маленький отряд раскинул вечером палатку на сухой рели в устье долины, против похожей на вилы сухой лиственницы, я не без волнения почувствовал, что завтра будет подтверждена правильность моих предположений, верен ли путь разума через фантазию или я выдумал нечто ещё более невероятное, чем сказочные Духи художника-ойрота. Красулину передалось моё волнение, и он подсел ко мне на бугорок, где я задумчиво созерцал рогатую лиственницу. — Владимир Евгеньевич, — тихо начал он, — помните, вы обещали рассказать о цели нашей поездки, когда попадём в горы. — Я надеюсь не позднее чем завтра обнаружить крупное месторождение ртути, может быть, частично самородной. Завтра увидим, прав я или нет. Вы знаете, что ртуть встречается обычно в своих месторождениях в рассеянном виде, в малых концентрациях. Большое месторождение с богатым содержанием ртути известно только одно в мире — это… — …Альмадена в Испании, — подсказал Красулин. — Да, уже много веков Альмадена снабжает ртутью полмира. Один раз там было найдено крохотное озеро чистой ртути. Так вот, я рассчитываю найти нечто подобное. Что здесь целые утёсы чуть ли не целиком состоят из киновари, в этом я убеждён, если только… — Но, Владимир Евгеньевич, если мы откроем такое месторождение, это переворот в ртутной экономике! — Конечно, дорогой! Ртуть — важнейший металл для электротехники и медицины. Ну а теперь — спать, спать! Завтра поднимемся ещё затемно. Кажется, день будет пасмурный, а нам это и нужно. — Почему так важен пасмурный день? — спросил Красулин. — Потому что я не хочу отравить всех вас да и сам отравиться. Пары ртути не шутка. Доказательство хотя бы в том, что открытие этого месторождения задержалось на сотни лет именно из-за гибельных свойств ртутных паров. Завтра мы сразимся с горными духами Дены-Дерь, а там видно будет… Дымка розового тумана заволокла хребты. В долине стемнело. Только острые вершины белков ещё долго светились в невидимых нам лучах солнца. Потом они потухли. Пепельная завеса скрыла горы. Сверкнули затуманенные пасмурным небом звезды. Я всё ещё сидел у костра, но в конце концов поборол своё волнение к улёгся спать. Все события следующего дня запомнились мне почему-то в отрывках.
Отчётливо врезалось в память обширное, совершенно плоское дно долины между третьим и четвёртым озёрами. Середина долины лежала ровным зелёным ковром мшистого болота, без единого деревца, а по краям высились большие кедры. Лишённые ветвей с одной стороны, кедры тянули могучие ветви в сторону Озера Горных Духов, как мрачные флаги на высоких столбах. Низкие, хмурые облака быстро проносились над кедрами, словно торопясь к таинственному озеру. Четвёртое озеро было невелико и кругло. Из голубовато-серой воды, покрытой пыльной дымкой ряби, торчала гряда острых камней. Перебравшись через них, мы попали в густые заросли кедрового сланца, и ещё через десять минут я стоял на берегу Озера Горных Духов. Пепельный цвет печали лежал на воде и снежных склонах горной цепи. Тем не менее я сразу же узнал в нём храм горного духа, поразивший моё воображение несколько лет назад в студии Чоросова. Добраться до отливающих сталью скал у подножия конусовидной горы оказалось нелёгкой задачей. Но все трудности были нами мгновенно забыты, когда геологический молоток, звеня, отбил от ребра утёса первый тяжёлый кусок киновари. Дальше скалы понижались скошенными ступенями к небольшой впадине, над которой вился лёгкий дымок. Впадину заполняла мутная горячая вода. Вокруг из глубоких расселин били горячие ключи, окутывая туманом края впадины. Я поручил Красулину глазомерную съёмку рудного участка, а сам двинулся вместе с рабочими сквозь пелену тумана к подошве горы. — Что это там, товарищ начальник? — спросил вдруг рабочий. Я взглянул в указанном направлении. Наполовину скрытое каменистой грядой, блестело тусклым и зловещим блеском ртутное озерко — моя воплощённая фантазия. Поверхность озерка казалась выпуклой. С непередаваемым волнением склонился я над его упругой поверхностью и, погружая руки в ускользающую и неподатливую жидкость, думал о нескольких тысячах тонн жидкого металла — моём подарке Родине.
Прибежавший на мой зов Красулин застыл в немом восхищении. Однако пришлось умерить восторги и поторапливать своих спутников в выполнении необходимой работы. Уже чувствовались тяжесть в голове и жжение во рту — зловещие признаки начинающегося отравления. Я защёлкал направо и налево «лейкой», рабочий наполнил фляги ртутью из озерка. Красулин и второй рабочий спешно обмеряли выходы рудных пород и размеры озерка. Казалось, всё было готово с молниеносной быстротой, тем не менее обратно мы шли медленно, вяло, борясь с усиливающимся чувством угнетения и страха. Пока мы с трудом огибали озеро по левому берегу, облака разошлись, и нашим глазам открылся гранёный алмазный пик. Косые солнечные лучи прорвались сквозь ворота дальнего ущелья, вся долина Дены-Дерь наполнилась искрящимся прозрачным светом. Обернувшись, я увидел сине-зелёные призраки, мелькавшие в недавно покинутом нами месте. К счастью, берег постепенно выравнивался, и мы скоро добрались до лошадей. — Гони, ребята! — вскричал я, поворачивая своего коня. В тот же день мы спустились по долине до второго озера. В наступивших сумерках протянутые нам навстречу ветки кедров как бы грозились, пытаясь задержать нас. Ночью мы чувствовали себя неважно, но, в общем, всё обошлось благополучно. Остаётся сказать немного. Волшебное озеро дало и даёт теперь Советскому Союзу такое количество ртути, что обеспечивает все потребности нашей многосторонней промышленности. А я навсегда сохранил признательную память о правдивом художнике, бесстрашном искателе души гор. 1942 — 1943
_____________________________
Примечания
1 Трог — долина, выглаженная ледником, с очень крутыми склонами. 2 Опак-иллюминатор — специальный прибор в микроскопе для наблюдения минералов в отражённом свете.
Иван Ефремов, доктор биологических наук, писатель-фантаст
Иной современный горожанин, сильно утративший связь с природой, склонен забывать, сколь длинны и труднопреодолимы большие расстояния в тайге или степи, как темны ночи в необъятности гор, как грозно ревут волны в ночном океане, как трудно пробивать себе путь под землей или добывать богатства природы из-под земли, у лесов и рек. В размеренной рутине городской жизни многим из нас представляются совершенно невероятными сообщения о каких-то неожиданных фактах, непонятных происшествиях, которые не укладываются в рамки общепринятых канонов. Мы с юмором принимаем различного рода суеверия таежников, рыбаков, охотников, моряков, даже геологов и летчиков. Но эти суеверия не случайны: в их основе — понимание, что природа изучена еще далеко не в полной мере и ожидать от нее можно самых невероятных вещей. В свое время, когда живы были Тимирязев, Ферсман, Обручев и другие ученые-энциклопедисты, мне доводилось обсуждать с некоторыми из них различные малоизвестные, а потому загадочные и таинственные явления природы. Несмотря на свой огромный научный авторитет, эти выдающиеся исследователи никогда не отрицали возможности существования подобных явлений только потому, что сами они об этом ничего не знали. Более того, они всегда были за публичность обсуждения подобных явлений, за новые споры и поиски. Они прекрасно понимали, что, закрывая для таких фактов страницы газет и журналов, мы как бы выбрасываем их из оборотного фонда знаний человечества. Поэтому я с удовлетворением прочитал статью А. Горбовского «Динозавры среди нас?» («Неделя» № 26, 1972). И хотя иным читателям она, как показывает почта, кажется слишком категоричной, например, заявление о чудовище, якобы живущем в озере Хайыр, мне, напротив, статья представляется весьма сдержанной в разговоре о неизвестных и непонятных явлениях природы. Между тем факты, приводимые автором (конечно, не все их можно назвать бесспорными), далеко не исчерпывают список сообщений о встречах человека с животными, которых принято считать вымершими или вообще никогда не существовавшими, не известными науке. Я не говорю уже о сообщениях, дошедших до нас в фольклорной форме — об «олгой-хорхое», гигантском червяке монгольских пустынь, убивающем на расстоянии, о преданиях юкагирских и других племен Восточной Сибири, об охоте на гигантских черных быков с рогом на лбу. Можно было бы найти много свидетельств о том, что в фольклоре содержатся упоминания о вымерших животных, исчезнувших недавно, несколько тысяч лет назад, но как бы продолжающих существовать в народном сознании. Я не совсем уверен, кстати, что древние предания о богатырях, обитавших в горах и отличавшихся нечеловеческой силой, например, о Святогоре, не связаны с трансформацией, очеловечиванием каких-то представлений о мамонтах. (Подобное очеловечивание происходит, например, в предании о медведях.) Сообщения эти иногда переходят в настоящее время и сложат источником невероятных слухов. Тем не менее их надо изучать, они представляют огромный интерес. Есть еще группа сообщений о животных, которых принято считать вымершими и с которыми встречались люди уже в записанной истории. Можно было бы упомянуть в этой связи о дискуссии, которая велась в специальной и широкой литературе об изображении плезиозавра на воротах богини Иштар в Вавилоне и об изображении на хеттских и вавилонских печатях существа, чрезвычайно похожего на стегозавра, вымершего, как принято считать, 150 миллионов лет назад, в юрский период. Кстати, Ктесий, греческий врач, бывший при дворе Ксеркса, упоминает о чудовище подобного рода, называя его «мартихором» — «человекоглотателем». Несомненно, к вымершему уже животному относятся и египетские фрески Древнего Царства, изображающие гигантское гиенообразное. Это же животное в ливийских преданиях известно под именем «бория». Палеонтологи действительно открыли в древних отложениях Северной Африки ископаемую гигантскую гиену. Интересно, что они так и назвали ее — «бор-гиена». Все это свидетельствует о том, что некоторые виды ископаемых животных существовали в исторически очень недавнее время. Что касается древнейших животных, будто бы живущих теперь, то из них наиболее интересны рассказы о «чипекве», рептилиеобразном чудовище, которое обитает в недоступных болотах Центральной Африки. Его очень боятся местные жители. В районе заповедника Национального парка Альберта имеются значительные площади болот, где странным образом нет бегемотов. Местные жители и охотники объясняют это тем, что «чипекве» пожирает там всех бегемотов. Сейчас ряд исследователей занимается этим вопросом (и, возможно, в ближайшее время будут получены дополнительные свидетельства и факты). Имеется весьма авторитетное свидетельство известного охотника Дж. А. Джордана о его встрече с «чипекве». Он рассказывает об этом на страницах своей книги «Слоны и слоновая кость». Выйдя с группой проводников к руслу пересыхающей реки, Дж. А. Джордан внезапно увидел там огромное, «невероятное», как пишет он, существо. С туловищем, обширным, как туловище бегемота, и с головой, напоминающей по форме голову крокодила, оно все было покрыто костяными бляшками. У Джордана в руках было ружье, с которым он охотился на слонов. Он успел выстрелить, но чудовище бросилось в сторону и скрылось, обдав Джордана и его спутников морем грязи. Интересно, что на следах, оставленных им, были ясно видны когти. Известный биолог Ф. В. Лейн подробно разбирает этот случай в своих исследованиях. Другой европейский исследователь упоминает о случае, который он также сам наблюдал в одном из заливов озера Виктория. Он видел чудовище, внезапно появившееся из воды и пытавшееся ухватить зазевавшегося туземца. Наблюдатель отмечает длинную сильную шею, маленькую голову и массивное тело, не мешавшее чудовищу продвигаться очень быстро. Некоторые скептически относятся к подобным сообщениям, поступающим от местных жителей. Но существует целый ряд таких наблюдений, принадлежащих европейским исследователям и путешественникам, когда сослаться на «поэтическое воображение», «преувеличения» и т. д. невозможно. Хорошо известно, например, что многие капитаны пароходов, курсирующих по озеру Виктория, сами видели подобных чудовищ, которых, судя по их внешнему виду, есть все основания отнести к «доисторическим». Сообщение о другом подобном же животном связано с таинственной «серой кошкой» — «нундой». Об этой гигантской кошке, размерами с крупного тигра и живущей в прибрежных джунглях, куда не ступала нога человека, хорошо знают на побережьях Восточной Африки. Известны и случаи нападения ее на людей. Некоторое время назад на окраине Дар-эс-Салама был растерзан полицейский. Тщательное расследование обнаружило на его мундире следы серой шерсти, не принадлежащей ни одному из известных видов животных. Редкие жители, оставшиеся в живых после встречи с «нундой», в один голос рассказывают об огромных, непропорционально больших клыках этого существа. Исходя из этих описаний и других фактов, некоторые исследователи склонны предполагать, что «нунда» — один из потомков саблезубого тигра, доживших до наших дней. Проблема «Дожили ли до наших дней?» представляется мне интересной и важной. Но вопрос нужно поставить шире. Фокус интереса должен лежать не только в стремлении скептически (или слишком доверчиво и восторженно) отнестись к тому или другому сообщению, сколько в серьезных, спокойных поисках новых подтверждений. Важны само наше отношение к сообщениям подобного рода, наша готовность принять и проверить, довести до истины информацию, выходящую за рамки привычного порядка вещей.
Так должен был называться последний роман великого фантаста Ивана Ефремова, который, к сожалению, так и не был создан. Уже в конце своей жизни он дал интервью румынскому газете «Скынтея», в котором сказал: «В этом романе я хочу попытаться развернуть картины отравления ноосферы, как говорил Вернадский В.И., человеческого общества и, собственно, мозга человека всеми видами злых, вредоносных, унижающих, ошельмовывающих, обманывающих влияний – с помощью религии, средств массовой информации, вплоть до медицины и спорта. Я хочу сказать о том, что надо предпринять для очищения ноосферы Земли, отравленной невежеством, ненавистью, страхом, недоверием, показать, что надо сделать для того, чтобы уничтожить все фантомы, насилующие природу человека, ломающие его разум и волю».
К сожалению, создать роман Иван Антонович не успел. Сердце не выдержало той интенсивной работы, которую вел писатель, и 5 октября 1972 года его не стало. Но тем не менее, сама идея о том, что необходима очистка ноосферы Земли от яда, создаваемого современной цивилизацией, подобно тому, что необходима очистка биосферы Земли от триллионов тонн промышленных отбросов, прослеживается в произведениях Ефремова и ранее. Еще в «Часе Быка» он затрагивает эту тему: «Все предрассудки, стереотипы и присущий человеку консерватизм мышления властвуют над высшим человеком в государстве. Мысли, думы, мечты, идеи, образы накапливаются в человечестве и незримо присутствуют с нами, воздействуя тысячелетия на ряд поколений. Наряду со светлыми образами учителей, творцов красоты, рыцарей короля Артура или русских богатырей были созданы темной фантазией демоны-убийцы, сатанинские женщины и садисты. Существуя в виде закрепившихся клише, мысленных форм в ноосфере, они могли создавать не только галлюцинации, но порождать и реальные результаты, воздействуя через психику на поведение людей. Очистка ноосферы от лжи, садизма, маниакально-злобных идей стоила огромных трудов человечеству Земли».
Отсюда видно, что понимание опасности отравление ноосферы присутствовало у него и ранее. В «Туманности Андромеды» он впервые подошел к проблеме «загрязнения» сложной системы в процессе эволюционного развития. «Эвда Наль вызвала в памяти всё, что знала об основах долголетия - очистке организма от энтропии. Рыбьи, ящеричные предки человека оставили в его организме наслоения противоречивых физиологических устройств, и каждое из них обладало своими особенностями образования энтропических остатков жизнедеятельности. Изученные за тысячелетия, эти древние структуры - когда-то очаги старения и болезней - стали поддаваться энергетической очистке - химическому и лучевому промыванию и волновой встряске стареющего организма».
Это результат долгого и тщательного изучения процесса эволюционного развития. Просматривание тысяч образцов древней фауны, не просто в виде небольшого числа сохранившихся фрагментов, но еще и разделенных порой миллионами лет создало у Ивана Антоновича особый стиль мышления, позволяющий рассматривать любые организмы не как статично существующие объекты, а как результат непрерывно изменяющегося процесса. Более того, то же относится не только к отдельным организмам, но и к экосистемам в целом.
Но именно поэтому любая сущность для писателя является не законченным идеалом, не вершиной развития, а только промежуточной формой гигантского эволюционного процесса. Идущего по своим, вполне определенным законам. Изучение развития жизни в виде ряда произвольно выбранных форм позволило выявить ряд этих законов, вернее, закономерностей развития. И ясно увидеть, каким запутанным, извилистым путем достигает эволюция своего видимого совершенства. Не великий всезнающий творец, а слепой, бессмысленный случай творит видимую гармонию мира. «Многотысячные скопища крокодилообразных земноводных, копошившихся в липком иле в болотах и лагунах; озерки, переполненные саламандрами, змеевидными и ящеровидными тварями, погибавшими миллионами в бессмысленной борьбе за существование. Черепахи, исполинские динозавры, морские чудовища, корчившиеся в отравленных разложением бухтах, издыхавшие на истощенных бескормицей берегах.
Выше по земным слоям и геологическому времени появились миллионы птиц, затем гигантские стада зверей. Неизбежно росло развитие мозга и чувств, все сильнее становился страх смерти, забота о потомстве, все ощутительнее страдания пожираемых травоядных, в темном мироощущении которых огромные хищники должны были представлять подобие демонов и дьяволов, созданных впоследствии воображением человека. И царственная мощь, великолепные зубы и когти, восхищавшие своей первобытной красотой, имели лишь одно назначение - рвать, терзать живую плоть, дробить кости.
И никто и ничто не могло помочь, нельзя было покинуть тот замкнутый круг инфернальности, болото, степь или лес, в котором животное появилось на свет в слепом инстинкте размножения и сохранения вида...» Но то же самое относится не только к биологическим, но и ко всем остальным сложным системам. Человеческое общество и человеческое мышление тоже подвержено тем же закономерностям развития, что и биологическая эволюция. В середине XIX века Карл Маркс впервые смог понять это, избавив гегелевскую диалектику от всевозможных внешних факторов, типа мирового духа. И показав, что общественное развитие есть результат разрешения внутренних противоречий, базисных проблем общества. Красота и стройность современного мира куплена веками страданий и унижений, войн, геноцидов и бесконечного обмана. Разрешая одно противоречие за другим, человечество медленно поднималось по эволюционной лестнице, порой соскальзывая вниз, но все же создавая общества, все более приемлемые для человека. Что позволяло сформироваться гораздо более сложной и гуманной личности. Данный процесс, связанный диалектической связью, давал надежду на то, что наступит момент, когда наиболее грубые и неприемлемые способы организации общества будут устранены.
Иван Ефремов пошел дальше, связав развитие общества и развитие психики самого человека, а равно и биологической эволюции. Впрочем, еще ранее это сделал Вернадский в своей концепции ноосферы. Показав, что развитие разума есть процесс, соразмерный с геологическими процессами планеты, великий ученый сделал еще одни шаг в сторону понимания процесса развития мира. Если развитие общества есть «продолжение» биологической эволюции на новом уровне, то, следовательно, в нем действуют те же закономерности…
Но если сказано «А», то стоит говорить и «Б». Если биологическая эволюция есть сложный и запутанный процесс, с множеством зигзагов и падений, то подобное можно сказать и об эволюции социальной. И Ноосфера так же не является идеалом творения неведомого Творца, как и биосфера. Только вместо «рыбьих и ящеричных предков» тут древние социальные и иные системы. Разум, как таковой, формировался среди ужасов классового общества, среди самых ужасных злодеяний: войн, массовой резни, рабства, среди низкой лести и грубых пороков, всевластия царей и беспредела разбойничьих шаек. И он никак не мог не сохранить следствия этого в своей структуре.
Более того, так как все позднейшие процессы развития разума были вызваны именно проблемами классовых обществ, и направлены на устранения этих проблем, то огромное количество его подсистем просто изначально выстроены именно под классовое разделение. Искры высших проявлений, любви, гуманности, знания лишь изредка загорались в этой тьме, чтобы быть уничтоженными этой тьмой. И тем не менее, именно они медленно, по чуть-чуть, изменяли инфернальную направленность ноосферы, создавая предпосылки для более частого проявления высших качеств. Хищник всегда выигрывает в короткой перспективе, человек, проявляющий звериные качества, способен занять вершину общественной пирамиды, но это же означает проигрыш на более глобальном уровне. Выжирая все вокруг, элита обрушивает общественную систему, погибая вместе с ней. Чтобы все снова повторилось.
Конец и вновь начало. В свое время великий историк Л.Н. Гумилев подметил эту особенность человеческого развития. На основании этого он построил свою весьма оригинальную модель человеческого развития, которая представляет собой цепь величайших взлетов и падений человечества. Каждая цивилизация начинается с героев и заканчивается мерзавцами. Гумилев интерпретировал данную ситуацию, как процесс, связанный с накоплением и растратой некоего особенного качества - пассионарности. Рассматривая этот процесс, ученый пришел к выводу, что пассионарность есть генетически передаваемое свойство, поскольку процесс его распространения совпадает с процессом распространения биологических признаков. Но было и существенное отличие. Процесс возникновения и падения пассионарности вспыхивал и затухал вновь и вновь, причем в абсолютно изолированных районах. Для генетического признака это невозможно. Пытаясь создать сколь либо непротиворечивое объяснение этому, Гумилев создал свою знаменитую гипотезу, связанную с воздействием космических излучений. Но тщетно - противоречия в ней были столь же велики, как и ранее, и попытка ученого обосновать данный процесс через биологический фактор оказалась провальной. Но тем не менее, закономерности то остаются. Дело, разумеется, не в некоем внешнем факторе, который, подобно мистическому vis vitalis, заставляет общественные системы развиваться по определенному закону. Дело системных свойствах общества. Зарождение и гибель цивилизаций сродни зарождению и гибели видов и экосистем, управляемых стохастическими законами эволюции. Веками слепой случай был единственным способом изменения мира. Люди рождались, росли, старились и умирали с осознанием того, что мир вечен и неизменен. Царь или раб - не важно. Единственную цель люди видели в постоянном воспроизводстве того, что было ранее. И единственно возможны способом изменения общественного устройства было строительство новой цивилизации вместо погибшей старой. Именно тогда, когда, казалось, общественные нормы еще не являются закосневшей глыбой, становилось возможным сделать что-то новое. Потом общественная структура росла, усложнялась и становилась неспособной к изменению. Чем более сложной становилась она, тем меньшая свобода была у ее членов. И теме больше возможностей становилось у мерзавцев и подлецов, чтобы пролезть наверх. Когда структура еще слаба, любой подлец вполне способен ее обрушить, и тогда либо она исчезает, не начавшись, либо окружающие прогоняют обрушителя. Но чем более сложна система, чем сильнее ее гомеостатические свойства, тем более устойчивой становится она к подобному. А так как в краткосрочной перспективе подлец всегда выигрывает, это приводит к закономерному перерождению элиты. Вместо героев-пассионариев наверху оказываются те, кто лестью и подлостью пролезает наверх. Дети прежних героев, видя то, какие качества помогают оказаться у власти, постепенно перенимают их. А равно и все остальные члены общества. Если попасть к трону можно только самыми низкими качествами, то разве не станут они определяющими для общества, как бы не относилась к этому официальная мораль. Если честный пахарь только несет все увеличивающийся фискальный гнет, а прислуживающий королю миньон приобретает земли и титулы, то сколь бы не твердили с амвонов и кафедр о необходимости жить честно и просто, результат будет нулевой. И наконец, количество мерзости наверху становится таковым, что она все же рушит несчастную общественную систему. По Гумилеву это – время торжества субпассионариев. Так, например, рухнул Рим под натиском ничтожного количества варваров. Состоящее из прихлебателей, льстецов, проныр и воров римское общество до самого конца не могло собраться и дать отпор, хотя все понимали, что иначе они обречены. Даже страх перед физической гибелью оказался слабее желания напоследок урвать что-то себе. Аэций Флавий, который мог еще разбить гуннов, был убит из-за извечной грызни царедворцев. Город пал, царедворцы погибли…
Такова судьба всех обществ, основанных на разделении и иерархии. Но тем не менее, история не остановилась. На руинах Римской цивилизации возникли новые варварские королевства. По мере того, как лишенные прежнего римского давления, варвары растекались по Европе, они «захватывали» оставшиеся крупицы прежней ноосферы, оставшейся от античности. «Мощности» варварских ноосфер были не сравнимы с ней, даже после падения и разрушения Империи ее ноосфера была много сложнее и больше. И поэтому вновь формирующиеся общности основывались не только на варварской культуре, но и принимали огромные пласты мертвой цивилизации. Не говоря уж о том, что оставалась еще и Восточная Империя, которая была для Европы Темных Веков необычайным маяком развития. Только через несколько столетий варварская культура стала хоть как то соразмерна ей, и наступил процесс «отторжения» Византии, закончившийся Великим Расколом. Но до этого Европа вполне принимала культурное превосходство Константинополя и многое брала от него, от Римского права до военной организации.
Еще более важным элементом римского мира, оказавшего влияние на формирование средневековой Европы было христианство. Возникнув в первые века нашей эры, эта религия оказалась самым жизнеспособным элементом Pax Romania. Даже когда от прежних государственных образований не осталось ничего, христианство оказалось вполне жизнеспособно. Мощь этой религиозной системы была такова, что прежние варварские верования легко менялись на христианство, и именно Церковь стала, во многом, тем механизмом, что структурировала вновь формирующееся общество. И вот тут можно увидеть интересное. Дело в том, что христианство, как система, формировалось в ответ на определенные проблемы, возникающие в прежнем Римском Мире. Прежде всего, это был мир, уже клонящийся к закату. Рим сам по себе венчает Античность, как особую культурную общность, доводя до предела все ее особенности. А Рим Имперский является венцов античной культуры. Но не только. Так же, как поражающие особенности в градостроительстве, организации и философии Рима были завершением длительного цикла формирования государств античного типа, также и пороки рабовладельческого строя наиболее ярко выявились в нем. Индустриальное рабство достигло необычайной высоты. Созданная идеальная римская военная машина служила одному – поставлять все новые партии рабов. Опустошив окрестные территории, эта машина вторгалась все дальше и дальше, пока не достигла предельных размеров, после которых и пошел распад. Но одновременно формировалась и неслыханная роскошь жизни верхушки государства, и, более того, происходило изменение жизни простых римлян. Упомянутый выше закон «увеличения количества подлецов» работал железно. Но огромная мощь империи, заменяющая труд простых граждан трудом миллионов рабов позволяла ей существовать, даже когда разложение общества превысило всевозможные пределы. Рим эпохи упадка демонстрировал неслыханное ранее господство всевозможных пороков – от лени и обжорства до неимоверной жестокости – во всех слоях общества. В более слабых системах подобный уровень давно бы уничтожил данное общество, но тут было иначе. Огромный генератор пороков, Вечный Город, казалось, был непоколебим.
Христианство было ответом именно на это состояние. Существование «абсолютно порочного» общества породило потребность в борьбе с ним.
Разложение перешло ту черту, что является приемлемым для разумного существа, как такового. И именно поэтому первые христианские общины, ставшие прибежищем для остатков граждан, сохранивших хоть какие-то моральные нормы, обрели столь высокую популярность. Отсюда и особенность формирующихся христианских норм. Так как Рим эпохи упадка был, прежде всего, миром, где телесные наслаждения были введены в ранг добродетели, то христианские нормы резко отрицательно направлены по отношению к телу. Страдание и его культ – это естественная защита от порнократии. Если римлянин эпохи упадка был, практически, атеистом, сведя общение с богами к простой обрядовости, то христианин видел спасение в глубокой религиозности, в мистической связи с богом. Вчерашний убийца и развратник, пройдя через обряд апофеоза, занимал свое место среди богов – следовательно, необходима идея Бога, бесконечно более высокого, нежели человек. Наконец, женщина, как важный элемент поздней римской системы, матрона, через похоть мужчин занимающая высокое место в иерархии вызвала резкое отторжение и мизогинию новой религии. Таким образом, изначально сформировавшись, как антитеза цивилизации крайнего разврата и упадка, христианство имела существенный крен в другую сторону, в сторону крайнего страдания и аскетизма. Пока это уравновешивалось существовавшим сверхгедонистическим обществом, это давало христианству немалую силу. Кто мог предположить, как подобное скажется в будущем? На самом деле, падение Империи послужило основой изначального сверхаскетического сдвига этой религии. И одновременно – именно она стала основной религией позднего Рима и основой новой, формирующейся средневековой общности. На самом деле все произошло достаточно спонтанно – неожиданное принятие знатью учения Христа было вызвано все тем же экзистенциальным тупиком поздней Империи. И абсолютно понятно, что принятое новое учение ничего не могло сделать с положением распадающегося Pax Romana. Все пороки высших и низших сословий остались на месте, может быть, только слегка смягчившись под влиянием нового учения. Но совершенно иная ситуация наступила после того, как Рим пал. Во вновь формирующейся европейской культуре христианство имело необычайную системную мощь. Но упомянутые выше особенности бывшей катакомбной религии, которая стала неожиданно основой для одной из самых мощных идеологических систем, неожиданно проявились совершенно иным образом. Основанная, как компенсаторная система позднеримской жизни, христианство неожиданно оказалось странным образом «перевернуто». Аскетизм стал основой «боязни телесности», страхом перед жизнью. Признание наличия всемогущего и всеблагого Бога стало прикрытием для творения самых гнусных мерзостей. И даже наличия идеи всепрощения неожиданно проявилось в пресловутых индульгенциях. Оказалось, что никакая, даже самая прекрасная и самая гуманная идея не способна вывести человечество из того ужаса, в которое его загнало классовое общество. Более того, можно сказать, что любая, самая прекрасная идея неизбежно будет извращена и отравлена ядом классового общества. И что она сама станет ядом для будущих формирующихся обществ. Разумеется, нет смысла считать данную религию каким-то особым исключением, неким особым случаем. Нет, все остальные религии проходили тот же путь. Даже буддизм, который начинал не просто с отрицания богов и царей, как таковых, а с отрицания ценности мира вообще, в конце своей трансформации пришел к идее буддийского Ада и Рая (вот был бы удивлен Будда, узнав об этом), с Буддой в роли Верховного божества и буддийским духовенством и церковью. Это неизбежно. Законы развития неминуемо толкают к тому, что любая идеологическая система обязана соответствовать общественной структуре и, соответственно, уровню развития производительных сил. Но неизбежный начальный перекос все же сыграл свою роль. И для устранения его потребовались целые века. Жесткая репрессивная мораль католической Европы послужила тормозом для развития тех самых производительных сил, что являются основанием общественного развития вообще. Более того, она ответственна за то, что развитие самого христианства, как системы идей надолго было остановлено, и его гуманистическая составляющая оказалась подавлена. Огромный гуманистический потенциал религии был погребен под сводом вечного страха перед гедонизмом. Разумеется, остановить прогресс никому не удалось, и рано или поздно он все же обязано проявить свои свойства. Но сколько страданий человек вынужден был перенести до этого! Умирающая римская цивилизация сумела отравить новую, нарождающуюся систему своим трупным ядом, по сути, убив гуманистическое христианское начало на множество столетий, оставив лишь редкие искры гуманистической христианской мысли. Таким образом, умирающая цивилизация может воздействовать на нарождающуюся. Сам процесс рождения и гибели социумов крайне энтропиен, но передача многих идей проникнутой субпассионарностью обществ может создать серьезные проблемы у нового общества уже при его рождении. Ефремов предсказал это еще в «Часе Быка»: «- Я только что читала о мертвых цивилизациях нашей Галактики, - сказала она низким голосом, - не убитых, не самоуничтожившихся, а именно мертвых. Если сохранилось наследие их мыслей и дел, то иногда это опасный яд, могущий отравить еще незрелое общество, слепо воспринявшее мнимую мудрость. Иногда же - драгоценный опыт миллионов лет борьбы за освобождение из пут природы. Исследование погибших цивилизаций столь же опасно, как разборка древних складов оружия, временами попадающихся на нашей планете». Именно поэтому появляется потребность в очистке Ноосферы. Кстати, уже в «Лезвии Бритвы» Ефремов указал на описанную выше проблему инфернальности ноосферы средневековой Европы и опасности «пришедших» оттуда идей. И указав проблему, великий мыслитель сразу же начал искать и способы ее решения.
К сожалению, задуманный роман так и не был написан, и о путях, которые хотел предложить Иван Антонович, остается только догадываться. Но это не означает, что Путь закрыт. Напротив, это означает, что он существует и что если один человек смог его увидеть, то это смогут сделать и остальные… Существование «абсолютно порочного» общества породило потребность в борьбе с ним
биологическая эволюция есть сложный и запутанный процесс, с множеством зигзагов и падений, то подобное можно сказать и об эволюции социальной. И Ноосфера так же не является идеалом творения неведомого Творца, как и биосфера. Только вместо «рыбьих и ящеричных предков» тут древние социальные и иные системы. Разум, как таковой, формировался среди ужасов классового общества, среди самых ужасных злодеяний: войн, массовой резни, рабства, среди низкой лести и грубых пороков, всевластия царей и беспредела разбойничьих шаек. И он никак не мог не сохранить следствия этого в своей структуре.
вспоминается Писание:
Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь [творение] с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь [творение] покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего её, в надежде, что и сама тварь [творение] освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь [творение] совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего".
остаётся только ждать надеяться и верить:
Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. «Бог вочеловечился, чтобы человек обожился»
Сообщение отредактировал: nata_radzha - Вс, 26.07.2015, 10:43
Мы привыкли воспринимать Ивана Ефремова как «певца» светлого будущего. «Туманность Андромеды», казалось бы, один из самых безоблачных романов эпохи шестидесятых годов. Но такое восприятие – штамп. Так как сам Ефремов никогда не отрекался от «Туманности Андромеды», сохранялось и восприятие его творчества через призму социального оптимизма и радужного понимания будущего.
Однако в переписке конца шестидесятых годов мы видим совершенно другого Ефремова. «Я все более и более убеждаюсь, - писал Ефремов Э.К.Олсону в феврале 1962 года, что наша цивилизация со своим формальным подходом идет вперед все более и более неверным путем к некоторым катастрофическим вещам. Но я надеюсь, что это дорога перед долгим возвращением домой…» И эти слова написаны во время работы над столь жизнеутверждающим романом «Лезвие бритвы»!
В 1969 году Ефремов пишет: «Поколения, привыкшие к честному образу жизни, должны вымереть в течение последующих 20 лет, а затем произойдет величайшая катастрофа в истории в виде широко распространяемой технической м о н о к у л ь т у р ы, основы которой сейчас упорно внедряются во всех странах, и даже в Китае, Индонезии и Африке». И это пишет человек, только что выпустивший книгу «Час Быка». Роман-предупреждение, где светлое будущее человечества уже омрачено тенью возможного на Земле Торманса. Конечно, Торманс – это не СССР и не маоистский Китай. И не США того времени. Но в образе чудовищной планеты Ефремов указал тот обрыв, куда может скатиться человеческая цивилизация на НАШЕЙ планете. Разумеется, «монокультура», о которой писал Ефремов, совсем не похожа на то «светлое будущее», о котором рассказано в «Туманности Андромеды».
Еще позже, в 1972 году, уже перед самой смертью, Ефремов написал следующие трагические строки, которые можно считать итогом его продумывания наиболее вероятного будущего, которое ждет Землю. «На земле все довольно уныло, особенно это будет ощущаться в скором будущем. Это совпадает со старыми индийскими и тибетскими пророчествами о высших и низших пиках. Графически я изобразил их на диаграммах. Низший пик в 1972 г. И огромный провал с колоссальными войнами в период между 1998 и 2005 гг. – временем Белого Всадника из Мейтрейи. Но я не доживу до этого времени…» В романе «Час Быка» этот же «провал» приходится на 2005-2010 годы, то есть – на текущее пятилетие…
Ефремов надеялся на то, что человеческая цивилизация сможет выйти из времени войн и кризисов, хотя это потребует много времени – века, возможно тысячелетие. В предисловии к «Туманности Андромеды», полный оптимизма, писатель предлагал читателю изменить даты, приблизив их к современности. Но в период написания «Часа Быка» хронология, наоборот, раздвигается на несколько столетий (которым не дано названия), более того, есть основания полагать, что Ефремов хотел еще сильнее раздвинуть даты, отодвигая время «Туманности Андромеды» и «Часа Быка» еще на целое тысячелетие дальше. И это соответствовало все более мрачным прогнозам Ефремова относительно ближайших перспектив человечества. Торманс «вырулил» из состояния полной социальной инфернальности только в результате внешнего вмешательства. Но Земле неоткуда ждать помощи. Опора на «благую» природу человека ненадежна: самое сложное, пишет Ефремов, это сам человек, так как он вышел из природы не подготовленным к сложности современной жизни. Мрачное описание сгущающегося над Землей инферно резко контрастирует с радостными картинами будущего «Туманности Андромеды»… Тот ли перед нами Ефремов, что раньше? - приходится спросить. И ответ может быть только одним: конечно, мы имеем тут совершенно иную фазу развития мировоззрения писателя. Эти изменения, как показывает переписка, сопровождались и резким ухудшением здоровья, и глубокой депрессией от сознания несправедливой оценки его коллегами-учеными, разрывом отношений с некоторыми из них… Роман «Час Быка» описывает встречу человека со Злом в его рафинированной, яркой, можно сказать, «цветущей» форме. Ефремов описывает реакцию человека на зло, реакцию Грифа Рифта и Чеди Даан (командира звездолета и социолога-лингвиста). Реакция первого: стереть с лица планеты это ужасное общество. Реакция второй: погибнуть самим, не поступившись ни граном этических установок. Фай Родис, начальница экспедиции, олицетворяет «срединный путь», Меру. Так можно схематично описать главных персонажей, конечно, понимая упрощенность такого описания. Гораздо более сложным оказался в этом контексте роман «Таис Афинская». В нем продолжилось движение автора от оптимизма к пессимизму, упрощая: от Чеди Даан к Грифу Рифту.
Зло доминирует, борьба с ним возможна только посредством выявления и уничтожения. Уничтожению подлежат не только те, кто представляет непосредственную опасность, но и «живые трупы», носители потенциального зла. Их распознание возможно после тренировки по особым тайным методикам. Вот, что говорит одна из «положительных героинь» романа, подруга Таис, Эрис: "Я могла бы убивать всех, причиняющих страдания, и тех... кто ложным словом ведёт людей в бездну жестокости, учит убивать и разрушать якобы для человеческого блага. Я верю, будет время, когда станет много таких, как я, и каждый убьёт по десятку негодяев. Река человеческих поколений с каждым столетием будет всё чище, пока не превратится в хрустальный поток. Я готова посвятить этому жизнь, но мне надо учителя. Не того, который только приказывает. Тогда я стала бы просто убийцей, как все фанатики. Учителя, который покажет, что правильно и что неправильно, что светло и что темно, а последнее решение останется со мной. Разве не может быть такого пути? И такого учителя, который знает, как отличить мёртвую душу от живой, знает, кто недостоин лишнего часа ходить по земле! Чтобы человек мог взять на себя тяжкую обязанность кары, он должен обладать божественной точностью прицела. Только самое высокое сознание, подкреплённое мудрым учителем, поможет избежать того, что всегда получается при насилии. Рубят здоровое дерево, оставляя гнилушку, убивают драгоценные ростки будущих героев, способствуя процветанию людских сорняков..."
И дальше: "...Боги придуманы и наделены худшими человеческими чертами, отражающими всю неправоту и недостойность нашей жизни, в которой судьба, то есть мы сами, изымает из жизни хороших, оберегая плохих. Такую судьбу надо исправлять самим, и если нельзя спасти хороших, то по крайней мере, можно истребить человеческую пакость, не дав ей жить дольше и лучше". Я хочу отметить, что эти слова Эрис - на самых последних страницах романа. КАК СВОЕГО РОДА ВЫВОД из всего предыдущего повествования. По пафосу, напряженности речи - это и есть ВЫВОД, "мораль басни". Таис ПОДДЕРЖАЛА слова Эрис. "...я чувствую, с такими как ты, было бы куда меньше горя и яда в Ойкумене". Живя в обществе загнивающего сталинизма, Ефремов переживал отчаяние: что может спасти это общество? Общественные судебные структуры, - бессильны, сами поражены жалом инферно. И он приходит к выводу, что лишь действующие тайно организации «адресного террора», «Серые Ангелы», могут противостоять «живым трупам», способным принести море смерти и горя. Все это мрачное и жестокое понимание не могло, разумеется, быть выражено иначе, чем в форме исторического романа. Там эти мысли были вложены в уста персонажей. «Положительные герои»: Таис, Александр Македонский не только считают правильным уничтожать без суда и следствия людей, которых они сочли «живыми трупами», но они реально делают то, что Фай Родис не позволила осуществить Грифу Рифту: они сжигают целые города. Например, Таис проявляет инициативу по сжиганию Персеполиса, Александр ее подхватывает. К тому времени сам Александр уже уничтожил несколько городов, Вспыхнул царский дворец. Своими действиями Таис и Алекксандр дали понять солдатне, чтобы она начала грабежи. И грабежи начались: "Жители города попадали на колени в предчувствии большой беды. И действительно, ни Александр, ни его военачальники не стали сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу". И тот и другая действуют по наитию, как бы по воле неких богов свыше, этими страшными методами якобы восстанавливая гармонию бытия. И, конечно, сожжение Персеполиса – этот страшный акт мести и жестокости – центральный эпизод романа «Таис Афинская». И образ Таис, конечно, с точки зрения Ефремова, главный и положительный в романе, а прототип Таис выбран также не случайно: ведь единственное, что мы достоверно знаем об афинской гетере, так это то, что она сожгла Персеполис. И если бы это было не столь существенно, если бы Ефремов не хотел сказать своим романом, что борьба со злом должна идти через сожжение и уничтожение социумов – то он бы выбрал другой образ, другой прототип. Причем отдельные элементы антигуманной идеологии «Таис Афинской» рождались задолго до ее написания в других книгах Ефремова. Так, встретившись со Злом, Сандра из романа «Лезвие бритвы» предлагает организовать общества вроде «древнего рыцарства», в результате деятельности которых «дряни, мелким и крупным фашистикам, отравляющим жизнь, пришлось бы плохо». Конечно, от такой формулировки до тайных обществ, практикующих «адресный терроризм» из неявных рекомендаций романа «Таис Афинская» - далеко. Но фактически это «далеко» может быть преодолено за один шаг. Не случайно, когда автор этих строк занялся изучением творчества Ефремова, он встретился с людьми, активно проповедующими идеи «адресного террора». Поэтому необходимо сказать об этом несколько слов. Такой террор – не новость для русской культуры. Исследователи находят даже у А.С.Пушкина эти идеи. В дальнейшем, во второй половине 19 века такой террор стал настоящим бедствием: в результате гибли не десятки, не сотни, не тысячи, а ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ людей. Процветал безумный, неправедный самосуд. И как хотелось бы верить, что наша культура преодолела эту болезнь! Ведь был же написан великий, лечащий эту болезнь роман Достоевского «Бесы». Роман, который необходимо читать и изучать с малых лет всем нам, русским. И если рассматривать эволюцию мыслей Ивана Ефремова о "живых мертвецах", то ее истоки ведут к "Агни-йоге" и оккультизму. Там много гооврится о "темных" людях и т.п., от которых надо держаться подальше... Небольшой скачок мысли - и приходишь к тому, что этих людей нужно уничтожать. То есть из идеологии маньяка, убивающего проституток из «идейных соображений», на более "высокой", "духовной" основе (на самом деле при большей глубине лицемерия) появляются организации народных мстителей, "социал-революционеров", «Серых Ангелов» и т.д. А дальше - путь в так называемый "красный" и "белый" террор или в сторону крематориев для трупов фашистских концлагерей. Речь не идет о фашизоидности или тоталитарности идей, развиваемых героями позднего Ефремова или "Агни-йогой", нет, на том уровне эти мысли выглядят еще безобидно-благородными. Но от них идет жирный пунктир к наиболее опасным тенденциям в современном идейном «поле» России. И следующие мысли должны стать, как я считаю, основой для любого гуманистического или религиозного человекознания: 1. Человек не может быть познан ДО КОНЦА. Нет и не может быть никаких мистических методов, с помощью которых можно определить, является ли тот или иной человек «живым трупом», так как он свободен и всегда способен на выбор добра. В этом смысле каждый человек потенциально божественен (Вивекананда). Он не может быть окончательно записан в «нелюди». Повторяю, КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК. 2. Нет и не может быть социумов-вампиров (этносов, социальных слоев и классов). За познание этой истины человечество заплатило миллионами погибших в гитлеровских лагерях смерти и в сталинском ГУЛАГе. 3. Нельзя поручать суд некомпетентным «тайным орденам». Самосуд – тягчайшее преступление, даже призывы к которому также являются преступлением. Поиск справедливости нужно искать только и исключительно в рамках закона (и, если надо, добиваться изменения законов). Любой человек, которого кто-то назовет "живым мертвецом" и приговорит к смерти, должен иметь право доказать в открытом и справедливом суде, что это не так, и что виновен - именно тот, кто так его назвал. ВЫХОД - СОЗДАНИЕ В ОБЩЕСТВЕ НЕЗАВИСИМОГО, СПРАВЕДЛИВОГО ОТКРЫТОГО СУДА. Приговор, тем более приговор к смерти, НЕ МОЖЕТ ИМЕТЬ НИКАКОЙ СИЛЫ И НИКАКОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ, ЕСЛИ МЫ ЛИШИМ ПРИГОВАРИВАЕМОГО ПРАВА ЗАЩИТЫ.
Такой приговор не может быть вынесен на основаниях "оккультного проникновения в суть вещей" или на основе мнения мудреца или на основе измерения черепа, энцефалограммы, социального происхождения и т.п., а ведь к чему-то подобному призывал устами Эрис и др. персонажей поздний Ефремов. Казалось бы усвоение этих простых истин – уже пройденный в XIX в. этап в нашем обществе. Но нет: вновь, в конце XX века в романе крупного писателя проповедуется все те же мысли. Интересно, как отреагировал бы Ефремов если бы увидел по телевидению недавно передававшуюся программу о молодом парне, убийце проституток, который заявил, что его любимый роман «Таис Афинская»? Перехожу к выводу. Я считаю, что в конце жизни выдающийся писатель переживал состояние глубочайшей депрессии. В последние годы и месяцы жизни он чувствовал, что цивилизация рушится, и уже не верил в возможность пути, предлагаемого Фай Родис, и склонялся к пути "Серых Ангелов", т.е. к личному террору. В своем предсмертном романе он выразил (наряду с другими) идеи крайнего пессимизма и мизантропии. Он отошел от им же созданных (выраженных Фай Родис) установок на диалектику и Меру. Последняя была сознательно им нарушена. «Таис Афинская» не оказалась пиком творческих достижений Ефремова, несмотря на его возросшее мастерство как писателя. В результате появилось опасное по своим последствиям произведение, несущее негативный, антигуманный заряд, тем более, что появился этот роман под пером автора произведений о великом и прекрасном будущем, ожидающем человечество, автора, который этими высокогуманными мыслями завоевал доверие и любовь многих людей, своих читателей. Да и в самом этом романе есть много красивых страниц, посвященных красоте, мужеству, духовным поискам героев. Но, как говорится, капля дегтя портит бочку меда. Несмотря на мое огромное уважение к личности Ефремова, я вынужден признать, что в нем, как в каждом человеке, была вторая, теневая сторона. И это был путь "в никуда". Есть мнение, что Ефремов покончил самоубийством. Он сам не раз говорил о том, что пока есть запас сил, будет держаться, а потом - "откроет кингстоны" (как погибающий корабль). Есть еще данные о каком-то загадочном письме с ядом, которое он получил и, якобы, вскрыл перед смертью (это, конечно, легенды, но...). Длинное засекреченное ка-ге-бешное "дело" Ефремова не "закрыто" ли по просьбе родственников?В те же годы такое умолчание о крупном советском писателе могло найти и одобрение "сверху". Этим мог бы объясняться и обыск в квартире Ефремова после его смерти... Нет, я не стремлюсь выискивать у ИАЕ негатив. Я бы предпочел, чтобы эта тема рассматривалась в БОЛЕЕ ШИРОКОМ контексте в контексте всего творчества Ефремова в целом. В том числе – в контексте мыслей Ивана Ефремова о человеческой памяти. "Несчастный", обруганный многажды Ефремовым Фрейд открыл, что человек меняется, если с ним просто сидеть и вспоминать его жизнь. Этого достаточно, чтобы человек становился лучше. Итак, вероятно, что-то связанное с памятью, меняет человека. Ефремов постоянно обращался к проблеме памяти. "Серые камни" и "черная корона", генная память, ИКП и т.д. Не в этом ли ключ как к пониманию центральных идей романов Ефремова, так и к нашему собственному самосовершенствованию?! А также к "развязке" проблемы "живых мертвецов"? Если можно "работать с памятью", то ведь тогда нет необходимости никого убивать!!! Если психология научится по-настоящему изменять, совершенствовать душу, работая с памятью, в которой - главное "Я" человека, то никаких убийств Серым Ангелам просто не потребуется! Тогда все "тайные ордена" окажутся не нужными в контексте той новой работы, которую поставит перед всеми нами глубокое понимание законов психики и "технологий" ее совершенствования. Ефремов, очевидно, был убежден, что наука приступает к штурму самого главного "бастиона природы" - человеческой психики. Именно в этом и только в этом может заключаться единственная надежда на переход человечества через "порог Роба". Понимание, изучение. знание психологии, прежде всего - "ключа" к человеку: человеческой памяти - следовательно, становится нашей задачей как общей. так и индивидуальной. И только при этом условии земному обществу не потребуются "серые ангелы", которые ни к чему хорошему не приведут нас всех. Надо верить не тому, что Иван Ефремов где-то как-то сказал, вербализовал (под влиянием депрессии и тяжелых пессимистических раздумий), но ТОМУ СВЕТЛОМУ, ЧТО ГОТОВИЛОСЬ ВЫСКАЗАТЬСЯ ВСЕЙ "СИСТЕМОЙ" МЫСЛЕЙ ЕФРЕМОВА.
Сравнения «мира Стругацких» с «миром Ивана Ефремова» давно уже навязли в зубах, причем, еще с тех времен, когда авторы этих «миров» были живы и здоровы, Сами братья никогда не скрывали, что создавали свой «мир Полдня» в качестве полемики с ефремовской «Туманностью Андромеды». Как сказал об этом сам Борис Стругацкий:
«…наш Мир Полудня, безусловно, возник в (самой почтительной!) полемике с потрясшей нас тогда «Туманностью Андромеды». Только Ефремов писал свой роман в манере классической утопии, строил Мир-Каким-Он-Должен-Быть, мы же ставили перед собою совсем другую задачу: показать Мир-в-Котором-Нам-Хотелось-бы-Жить-и-Работать. Все возможные сходства и различия двух этих Миров проистекают из сходств и различий поставленных задач. Например, герои Ефремова – это люди-образцы, люди-эталоны, каких, может быть, никогда и не будет на нашей грешной Земле. А наши герои – это лучшие из людей сегодняшнего дня, наши друзья и знакомые, с которыми мы встречаемся, общаемся, работаем вместе, вместе горюем и вместе радуемся.…»
Ничего страшного в такой полемике нет, не существует «сферических писателей в вакууме», создающих свои творения вне какого-либо внешнего влияния. И разумеется, нет ничего удивительного в том, что источником вдохновения для Стругацких стала книга, по сути, перевернувшая представления о фантастике в нашей стране. При этом сама манера написания «Туманности Андромеды», резко отличающаяся от всего, что было ранее, просто призывала к спорам, начиная от известных обвинений в «ходульности сюжета и картонности персонажей» и до создания «Полдня XXII века». Все это тоже общеизвестно.
Но именно поэтому сравнение этих «миров» может иметь ценность, отличную от чисто литературной. Дело в том, что писатель, независимо от того, про что он пишет: про жизнь наполеоновской Франции или про путешествия к иным планетам, все равно приносит в создаваемый мир элементы современных ему представлений. Причем – что очень важно – современных не столько времени написания произведения, сколько времени формирования личности автора. Это тоже общеизвестно. Так же известно, что несмотря на то, что и Ефремов, и братья Стругацкие создавали свои произведения в одно и то же время, относились они к различным поколениям. Ефремов – по сути, ровесник Советского Союза (имеется в виду, что переход его в сознательный возраст совпал с установление советской власти). Стругацкие – дети периода величайшего расцвета СССР. Именно поэтому многие одинаковых, казалось бы, вещи в их произведениях имеют некоторые существенные отличия…
Возьмём такую тему, как педагогика. Известно, что утопию Стругацких, во многом, можно назвать утопией педагогической. Вряд ли кто-то из писателей-фантастов, помимо братьев, уделял столь высокое значение этой стороне жизни. Начиная с «Полдня XXII века» и до «Отягощенных злом», братья постоянно возвращаются к теме воспитания, видя в нем тот механизм, который способен превратить современного мещанина в человека коммунистического общества. Можно сказать, что сам коммунизм у Стругацких – не марксистский, а педагогический, с системой школ-интернатов в качестве базисного элемента и Учителем (именно так, с большой буквы) в качестве главного источника изменений.
У Ефремова тут все гораздо скромнее. Саму по себе систему воспитания писатель описывает только в «Туманности Андромеды» в главе «Школа третьего цикла», да и то, большую часть ее посвящает не школе, а описанию иных сторон своего будущего (через читаемые детям лекции). Образа Учителя, сравнимого с подобным образом у Стругацких, Ефремов не дает. Правда, можно сказать, что сама идея общественного воспитания в системе школ-интернатов взята братьями именно из «Туманности Андромеды» - то есть, в основании педагогики Стругацких лежит именно ефремовская модель. Но это далеко неочевидно: не меньшее, а скорее всего, гораздо большее влияние на братьев оказал Киплинг – одной из любимых книг Аркадия Натановича была его книга «Сталки и компания» (откуда и произошло слово «сталкер») о жизни в викторианском английском интернате. Но книга Киплинга была не особенно популярной в СССР – и поэтому про «английские корни» коммунистических интернатов мало кто знал.
Ефремов черпал свои представления из другого источника. У него, подростком прошедшего через Гражданскую войну были иные представления о том, как должен был устроен мир. Именно поэтому, несмотря на кажущееся сходство, при внимательном рассмотрении можно увидеть некое отличие между его педагогикой, и педагогической системой Стругацких. Ефремов в своем довольно скудном описании системы школ довольно значительное место уделяет трудовой деятельности. Вот, например: «...Pea безмолвно взяла мать за руку. Занятия в каждом цикле школы чередовались с уроками труда. Сейчас был один из любимых уроков Реи – шлифовка оптических стёкол, но что могло быть интереснее и важнее приезда матери?...»Замечу, что шлифовка оптических стекол – довольно специфический технологический процесс, требующий большого внимания и усидчивости. И уж совсем странно он выглядит в технологически развитом будущем – там, где большую часть физической работы выполняют всевозможные механизмы. Ясно, что это не обучение актуальной технологии, как таковое (для того, чтобы стать специалистом по оптическим стеклам), а нечто другое. Но стекла – еще ничего. Далее появляется еще более странное: «…Веда Конг повернула к окаймлённому соснами маленькому заливу, оттуда доносились юношеские голоса, и скоро наткнулась на десяток мальчишек в пластмассовых передниках, усердно обрабатывавших длинный дубовый брус топорами – инструментами, изобретёнными ещё в пещерах каменного века. Юные строители почтительно приветствовали историка и объяснили, что они, в подражание историческим героям, хотят построить судно без помощи автоматических пил и сборочных станков…»Дети эпохи, когда «космические корабли бороздят просторы вселенной» изучают совершенно уж архаичные вещи – обработку дубового бруса при помощи топора. Зачем - чтобы получить профессию плотника? Причем с непонятным пренебрежением к автоматическим пилам и сборочным станкам – то есть, к «типовым» для описываемого мира технологиям. Самое странное тут то, что постройка древнего корабля подобным образом было архаикой даже для 1950 годов – когда Ефремов писал свой роман. Это удивляет, наверное, не меньше, нежели сама система интернатного образования. И, разумеется, требует некоего объяснения: зачем Ефремов заставляет школьников будущего работать руками – если существуют сборочные заводы (интересно, что роман написан был еще до того, как робототехника стал господствующим трендом – но писатель уже пишет о полностью автоматизированном производстве). Для того, чтобы объяснить это, сделаю некоторое отступление."
Идеи Ивана Ефремова, необходимых каждому человеку.
1. Самая великая борьба человека — это борьба с эгоизмом! Не сентиментальными правилами и красивой, но беспомощной моралью, а диалектическим пониманием, что эгоизм — это не порождение каких-то сил зла, а естественный инстинкт первобытного человека, игравший очень большую роль в дикой жизни и направленный к самосохранению. Вот почему у ярких, сильных индивидуальностей нередко силен и эгоизм и его труднее победить.
2.Усложнение быта приводит к упрощению духовной культуры. Не должно быть никаких лишних вещей, связывающих человека, переживания и восприятия которого гораздо тоньше и сложнее в простой жизни.
3.Основным делом человека являются научные исследования. Мы получили от природы большой исследовательский мозг, хотя вначале он был предназначен только для поисков пищи и исследования ее съедобности.
4. Можно говорить о счастье, как о постоянной перемене труда и отдыха, трудностей и удовольствий.
5. В процессе эволюции человек подвергался суровым испытаниям и вышел из них победителем. Но вторая, оборотная, сторона этой победы в том, что его организм рассчитан на испытания и большие нагрузки. Он нуждается в них, и если мы не будем заставлять его работать, даже когда это не требуется городской жизнью, а также не будем устанавливать ему периодами ограничение в пище, неизбежны неполадки и прямые заболевания. Если вы унаследовали от предков, живших здоровой и суровой жизнью, отличный организм, он неизбежно испортится у ваших детей или внуков, коли не заботиться о его нормальной деятельности. А это значит — работа, в том числе и физическая, спорт, пищевой режим. Компенсация за это — красота и здоровье, разве мало? Практически каждый может добиться, чтобы его тело стало красивым, так пластично исправляются наши недостатки, если они еще неглубоки и если мы своевременно позаботимся о них.
6. Главная причина враждебности между людьми, непосредственно не связанными, а тем более связанными, — зависть. Увы, самая примитивная, мещанская, буржуазная, как хотите ее называйте, но зависть остается основным бичом в человеческих отношениях.
7. Имейте полное тревоги за судьбы людей и мира сердце.
8. В плохо устроенном обществе человек должен развивать в себе крепкую, бесстрашную психику, служащую самозащитой.
9. Неполноценность (комплекс неполноценности, Е.А.Б.) — мать всякой жестокости.
10. Разве вам не знакомо, что лица людей издалека всегда красивы, а чужая жизнь, увиденная со стороны, представляется интересной и значительной? Следовательно, в каждом человеке заложены мечты о прекрасном, сформировавшиеся за тысячи поколений, и подсознание ведет нас сильнее в сторону добра, чем это мы сами думаем. Как же можно говорить о людях, как о мусоре истории?
11.Нельзя достигнуть истинной высоты культуры, убивая животных для еды.
12. Комплекс обиды и мести неизбежен для всякого, пробившегося к власти.
13. Важнейшая задача - очистка ноосферы от лжи, садизма, маниакально-злобных идей… Если ничего не сделано для создания предохранительных систем против лжи и клеветы, мораль общества неуклонно будет падать, создавая почву для узурпации власти, тирании…
14. Там, где люди сказали себе: "Ничего нельзя сделать", — знайте, что Стрела поразит все лучшее в их жизни.
15. Самая большая радость человека Земли — отдавать.
16. Не настаивайте слишком на точности истин, помните об их субъективности. Человек хочет всегда сделать объективной ее, царицу всех форм, но она каждому показывается в ином одеянии.
17. Основное правило психологии предписывает искать в себе самом то, что предполагаете в других.
18. Прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за родину жизни. На изгаженном, вытоптанном месте не вырастет любви к своему народу, своему прошлому, воинского мужества и гражданской доблести. Забыв о своем славном прошлом, народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо и выпить вина!
19. Главный яд в сердцах всех людей: идиотская спесь рода, племени и веры.
20. <Есть>коридор необходимости, через который надо пройти каждому, чтобы выпрямить свои инстинкты, научиться чувству общественного сознания, и прежде всего осторожности в действиях и тонкости в обращении с людьми. Коридор предельно узок и труднопроходим.
"Б. Н. Стругацкий. Существует превосходная книга "Туманность Андромеды". Там есть люди. Люди эти многим не нравятся, и не только потому, что они совершенно не похожи на тех, что мы видим вокруг нас, но и потому, что они не похожи на тех, кого мы хотели бы увидеть. Мы окружены реальными людьми. Есть плохие, есть хорошие. Есть люди, которых мы называем особенно хорошими, особенно милыми. Мы говорим о них, что они - талантливые и на редкость душевные люди. А в будущем такие люди будут считаться самыми обыкновенными людьми. Полюс талантливости, полюс гениальности переместится гораздо выше. И если взять отрезок времени порядка двухсот - трехсот лет, то масса людей будет состоять из тех, которые сегодня рисуются как исключение из правила.
Вот основная исходная мысль, которой мы руководствуемся и нашей работе. И уже сейчас можно достаточно точно определить характерные черты будущего человека. Первая характерная черта - это огромная любовь к труду. Я знаю таких людей. У меня есть друзья, которые готовы работать днем и ночью. Они получают в труде наслаждение. Поэтому мне странно было слышать разговор о четырехчасовом рабочем дне. Уже сейчас есть люди, которым не хватает суток для творчества.
Теперь дальше. Вторая черта - это жизненная активность и огромный интерес ко всему, что происходит вокруг. Я уверен, что человек будущего не будет лгать. Ложь будет ему органически неприятна.
Вот как в общих чертах я представляю себе человека будущего.
---
Львов. Очень уместное замечание! Общество будущего нельзя изображать в виде некоего хора этаких хорошо спевшихся святых угодников. Там должны быть идейные столкновения больших масс людей по коренным вопросам жизни, труда, творчества. Это все есть, между прочим, в романе Ефремова.
Травинский. Совершенно верно. Я считаю большой заслугой Ефремова то, что он коснулся и этой проблематики. Расхождение мнений, столкновение идей - все это будет в коммунистическом обществе. Люди в этом обществе будут спорить друг с другом. Эти споры не будут перерастать в социальные антагонизмы, какие существуют сегодня. Но мощные столкновения идей и мнений будут двигать прогресс. К сожалению, во многих наших фантастических романах этот социальный фон очень мелок. Мы нуждаемся, стало быть, но просто в научной фантастике, я в фантастике социально-научной. Романы Ефремова пролагают здесь путь, и потому я их горячо приветствую."
ПОКОЛЕНИЯ, ПРИВЫКШИЕ К ЧЕСТНОМУ ОБРАЗУ ЖИЗНИ, ВЫМРУТТак говорил Иван Ефремов
Ещё в далёком 1969 году Ефремов писал: «Все разрушения империй, государств и других политических организаций происходят через утерю нравственности».
Утверждение уже самодостаточное и заставляющее задуматься, но Ефремов добавляет в следующем предложении: «Это является единственной действительной причиной катастроф во всей истории, и поэтому, исследуя причины почти всех катаклизмов, мы можем сказать, что разрушение носит характер саморазрушения».
Роджерс: Действительно, если мы внимательно посмотрим в историю, обращая внимание на периоды взлёта цивилизаций и их падения, то сможем увидеть многочисленные подтверждения этого утверждения.
Взять хотя бы самый яркий и широко описанный пример — Римскую Империю. Пока Рим был объединён единством интересов и ценностей, он был успешен и непобедим.
Но когда внутри самого Рима начинается расслоение (имущественное, правовое, ценностное), когда он погрязает в роскоши и личные интересы отдельных граждан и групп становятся важнее интересов Рима — он фактически начинает пожирать сам себя.
Ведь последнее время его существования он уже не развивался, а все усилия его «достойных мужей» сводились не к преумножению его славы и благополучия, а к междоусобной борьбе за власть, деньги, славу и должности. И без вторжения Аттилы такой Рим был уже обречён, варвары просто нанесли ему «удар милосердия», оборвавший агонию.
То же самое можно видеть и в случае империй ацтеков, Византии, Древнего Египта и многих других — основными причинами их падения являлись вырождение элит, декаданс, упадок нравов, разобщённость и внутренняя борьба.
Лев Николаевич Гумилёв приводит массу примеров этого, называя это время «фазой обскурации».
Иван Ефремов указывает на некоторые характерные черты упадочного общества: «Некомпетентность, леность и шаловливость «мальчиков» и «девочек» в любом начинании является характерной чертой этого самого времени. Я называю это «взрывом безнравственности», и это, мне кажется, гораздо опаснее ядерной войны».
Роджерс: Массовая некомпетентность нашего времени уже привела к описанию эффекта Даннинга-Крюгера, когда «люди, имеющие низкий уровень квалификации, делают ошибочные выводы и принимают неудачные решения, но не способны осознавать свои ошибки в силу своего низкого уровня квалификации».
И у нас, и в «развитых странах» исследователи фиксируют массовый рост всевозможных суеверий, магического мышления, «wishful thinking». Всё больше людей руководствуются своими пред-убеждениями (убеждениями, полученными в раннем детстве, в дологический период восприятия, когда всё некритично принимается на веру).
Настоящая нравственность предполагает в качестве обязательного условия осознанность, а не слепое следование ритуалам и традициям. Впрочем, Бердяев и Саровский это задолго до меня гораздо лучше описали.
Иван Ефремов: Мы можем видеть, что с древних времён нравственность и честь (в русском понимании этих слов) много существеннее, чем шпаги, стрелы и слоны, танки и пикирующие бомбардировщики.
Роджерс: Мои учителя говорили «Дух всегда побеждает технологию». Сначала я с этим спорил, поскольку высокие технологии могут дать кратковременное преимущество даже аморальной и низко мотивированной армии.
Но примеры Афганистана и Ирака показывают, что моральный дух мусульман выше, и их осознание собственной правоты приводит к тому, что американцы оказываются бессильны поработить их и вынуждены спешно выводить свои войска, которые не понимают смысла этих войн (о чём можно судить из многочисленных публикаций в американских военных журналах и форумах).
Иван Ефремов: Когда для всех людей честная и напряжённая работа станет непривычной, какое будущее может ожидать человечество? Кто сможет кормить, одевать, исцелять и перевозить людей? Бесчестные, каковыми они являются в настоящее время, как они смогут проводить научные и медицинские исследования?
Роджерс: Адам Смит говорил «Процветают производящие народы». И действительно, рассматривая теорию денег, мы можем видеть, что количество денег вторично (хотя это не всегда очевидно), гораздо важнее — наличие товаров, которые можно за эти деньги купить. В этом плане всяческие «постиндустриальные экономики» потерпели крах — сейчас весь развитый мир говорит о необходимости новой индустриализации.
Но, цитируя американского аналитика Джеймса Канцлера:
«В Америке нет ни средств, ни воли для создания больших инфраструктурных проектов. Тут бы существующей инфраструктуре не дать развалиться.
Американская транспортная инфраструктура была создана, в основном, в 1930-е годы во времена Новой политики Франклина Делано Рузвельта.
Последние крупные работы проводились во время «Великого общества» президента Линдона Бэйнса Джонсона в 1960-х. Половина мостов в США — в аварийном состоянии, большинство дорог — в плохом состоянии.
По сравнению с Европой, Японией или Китаем, американская инфраструктура выглядит провинциальной и запущенной. Большой бизнес не проявляет к ней никакого интереса.
Финансовый сектор стал сердцевиной американской экономики. 40% корпоративных доходов приходят от банковского дела и биржевых операций.
По сути, это куда больше 40%. Ведь жилищный сектор, по сути, тоже зарабатывает не на продаже домов, а на ипотечных ссудах. Да и автомобильный бизнес торгует не автомашинами, а ссудами на автомашины».
Аморальность современной экономики в том, что она поставила во главу угла не создание материальных благ, а получение прибыли как самоцель.
В особенности в финансовом секторе, который перестал обслуживать нужды реального сектора экономики, а превратился в «вещь в себе», фактически никак не связанную с реальной экономикой, и производящей «прибыль» из воздуха (и при этом получающую гораздо более высокие доходы, чем производители).
Про сознательное торможение развития технологий в энергетике, транспорте, медицине и других отраслях можно вообще писать целые тома.
Такой образ действий вытекает из самой логики капитализма, ориентированного на минимизацию расходов, максимизацию прибылей и стимулирование рынков, а не на удовлетворение нужд людей.
Иван Ефремов (в 1971 году): Поколения, привыкшие к честному образу жизни, должны вымереть в течение последующих 20 лет, а затем произойдёт величайшая катастрофа в истории в виде широко распространяемой технической монокультуры, основы которой сейчас упорно внедряются во всех странах, и даже в Китае, Индонезии и Африке.
Роджерс: Через двадцать лет, в 1991 году, разрушили Советский Союз. Разрушили во многом именно из-за жажды «лёгких денег», а также из-за падения престижности Человека Труда. Хозяевами жизни стали спекулянты, бандиты, мошенники. «Инженер» стало ругательством, «рабочий» — признаком неудачника-лоха.
«Хорошими делами прославиться нельзя» стало доминирующим императивом общественной жизни, порождая «Потапа и Настю Каменски», «Дом-2», сотни тысяч проституток, рост преступности, моральную деградацию и прочие прелести современного либерализма.
Сейчас в результате этого у нас жесточайший кадровый дефицит, когда в стране полно престижных юристов, экономистов и менеджеров по продажам, но днём с огнём не найдёшь грамотного фрезеровщика, сварщика или сантехника.
Про унификацию человечества под одну гребёнку в результате глобализации и без меня много сказано. Интернационализм левых стремился к мирному сосуществованию различных культур, правый либерализм (неоконы) же предлагает их обезличивание в неких общечеловеков, «разделяющих» навязанные западом «ценности либеральной демократии».
Иван Ефремов: Думать, что можно построить экономику, которая удовлетворит любые потребности человека, тенденция к чему пронизывает всю западную (e.g. американскую), да и нашу, в вульгарном и буквальном понимании «каждому по потребностям», фантастику — это непозволительная утопия, сродни утопии о вечном двигателе и т.п.
Роджерс: Удовлетворяться должны естественные потребности человека, а не раздутые рекламой и потребительством завышенные искусственные запросы. Недаром понятие «Меры» долгое время было одним из ключевых в средневековой европейской философии, определяющим повседневное поведение всех слоёв и сословий.
Иван Ефремов: Единственный выход — в строжайшем самоограничении материальных потребностей, основанном на понимании места человека и человечества во вселенной, как мыслящего вида, абсолютном самоконтроле, и безусловном превосходстве духовных ценностей перед материальными.
Роджерс: Формула Линдона Ларуша в этом вопросе — минимум на роскошь (в идеале вообще без неё), максимум на развитие (повышение энергопотока системы).
Но самоограничение только тогда будет справедливым, когда ограничивать себя будут все без исключения субъекты экономики.
А когда по сегодняшним либеральным стандартам «строгая экономия» относится только к бедным и производящим слоям населения (что в большинстве случаев одно и то же), а бездарный топ-менеджмент, приведший мировую экономику на грань краха, только увеличивает свои доходы — это может и должно стать источником возмущения и революций.
Уже становится! Впрочем, как и дорогие квартиры, машины и часы у монахов…
Иван Ефремов: Понимание того, что разумные существа — инструмент познания вселенной самоё себя. Если понимания этого не произойдёт, то человечество вымрет как вид, просто в ходе естественного хода космической эволюции, как неприспособленный/неприспособившийся для решения этой задачи, будучи вытеснено более подходящим (возникшим не обязательно на Земле). Это закон исторического развития столь же непреложный, как законы физики.
Роджерс: Главный вопрос человечества — «Камо грядеши?». Если не наполнять ежедневно жизнь высшим смыслом, то человечество (и отдельные его представители) ничем не будет отличаться от бактерий или глистов, паразитирующих на теле планеты. И в какой-то момент нарвётся на ту или иную форму «антибиотика» с её стороны.
Иван Ефремов: Стремление к дорогим вещам, мощным машинам, огромным домам и т.п. — это наследие фрейдовского комплекса психики, выработавшегося в результате полового отбора.
Роджерс: Это Ефремов ещё не видел золотые унитазы — вот где настоящие комплексы по поводу микроскопического размера своего полового члена…
Иван Ефремов: Единственный путь преодоления этого комплекса через всестороннее понимание психических и психофизиологических процессов, которое уже 2000 лет практикуется в Индии и Тибете.
Ergo — обучение и воспитание должно начинаться с обучения психологии как истории развития человеческого сознания и истории как истории развития общественного сознания.
Физика, химия, математика — обязательные, но далеко не достаточные дисциплины для сознания современного человека с его огромной плотностью населения и, как следствие, плотностью информации, с неизбежной промывкой мозгов, необходимым для поддержания текущего социального устройства.
Роджерс: За последующие сорок лет плотность населения, плотность информации и сила промывания мозгов выросли в разы. Психология коммерциализировалась, а история стала инструментом этого самого промывания мозгов.
Пока критичность мышления и глубокая осознанность поведения не будут массовым явлением, ни о каком прямом народовластии не может быть и речи. Поубивают же друг друга…
Иван Ефремов: Дать подростку 12-14 лет представление о самом себе, как о творце нового, исследователе неизвестного вместо формируемого уже к этому моменту стереотипа «успешного обывателя», который заполонил всю западную ноосферу и прочно укоренился в нашей.
Роджерс: Мещанство и потреблядство с тех пор только усилилось в разы. Для среднестатистического обывателя «духовное развитие» — это пустой звук. А популистские «демократические» политики не тянут сознание масс ввысь, а потворствуют их самым низменным инстинктам — быдлом проще управлять, а на страстях и жадности проще заработать.
Американские авторы открытым текстом пишут, что идёт сознательное отупление населения, поскольку «умные меньше склонны к бездумному потребительству (меньше покупают) и не поддаются воздействию рекламы и пропаганды».
А Богоподобный Человек должен, обязан быть Творцом. Иначе он попросту никак не оправдывает своего существования перед Вселенной.
Иван Ефремов: За социалистическими и коммунистическими лозунгами уже давно скрывается мещанская, обывательская алчность и зависть и стремление к лёгким деньгам и вещам.
Роджерс: Социальная революция опередила революцию в сознании. Что и привело в результате к откату назад. А выродившаяся бюрократия уже не была заинтересована в формировании «человека нового типа», ницшеанского «сверхчеловека», а вполне сознательно выращивала потребителей для удовлетворения своих целей.
То же самое ждёт все эксперименты по уничтожению государства (или другим преобразованиям общества), которые не озаботятся перед этим изменением ценностей и мышления масс.
В том, что ценности и массовое сознание успешно инжинирятся, уже нет никаких сомнений. Но для успешной деятельности в этом направлении нужен длительный переходный период, сопровождающийся «диктатурой прогрессоров» (хотя бы в противовес сегодняшней либеральной диктатуре, объявившей свою убогую идеологию единственно правильной).
Иван Ефремов: То же самое можно сказать про школы, в большинстве своем производящих чёрствых и костных выпускников, начисто лишённых любопытства, чего не было ещё 20 лет назад. Школьные программы погрязают в деталях, вместо того, чтобы создавать систему представления об окружающем мире, в результате успешные ученики — «зубрилы», начисто лишённые творческого мышления. Они попадают в ВУЗ, а потом приходят на предприятия, в КБ, НИИ, начисто лишённые целостного представления об устройстве мира.
Роджерс: Болонская система отупляет и убивает фантазию (абстрактное, дивергентное и критическое мышление, в частности) ещё эффективнее.
Если пятилетний ребёнок может придумать около 200 различных нестандартных способов использования одного предмета, то выпускник современного вуза с трудом назовёт 4-5 таких способов.
Такое «образование» делает из человека робота, действующего по строго заданному алгоритму «Работай, потребляй, сдохни».
И сознательность масс при таком раскладе с каждым годом будет не расти (как надеются мои утопичные левые коллеги), а неизбежно снижаться, примитивизируясь.
Современное либеральное общество, «победившее» почти во всём мире, саморазрушительно. Поскольку ставит частное (личное, корпоративное, групповое) благо выше, чем общественное. Что аморально и безнравственно.
И, в конце концов, глупо, поскольку рассматривает индивидуума в отрыве от системы, социума, мира, макрокосма. А ни одно человеческое существо не может пребывать в благе при неблагополучии окружающей среды — тем или иным способом среда заставит его ощутить на себе последствия своих проблем.
Как писал Эрих Фромм, «любое общество, которое отрицает любовь, обречено на разрушение».
А капитализм отрицает любовь, низводя её до товарно-денежных отношений «ты мне, я тебе». И потому неизбежно будет разрушен (правда, это не будет «созидательное разрушение» Шумпетера, скорее это будет «очистительное созидание» социализма).
Наше общество должно вновь обрести нравственность (не в её примитивно-традиционалистском или буржуазно-обывательском толковании), иначе оно будет сметено теми, кто её не лишён. Например, мусульманами, которые в рамках своей морали часто действуют безупречно.
Только через обретение нравственности, восстановление морали можно остановить саморазрушение, которым страдает наше общество последние двадцать лет.
Как радикал, я предпочитаю искать истоки этой морали не в прошлом, а в будущем.
Отправной точкой этого небольшого исследования является следующий фрагмент из "Часа Быка":
- Когда на Земле распространился мистицизм? - спросила Эвиза. - В синем цикле семнадцатого круга. Историки для тех времён пользуются периодизацией, принятой в хрониках монастыря Бан Тоголо в Каракоруме. Уединившиеся там летописцы беспристрастно регистрировали мировые события ЭРМ, пользуясь двухполосной системой сопоставления противоречивых радиосообщений. Удалённость буддийского монастыря - причина, почему там сохранились летописи, - в те времена множество исторических документов в других странах погибло. В Бан Тоголо уцелела самая полная хронология, и мы пользуемся её календарем. - Великое сражение Запада и Востока, или битва Мары, было тоже в семнадцатом круге? - спросила Чеди. - В год красной, или огненной, курицы семнадцатого круга, - подтвердила Фай Родис, - и продолжалось до года красного тигра. - Забавная хронология! - сказала Эвиза. - Звучит архаически нелепо. - Она не так уж нелепа, как кажется на первый взгляд. Каждый круг соответствует средней продолжительности человеческой жизни и потому воспринимается не только разумом, но и чувствами. - А в Бан Тоголо сохранились летописи более раннего периода? - спросила Эвиза. - Они уходят далеко в глубь времён, за Эру Смешения Формаций. - В Тёмные Века? Тогда они приходятся между пятым и тринадцатым кругами. ЭРМ началась в пятнадцатом, - произвела быстрый расчёт Чеди. - А кончилась в чёрном цикле семнадцатого круга, - добавила Родис. - Не пора ли прекратить изыскания, в каком бы круге мы ни находились? - предложила Эвиза. - Мы замучили Фай. - В год синей лошади пятьдесят первого круга, - рассмеялась Родис. - Пойдёмте ко мне. Мы много размышляли в последнее время. И даже забываем потанцевать...
--
- Великое сражение Запада и Востока, или битва Мары, было тоже в семнадцатом круге? – спросила Чеди. - В год красной или огненной курицы семнадцатого круга, - подтвердила Фай Родис, - и продолжалось до года красного тигра.
То есть от 2005 по 2010 гг.
- Не пора ли прекратить изыскания, в каком бы круге мы ни находились? – предложила Эвиза. – Мы замучили Фай. - В год синей лошади пятьдесят первого круга, - рассмеялась Родис.
То есть 4030 г.
Стр. 252. «Более того, по закону, открытому еще в Эру Разобщенного Мира Питером…»
Имеется в виду канадский ученый Лоуренс Дж. Питер (ум. 1989 г.), выдвинувший принцип, согласно которому в любой иерархически устроенной организации каждый участник, поднимаясь по ступеням карьеры, рано или поздно достигает своего «уровня некомпетентности». Следствия из закона Питера. Cливки поднимаются вверх, пока не прокиснут. Для каждой существующей в мире должности есть человек, не способный ей соответствовать. При достаточном числе продвижений по службе эту должность займет именно он. Всю полезную работу совершают те, кто еще не достиг уровня своей некомпетентности.
Стр. 265 "Ведь здесь нарушен закон Синед Роба. Если они достигли высокой техники и почти подошли к овладению космосом, - и не позаботились о моральном благосостоянии, куда более важном, чем материальное, то они не могли перейти порога Роба. Ни одно низкое по морально-этическому уровню общество не может его перейти, не самоуничтожившись..."
По-видимому, прототипом Синеда Роба был знаментый ученый, нобелевский лауреат Дэннис Габор (Габор Дэннис, прочитанное в обратную сторону даст Синнэд Робаг). Он изобрел голографию, писал книги о будущем. Он был убежден: спасти человечество можно только при условии значительного возвышения морального фактора. А к этому, по сути, и сводился "коммунизм" Ивана Ефремова. Дэннис Габор участвовал в работах Римского клуба, ему принадлежит один из знаменитых докладов Римскому клубу. Хотя основные работы Римского клуба были опубликованы (и тем более переведены на русский) уже после смерти Ивана Ефремова, можно думать, что Ефремов был во всяком случае духовно близок его основным интенциям, аксиомам. И, как и работы этого замечательного учреждения, так и «Час Быка» со временем становятся все более акутальными.
Стр. 263. «О, эти сны о небе золотистом…»
Это стихотворение, описывающее коктебельские предзакатные облака, принадлежит перу М.Волошина, выдающегося русского поэта «серебряного века», оно написано в 1907 г.
… Излом волны Сияет аметистом, Струистыми Смарагдами огней... О, эти сны О небе золотистом! О, пристани Крылатых кораблей!..
Стр. 175. «Сколько жизней унес УБТ две тысячи лет назад у нас да и на других планетах!»
Вероятно имеются в виду события Второй Великой Революции и «прогрессорская деятельность"
Стр. 312. «Голодом и страстью всемогущей все больны…» Н.Гумилев, «Открытие Америки», Песнь первая. См. примечание к стр. 39.
Голодом и Страстью всемогущей Все больны – летящий и бегущий, Плавающий в черной глубине.
Стр. 381. «Еще в Эру Разобщенного Мира знаменитый китайский ученый Янг требовал, чтобы мы не отвечали на вызовы, если они придут с других планет. В это же самое время немецкий астроном Хорнер заявил, что в установлении связи с другими мирами он видит последнюю возможность избежать всепланетного самоубийства».
Янг (Ян Чжэнь-нин, р.1922), китайский физик: работает в США. Основные труды по квантовой теории поля, теории элементарных частиц и теории фазовых переходов. Совместно с Ли Цзун-дао в 1956 теоретически доказал несохранение чётности в слабых взаимодействиях (Нобелевская премия, 1957).
Хорнер, Себасьян фон (1919–2003), немецкий физик и астроном. Хорнер развивал новые методы в звездной динамике; одним из первых применил компьютер для численного изучения динамики звездных систем. Автор проектов нескольких крупнейших радиотелескопов мира, первым выдвинувший принцип «мягкого» зеркала, сохраняющего при деформациях параболическую форму, несмотря на изменение фокусного расстояния. Участвовал в разработке инфракрасных и оптических, а также космических телескопов. Изучал проблемы демографии и колонизации космоса, возможности межзвездных перелетов, восприятия человеком звуков и теоретические вопросы музыки.
Стр. 385. «принцип Кюри». Принцип Кюри-Пастера, термин принадлежит В.И.Вернадскому. Заключается этот принцип в том, что диссимметрия может вызываться только причиной, которая сама уже обладает диссимметрией. П.Кюри утверждает, что диссимметрия есть состояние пространства. Вернадский интерпретирует это утверждение в том смысле, что пространство, занимаемое живым веществом, обладает дополнительными свойствами. «В пространстве, охваченном жизнью, - пишет он, - т.е. в живом организме, существует под влиянием причины, связанной с таким же состоянием, особое состояние физико-химических процессов, в котором правые и левые явления оказываются различными. Обычные законы симметрии для такого протранства, таким образом, нарушены». Одним из проявлений такой диссимметрии можно считать резко преобладание правых форм закрутки «винта» раковин современных моллюсков.
Стр. 385. «число Лошмида» Число Лошмидта - число молекул в 1 кв. см. газа при нормальных условиях. Оно равно 2,68х10^19. Йозеф Лошмидт (1821-1895) - австрийский физик. Вернадский упоминает Лошмидта при исследовании минимального размера живых организмов. («Живое вещество»). Потребление в биосфере зависит от величины организма. На животных размером с человека в биосфере предусмотрен 1% ее продукции, тогда как один лишь человек в настоящее время потребляет 7%. Человек вышел за пределы равновесия, и биосфера стремится вернуть его численность к гармонии, то есть приблизительно 200 миллионов человек на всю планету, в 25 раз меньше нынешнего. (В.Р.Дольник, «Вышли мы все из природы»).
Стр.409. Лорд Рейли (Релей) Джон Уильям (1842 - 1919), выдающийся английский физик, один из основоположников теории колебаний.
Стр. 411. «…величин Чандрасекара и Шварцшильда».
Предел Чандрасекара - максимально возможная масса белого карлика, составляет 1,4 массы Солнца. Наше Солнце через 5-6 млрд. лет начнет раздуваться и превратится в красный гигант (наподобие Альдебарана в созвездии Тельца). В середине красного гиганта находится маленькая звезда - белый карлик приблизительно размером с Землю. Он постепенно затянет в себя все вещество красного гиганта и тогда превратится в совершенно невидимый черный карлик. Другие звезды, масса которых выше предела Чандрасекара, также раздуваются в красного гиганта, но потом взрываются и становятся сверхновой звездой, ядро которой превращается в нейтронную звезду. Еще более массивные звезды, масса которых превышает 2,5 солнечной (величина Ландау-Оппенгеймера-Волкова), превращаются в черные дыры. Существует некое критическое расстояние от центра такого объекта, называемое шварцшильдовским радиусом, характеризующимся тем, что ничто изнутри сферы с этим радиусом не может выйти наружу черной дыры. Черная дыра, образовавшаяся из звезды с масой, равной нескольким массам Солнца, будет обладать шварцшильдовским радиусом порядка нескольких километров. В центре Галактики предполагается существование огромной черной дыры с шварцшильдовским радиусом порядка нескольких миллионов километров.
у ефремовцев глобальный скурпулезный подход к изучению творчества ИАЕ..
Жаль, что не раскрыта тема -кто такой (такая) Мара.. Есть несколько вариантов
божество ◆ ― Но у нас в Японии есть и такая традиция ― иногда на секунду отступаться глубоко внутри себя от всех традиций, отрекаться, как говорят, от Будды и Мары, чтобы ощутить непередаваемый вкус реальности. В. О. Пелевин, «Чапаев и пустота», 1996 г. (цитата из Национального корпуса русского языка, см. Список литературы) ◆ ― Великое сражение Запада и Востока, или битва Мары, было тоже в семнадцатом круге? И. А. Ефремов, «Час быка», 1968–1969 г. ◆ Мана (от слова «манить») ― обман. Мара (отсюда ― марево) ― мираж, густой туман. Матерая вода ― места с большими глубинами, глубь; матерый берег ― материк; матерый лед ― ледник или глетчер. Б. В. Шергин, «Словарь поморских и специальных слов и выражений, объяснение собственных имени названий», 1930–1960 г. (цитата из Национального корпуса русского языка, см. Список литературы) ◆ (Сердце) Маракара есть царство духов тьмы. Мара есть Князь Тьмы. Он называется также «Разрушителем» и «Смертью» (души) Е. И. Рерих, «Письма в Европу», 1931–1935 г. (цитата из Национального корпуса русского языка, см. Список литературы)◆ Мара уже ранил его, но ведь Мара и залечивает раны. И. А. Бунин, «Братья», 1914 г. (цитата из Национального корпуса русского языка, см. Список литературы) ◆ Все в лесах пело и славило бога жизни-смерти Мару, бога «жажды существования», все гонялось друг за другом, радовалось краткой радостью, истребляя друг друга, а старый рикша, уже ничего не жаждавший, кроме прекращения своих мучений, лег в душном сумраке своей мазанки, под ее пересохшей лиственной крышей, шуршащей красными змейками, и к вечеру умер ― от ледяных судорог и водяного поноса. И. А. Бунин, «Братья», 1914 г. (цитата из Национального корпуса русского языка, см. Список литературы)
Здесь, на Кипре, родине Афродиты, существовал древний храм Амбологеры, Отвращающей Старость. Его посещали любимцы богини, жены или мужи, равно приближавшиеся к Великому Порогу Всематери. Приносили жертвы, выслушивали прорицания, выбирали новый путь жизни и шли домой ободренные, либо склонив в унынии лицо, глядя на пыль дороги под своими сандалиями. Храм Афродиты Амбологеры находился в трех днях пешего пути от Патоса, на границе старинной финикийской колонии на юго-востоке острова. Говорили, будто храм построен сообща эллинами и финикийцами, также поклонниками Отвращающей Старость. Таис загорелась желанием посетить его. - Это не принесет тебе покоя или счастья, - уверенно сказала Эрис, предостерегая подругу. Таис отвечала, что у нее сейчас нет ни того, ни другого и не будет, пока не найдет она дальнейшую дорогу. - Разве у тебя, самой не так? - Не так. Я никогда не расставалась с печалью, а потому и не утрачивала путеводного света жизни, - загадочно ответила Эрис.
Храм Афродиты Амбологеры походил скорее на крепость. Стены из серых камней вдавались в ущелье, замыкая с запада перевальную точку вершины. Фронтон святилища с колоннадой был обращен на восток, господствуя над обширным плоскогорьем, засаженным виноградом и фруктовыми деревьями. Патосские друзья попросили их обождать и прошли через узкий темный ход, ударив три раза в бронзовый лист, подвешенный на короткой цепи. Вскоре они вернулись вместе с двумя жрицами, несомненно, высокого положения. Сурово и серьезно осмотрев Таис и Эрис, одна из них в светло-сером одеянии, вдруг улыбнулась приветливо, положила руки на плечи обеим и, слегка кивнув головой патосцам, провела женщин в глубь храма. Последовали обычные обряды вечернего поста, омовения и ночного бдения на полу у дверей святилища, в молчании. С рассветом явилась старшая жрица, велела съесть по яблоку, сбросить одежды и повела подруг к Отвращающей Старость богине - Афродите Амбологере. Ни афинянка, ни черная жрица, много путешествовавшие, еще никогда не видели подобного храма. Треугольный просвет в крыше бросал сияние яркого неба на сходившиеся впереди стены, обращенные на восток. На стенах цвета лепестков гелианта бронзовые гвозди удерживали громадные, не меньше десяти локтей в ширину, доски, выпиленные из цельного дерева. Только тысячелетние деревья, вроде ливанских кедров, могли иметь такие стволы. На них чистыми минеральными красками вечных фресок художником гениальнее Апеллеса были написаны две богини. Левая, в горячих тонах красных земель и пылающего заката, изображала женщину в расцвете земной силы плодородия и здоровья. Ее полные губы, груди и бедра настолько переполняло желание, что, казалось, они разорвутся от дикого кипения страсти, источая темную кровь Великой Матери, Владычицы Бездны. Руки, простертые к зрителю в неодолимом призыве, держали темную розу - символ женского естества и квадратный лекитион со звездой, хорошо знакомый Таис. - Лилит! - едва заметным движением губ сказала Таис, не в силах оторвать глаз от картины. - Нет! - ответила Эрис. - Лилит добрая, а эта - смерть! Жрица подняла брови, услышав шепот, и резким выбросом руки указала на правую стену. И афинянка невольно вздохнула с облегчением, увидев воплощенной свою мечту. Голубая гамма красок сливала море с небом и низкий горизонт. На этом фоне тело богини приняло жемчужно-палевый оттенок раннего рассвета, когда крупные звезды еще горят в вышине, а опаловое море плещется на розовых песках. Урания шла, едва касаясь земли пальцами босых ног, простирая руки к рассветному небу, ветру и облакам. Лицо богини, вполоборота через плечо, одновременно смотрело вдаль и на зрителя, обещая утешение во взгляде серых, как у Таис, глаз. На лбу между бровей светился огонь, не гася взора. Перед каждой картиной на низком жертвеннике дымилась почерневшая от времени курильница. - Вам говорили о двух ликах Амбологеры? - спросила жрица. - Да! - дружно ответили Таис и Эрис, вспомнив вечернюю беседу с философом храма. - Отвратить телесную старость смертного не могут ни олимпийцы, ни сама Великая Мать. Все в мире подчиняется течению времени. Но есть выбор. Он перед вами. Сгореть дотла в последнем пламени служения Афродите. Или перенести это пламя на всеобъемлющую любовь, зовущую к небу, служа Урании, в неустанной заботе о счастье детей и взрослых. Положите перед той, которую выбрали, вещь, не обязательно дорогую по денежной стоимости, но самую драгоценную для каждой из вас. Таис без колебаний подошла к Урании, отстегнула цепочку - поясок со звездой, дар Александра, и положила его на жертвенник. Эрис осталась неподвижный. Жрица Амбологеры с удивлением посмотрела на нее. - Разве нет пути посредине? - спросила Эрис. - Есть! - улыбнулась жрица, трижды хлопнув в ладоши. Медленно раскрылись тяжелые створки стены между картинами. Высоко над мирной долиной с виноградниками, маслинами и полем пшеницы выступал полукруглый балкон. Мужчины и женщины трудились прохладным утром, взращивая плоды Геи-Деметры. Среди них было немало старых людей, седобородых мужчин и женщин в плотных одеждах, темных головных покрывалах. - Мирный труд на земле в тиши и покое последних лет жизни - благородный конец земледельца, - сказала жрица. - Тогда есть четвертый путь! - ответила Эрис. - Зачем ты пришла к Амбологере? - жрица раскинула руки крестом, как бы преграждая Эрис обратный путь в святилище. Черная жрица - прямая, гордая и суровая, показалась Таис как никогда значительной. Ее синие глаза взглянули на жрицу с высокой уверенностью, без вызова или насмешки, и та успокоилась. - Зачем мне оскорбление иной веры? - спросила Эрис. - Ты указала три пути, и все три - для одиноких мужей и жен. А человек покидает общество людей только со смертью. Должен быть еще путь служения людям - не только личным совершенством, но прямым действием на их пользу! - Тогда ты не поняла глубины показанных тебе символов. Средний путь дает людям пищу, ибо у земледельца всегда есть излишки, чтобы накормить художника и поэта и тем умножить украшение мира. Путь Урании - для мудрой и нежной жены. Он выражен только через любовь и помощь людям. То, что жена всегда должна делать и делает для сердца. Потому Урания - образ жен, потому великий Платон счел эту богиню самой главной для будущего человечества. - И забыл про несчастья и стоны рабов, отдающих свою жизнь, подобно вьючным животным, чтобы поклонники Урании могли изливать любовь на ближних, таких же высокопоставленных! - гневно ответила Эрис, и афинянка с удивлением воззрилась на подругу. - Нет! - наклоняясь вперед, как изваяние Аксиопены, воскликнула Эрис. - Никакая небесная любовь и достижение неба невозможны ни по трупам побежденных, ни по спинам рабов. Вы, люди Запада, достигшие высот философии и кичащиеся свободой, не видите изначальной ошибки всех ваших рассуждений. Вы представляете себе силу только в убийстве и жертвах. Сильны, следовательно, правы, только те, кто искуснее убивает. Таковы ваши боги, образы ваших героев, таковы и вы сами. Это проклятие Великой Матери, которое вы будете нести до конца, пока существуют народы Запада. Поэтому второй Лик Амбологеры, Урания, - это ложь для поэтов и неудачливых любовников! - А другой лик? - хрипло спросила пораженная жрица. - Богиня Темного Эроса! Она - правда, и я некогда служила ей со всем пылом юной веры. И это хороший путь для тех, в ком много животной силы... - Тех, кто еще не понимает Урании, - вступилась Таис. - Тысячелетия тому назад Великая Мать представала перед людьми в таких же двух ликах - разрушения и созидания, смерти и вечности. Только вечности нам не дано, и не надо обманывать себя и других этим символом стремления нашего сердца. Это лишь сокрытие жестокой правды Великой Матери. Мы все знаем - это знание глубоко внутри нас, - что вечные силы природы всегда готовы к разрушению. И мы создаем в своих мечтах - высоких и чистых, низких и темных - множество богов и богинь, чтобы, как тонкими занавесями от лютого ветра, отгородиться ими от сил Великой Матери. Слабые молят о чудесах, как нищие о милостыне, вместо действия, вместо того, чтобы расчищать путь собственной силой и волей. Бремя человека, свободного и бесстрашного, велико и печально. И если он не стремится взвалить его на бога или мифического героя, а несет его сам, он становится истинно богоравным, достойным неба и звезд! Ошеломленная жрица Амбологеры закрыла лицо руками. - Есть вечное перевоплощение! - Таис решилась приоткрыть ей орфическую тайну. - С расплатой за прежнее, когда уже не можешь ничего поправить? - продолжала Эрис. - Меня учили в Эриду понятию Кармы, и я поверила в него. Оттого так труден для меня четвертый путь. Я могла бы убивать всех, причиняющих страдания, и тех... кто ложным словом ведет людей в бездну жестокости, учит убивать и разрушать якобы для человеческого блага. Я верю, будет время, когда станет много таких, как я, и каждый убьет по десятку негодяев. Река человеческих поколении с каждым столетием будет все чище, пока не превратится в хрустальный поток. Я готова посвятить этому жизнь, но мне надо учителя. Не того, который только приказывает. Тогда я стала бы простой убийцей, как все фанатики. Учителя, который покажет, что правильно и что неправильно, что светло и что темно, а последнее решение останется за мной. Разве не может быть такого пути? И такого учителя, который знает, как отличить мертвую душу от живой, знает, кто недостоин лишнего часа ходить по земле! Чтобы человек мог взять на себя тяжкую обязанность кары, он должен обладать божественной точностью прицела. Только самое высокое сознание, подкрепленное мудрым учителем, поможет избежать того, что всегда получается при насилии. Рубят здоровое дерево, оставляя гнилушку, убивают драгоценные ростки будущих героев, способствуя процветанию людских сорняков... Жрица Амбологеры не смела поднять головы под горящим взглядом Эрис. Таис подошла и, обняв подругу, почувствовала, что в той дрожит каждая мышца. - Я не могу ответить тебе, даже черпнув древней мудрости в храме Эриду, - печально сказала афинянка, - может быть, ты и подобные тебе будут орудием Кармы и не обременят себя ответственностью. Я знаю мало и не слишком умна. Но я чувствую, с такими, как ты, было бы куда меньше горя и яда в Ойкумене. - Не знаю, откуда явилась ты, опаленная солнцем, - наконец заговорила жрица Амбологеры, - и кто вложил в твои уста слова, на которые я не знаю ответа. Возможно, ты провозвестница новых людей, посланных к нам из грядущего, а может быть, ты явилась как последыш отошедшего в прошлое. Твои мысли об Урании неверны и некрасивы. Подруга твоя скажет, что, занимая высокое положение, можно сделать многое для Небесной Любви! - Вижу, ты никогда не возносилась высоко! - улыбнулась Таис. - Властительница беспомощна более других. И не только потому, что скована правилами поведения, предписаниями религии и обычаев и ограничена царственной недоступностью. Над тобой стоят: советники, говорящие: "Это выгодно, а это нет". Выгодно для власти, выгодно для накопления сокровищ, выгодно для войны. И совсем нет речей, что выгодно для сердца, твоего и других людей. Ты сказала, что жена должна делать для сердца. Я была царицей и как же мало преуспела в этом. Я даже не смогла спасти свое дитя от мужского воспитания, превращающего юношу в боевую машину, а не служителя Урании! Таис вспомнила Леонтиска, его мальчишескую веру в красивых нереид, и глаза ее наполнились слезами. Эрис тихо сказала: - Мы привыкли думать о богах как о завистливых существах, уничтожающих совершенство людей и их творения. Разве истинный ценитель прекрасного способен на такое? Означает ли это, что человек выше всех богов? Разумеется, нет! Только то, что боги придуманы и наделены худшими человеческими чертами, отражающими всю неправоту и недостойность нашей жизни, в которой судьба, то есть мы сами, изымает из жизни хороших, оберегая плохих. Такую судьбу надо исправлять самим, и если нельзя спасти хороших, то, по крайней мере, можно истребить человеческую пакость, не дав ей жить дольше и лучше. Жрица Амбологеры, растерянная, стояла около двух необыкновенных, впервые встреченных ею женщин, таких разных и таких схожих своим внутренним величием. Она низко поклонилась им, чего не делала еще никогда и ни перед кем, и скромно сказала: - Вы не нуждаетесь в моих советах и помощи Амбологеры. Соблаговолите одеться и сойти вниз. Я призову мудреца, друга нашего философа. Он недавно приехал сюда из Ионии и рассказывал странные вещи об Алексархе, брате Кассандра. - Брате гнусного убийцы? Что хорошего можно ожидать от такого человека? - резко сказала Таис. - И все же, мне думается, вам обеим следует узнать об Уранополисе, Городе Неба, месте для деятельности подобных вам людей.
Летящая, спасибо, нашел в вашем материале ссылку на его работу ,, Космос и палеонтология", буду читать по мере: https://www.litmir.me/br/?b=49726
Становясь более взрослыми космически, мы начинаем понимать те величайшие трудности, с какими предстоит сразиться, прежде чем уверенно ступить за порог космоса, став сначала на ближайшие планеты нашего Солнца, а затем и отправиться к другим звездным мирам. Этот этап, вероятнее всего, станет осуществимым лишь после прекращения бессмысленных войн и гонки вооружений, после объединения человечества в одну дружную семью на планете, уже небольшой при современных средствах передвижения и связи.
Да, и не сказать, что я усвоил то, что здесь есть уже, тоже буду читать по мере..
Великое множество планет во Вселенной подразумевает возможность обилия населенных миров, а то, что мы узнали о механизмах регулировки и управления, заставляет думать, что появление мысли, разумных существ есть также неизбежное следствие длительного развития материи.
Таким образом, как из Кибернетики Варшавского по поводу появления иерархии только после эволюционного усложнения жизнедеятельности миров, так и отсюда, мы делаем вывод (верней этот вывод делают за нас), что и дух как сознание рождается только после эволюции материи. Однако, для любителей божественной точки зрения не думаю, что здесь всё уж прискорбно, миры многоступенчаты, и над самой суровой метерией может давлеть дух, как и над самым огненным духом может жиждиться материя.
Дочитал. Статья небольшая, поэтому легко уместилась в один пост. Далее автор делает вывод о двух путях развития популяции: первый - чисто адаптивный в условиях окружающей среды (ниши), второй - путь универсализации, позволяющий выйти за рамки:
существуют два пути исторического развития жизни (эволюционного прогресса): адаптация, приспособление к местным и временным, частным условиям жизни и общее усовершенствование организма - его усложнение, универсализация действия, повышение энергетики и защищенности от влияния внешней среды. Из этих двух дорог эволюции одна - адаптивная радиация - постоянно заводит группы животных в тупики, а другая, названная путем ароморфоза, или ортогенеза, есть непрерывное восхождение к совершенству организма.
И далее следует удуручающий вывод: Следовательно, требуется возникновение большого мозга, который в неизбежном противоречии требует повышенной энергетики, поскольку его деятельность немыслима без усиленного питания.
Но действительно ли большеголовы его ,,дары ветеры" и ,,белы кун"? Ответ, на который нам придется ответить в процессе эволюции...
Сообщение отредактировал: Пиркс - Вт, 25.07.2017, 13:20
Патологические, извращённые характеры заполнили страницы бестселлеров, мода на дробный, детальный психологизм привела к нездоровому акценту на теневых сторонах личности. В лабиринтах кричащего фрейдовского натурализма и фасетчатой надэмоциональной абстрактности все светлые черты - цельные по своей природе - чудовищно опошлились, низведённые до примитивности инстинкта моллюска, приобрели характер трагического фарса. Средний человек, атакованный со всех сторон деструктивными изображениями, преподносимыми в качестве «последней правды», оказывался морально подавлен, деморализован в буквальном смысле этого слова, или превращался в циника. Более того, он становился склонен верить именно плохому, в чём убеждал его повседневный опыт. Зло в условиях стихийного общества всегда рельефнее и убедительнее. Но, механически отражая действительность, искусство создаёт порочный круг, замыкая текущий момент и усугубляя его беспрестанным воспроизводством отжившего.
Сознание бесконечности пространства и времени - важнейший устой творческой жизни. Любая замкнутость ведёт к быстрому нарастанию хаоса. Хаос рушит связи, дробит истину на мелочные откровения. Любование отдельной светотенью, фразой, вырванной из контекста, изощрённые схоластические дискуссии о нюансах формы, выпячивание одного жеста, черты характера или эмоции, - всё это суть замыкание на осколках реальности, то нагромождение количества, что характеризует любую узкую специализацию. Потеря ясных целей и смысла жизни соответствует отмиранию прежних связей, отчуждению человека от мира. Личность теряет саму себя, запутываясь без чётких критериев в порождениях искривлённой психологии, создающих перед подлинным бытиём плотную виртуальную завесу. А без цели осмысленная борьба невозможна.
Стрела Аримана - так назвал Иван Антонович тенденцию плохо устроенного общества умножать зло и горе, когда действие, даже внешне гуманное, по мере своего исполнения несёт всё больше негативных моментов. Мучения сознательной материи вдвойне ужасны. Психика многих людей теряет чувственную остроту, вырождаясь в ацедию - убийственное равнодушие расслабленной струны, ищущее ухода от агрессивной действительности в мир безответственных вялых фантазий. Но в бедной душе откуда богатство грёз? И вот люди упиваются наркотиком грохочущей поп-культуры или травоядно коллекционируют пустяки, мечтая о тихой бездеятельности рая. Но подобные мечты не оправданы историей, ибо противны природе человека-борца. С этих же позиций учёный оценивал выход человека в космос. «...совершенно необходимо, чтобы эта мечта не вырождалась в стремление убежать с Земли, где человек якобы оказался не в силах устроить жизнь... Есть только один настоящий путь в космос - от избытка сил, с устроенной планеты на поиски братьев по разуму и культуре» («Лезвие бритвы»). http://noogen.su/kosmizm
Сообщение отредактировал: Пиркс - Чт, 03.08.2017, 08:58
