«Давно среди смертных живет молва, будто бедою чревато счастье и умереть не дано ему, пока невзгодой не разродится» — так формулирует идею о божественной зависти Эсхил (Агамемнон, 749 — 752) [1].
1 Эсхил. Трагедии. М., 1978. С. 209.
В форме доморального представления (оборонительная магия) вера людей в «зависть» сверхъестественного начала ко всякому человеческому счастью и успеху, пожалуй, присуща всем примитивным культурам. В виде многочисленных пережитков она сохранилась и до наших дней (магические действия, чтобы «не сглазить»). В развитых цивилизациях Востока эти представления обретают моральную форму, что нашло свой отклик в известной притче Соломона: «Двух вещей я прошу у Тебя, не откажи мне, прежде нежели я умру: суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом, дабы, присы-тившись, я не отрекся Тебя и не сказал: «кто Господь?» и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе» (30: 7 — 9).
Но лишь в греческой мысли идея о «зависти богов» приобретает вид стройной этико-теологической системы, особенно у трагиков, у Пиндара и Геродота. Но начать все же хотелось бы с эпоса.
Примечательно, что в двух поэмах, приписываемых одному автору, — «Илиаде» и «Одиссее» — содержится в сущности различный подход к этой проблеме. В «Илиаде» впервые была тщательно разработана вся теогоническая система, но в поэме нет даже и намека на существование божьей зависти к смертным. Присутствие богов во всех человеческих делах, их всемогущество, божественная забота о сохранении гармонии, антропоморфизм, выраженный кроме всего прочего в том, что боги были наделены всей гаммой человеческих эмоций, — все это служило стержнем мифологического сознания богобоязненности и страха перед божественным гневом, инспирированным скорее нарушением принципа «богу — богово», чем завистью. Не случайно Диомед, обращаясь к Гектору, дважды почти буквально повторяет одну и ту же фразу: «Нет, с богами блаженными я не желаю сражаться!» [2]
2 Гомер. Илиада. 6, 141.
Ситуация начинает» постепенно меняться в «Одиссее». Поведение героев этой поэмы уже в большей степени определяется свободным выбором, хотя может быть в не меньшей степени предопределено богами. Моральные индивиды «Одиссеи» поэтому более чувствительны к «несправедливому» и «благому», хотя все еще не способны к этической рефлексии. Но при этом они чрезвычайно податливы ко всякого рода предрассудкам. И при сравнении двух эпосов видно, как постепенно начинает выкристаллизовываться идея о «зависти богов».
одисссейМенелай, предвкушая возможную встречу с Одиссеем и описывая ее во всех красотах, замечает, что «столь великого блага нам дать не хотел непреклонный бог, запретивший ему, несчастливцу, возврат вожделенный» (Одиссея, 4, 181 — 182). Дважды Алкиной, царь феакийцев, сетует по поводу того, что «бог Посейдон недоволен нами за то, что развозим мы всех по морям безопасно» (Одиссея, 8, 565 — 566; 13, 173 — 174). Наконец, эту же мысль в заключении поэмы Гомер вкладывает в уста Пенелопы в тот момент, когда Одиссей уничтожает все ее сомнения, раскрыв тайну, известную только им двоим. Обращаясь к мужу, Пенелопа говорит:
…Меж людьми ты всегда был самый разумный и добрый. На скорбь осудили нас боги; было богам неугодно, чтоб, сладкую молодость нашу вместе вкусив, мы спокойно дошли до порога веселой Старости.
(Одиссея, 23, 209 — 213)
Не трудно заметить, что в приведенных фрагментах из поэмы странствий проскальзывает идея о ревности богов к людской удаче, благополучию, богатству, ко всякому человеческому счастью. Кульминационным моментом развития мысли являются слова Калипсо: «Боги ревнивые, сколь вы безжалостно к нам непреклонны!» (dzelemones exochon aeeon — Одиссея, 5, 118). И все же из данных фрагментов не следует, что эпические герои испытывают чувство трепетного страха перед «завистью богов» [1], а скорее возмущаются таким положением дел. Страх становится принципиальной чертой нравственно-религиозной культуры Греции лишь в архаический и классический периоды. Причины столь кардинального перехода кроются, по всей видимости, с одной стороны, в смене «героической» модели культуры, с другой — в обособлении моральных норм и становлении нового типа нравственной культуры. .. http://conflictmanagement.ru/zavist-bogov
Моральное зло, по мысли Гегеля (а ранее — по Б. Мандевилю), исторически изменчиво и будет важнейшим элементом прогресса общества. Интерпретируя эту шокирующую нас идею, Ф. Энгельс называл дурные страсти человека «рычагами исторического развития...» [1]. В самом деле, во все века таким категориям человеческой культуры, как жадность, корыстолюбие, лицемерие, тщеславие, зловредность, и многим им подобным принадлежит далеко не последняя роль в составе мотивов, движущих человеческим поведением. При этом именно моральное зло и отдельные страсти человеческого характера очень слабо изучены, тем более в их исторической ретроспективе, хотя без них «никогда не было и не может быть совершенно ничего великого» [2].
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 296.
2 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1977. Т. 3. С. 320.
К числу таких страстей — структурных элементов морального зла — относится и зависть. Ее слабая изученность связана, по-видимому, прежде всего с тем, что исследование зависти не умещается в узко сформулированные рамки предмета данныеки, социальной психологии или социологии. И все же определенные шаги к раскрытию феномена зависти были предприняты Ф. Бэконом, И. Кантом, А. Смитом, А. Шопенгауэром, С. Кьеркегором, Н. Гартманом, М. Шелером, А. Кестлером и в особенности Ф. Ницше и 3. Фрейдом. Художественный образ зависти создан в 20-е годы нашего столетия в одноименных новеллах Э. Рега и Ю. Олеши. В последнее время зависть начинает все чаще фигурировать на страницах работ по социологии.
Чем же объяснить все усиливающийся интерес ученых к феномену зависти? Ответ на ϶ᴛᴏт вопрос, видимо, следует искать в первую очередь в самой нравственно-психологической ситуации нашего времени. XX век, как никогда ранее, способствует усилению ϶ᴛᴏго чувства у людей. Ориентация на потребительство не может не сопровождаться завистью, кᴏᴛᴏᴩая со все прогрессирующей силой засасывает человека в «гонку потребления». С другой стороны, постепенное стирание социально-классовых различий между людьми, по крайней мере во внешнем их проявлении, стимулирует дух конкуренции и чувство соперничества, что неизбежно приводит к столкновению честолюбивых личностей, активизирует зависть к людям «счастливой судьбы», к обладающим большим богатством и «власть имущим». Зависть оказывается постоянной попутчицей всякого эгалитаризма. Это подтверждается любопытным экспериментом. В 60-е годы американские колледжи и университеты стали приглашать на работу ведущих и наиболее одаренных специалистов разных специальностей. Их пытались привлечь удвоенной, чем у обычной профессуры, заработной платой. При этом большинство из них отказалось от лестного предложения, открыто признавая, что не могут избавиться от чувства страха стать объектом зависти на факультете.
Поиск «чистого» материала в феноменологическом изучении зависти побудил обратиться к древнегреческой культуре. Английский филолог П. Уолкот в связи с данным заметил: «Зависть всегда содержится в нас самих, но исключительно греки оказались достаточно честными, ɥᴛᴏбы признать ϶ᴛᴏт факт действительности и, обсуждая мотивы человеческого поведения, говорить о нем вполне открыто» [1]. В последующем люди стали менее откровенны в отношении ϲʙᴏих недостатков. В новое время ситуация вокруг зависти кардинально меняется. По ϶ᴛᴏму поводу уже в XVII веке Франсуа де Ларошфуко повествовал следующее: «Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться» [2].
1 Walcot P. Envy and the Greeks. A Study of Human Behaviour. Warminster, 1978. P. 7.
2 Ларошфуко Ф. де. Максимы и моральные размышления. М.; Л., 1959. С. 8.
Разные народы отличает ϲʙᴏйственное исключительно им представление о справедливости, любви, надежде, но поразительно, насколько у всех, включая даже самые примитивные культуры, обнаруживается удивительное единодушие в определении зависти. Повсюду подчеркивается ее деструктивный характер, чувство зависти осуждается. Но зависть тем не менее продолжает занимать значительное место в общественной и частной жизни человека. В контексте этого древнегреческая парадигма зависти с определенной долей условности может быть универсализирована. Несмотря на существенное отличие во внутренней ϲʙᴏбоде морального субъекта современного общества и жестких рамок традиций и обычаев греков, зависть как одно из проявлений морального зла в ϲʙᴏей эволюции обнаруживает гораздо больший консерватизм, чем такие нравственные чувства, как совесть и стыд.
Это пробудет прежде всего в терминологическом сходстве. Для обозначения данного феномена греки в основном пользовались двумя синонимами — phthonos и dzelos, кᴏᴛᴏᴩые, очевидно, коррелируют с нашими «зависть» и «ревность». Учитывая зависимость от контекста данные два термина могли не только подменять или взаимо-дополнять друг друга, но и использоваться как противоположные. Совершенно разный оттенок вкладывается, например, в словосочетания: «глаз завидующий», «завистливое око» или «ревнивый взгляд»; «достойный зависти» и «ревностное отношение»; «черная» и «белая» зависть; «слепая ревность» и т.д. Так же и в греческом языке существовало несчетное количество словосочетаний и производных от «зависть» и «ревность», включая даже и имена личные, подобно имени известного тирана Сиракуз Стоит сказать - полизела (буквально: «окруженный всеобщей завистью»).
Прежде чем обратиться к рассмотрению древнегреческой парадигмы зависти, обозначим в самых общих чертах содержание, природу, субъект и объект, механизмы и условия формирования зависти вообще и попытаемся взглянуть на них сквозь призму античных представлений.
Боги не любят человеческого совершенства. Эта формулировка была известна еще в глубокой древности и не только в отношении людей, но и предметов искусства. Большинство замечательных творений искусства постигла гибель. Китайские фарфоровые мастера, если какая-нибудь ваза выходила особенно хорошей, нарочито неискусно охлаждали изделие, и глазурь покрывалась сеткой мелких трещин. Изделие теряло совершенство, и кму более не угрожала гибель от зависти богов. Так и с людьми. Подробнее на livelib.ru: https://www.livelib.ru/book....~2 Ефремов "Лезвие бритвы"
Это я к чему, когда кто-то или что-то выходит "за рамки" обыденного, вот красота, высокий Дух, или еще что-то в этом роде, начинает работать "зависть богов", стремиться уравнить с основным полем. Чем выше взлетишь, тем больнее падать. И интегрально, про Россию -СССР можно так же сказать
"Вечером 16 июня 1924 года юная звезда петербургского балета, красавица Лидия Иванова должна была выступать в Измайловском саду вместе с Георгием Баланчивадзе (будущим Джорджем Баланчиным). Накануне она приняла предложение своего знакомого, инженера Клемента, прокатиться в лодке по Финскому заливу. По официальной версии, сидевшие в лодке настолько увлеклись починкой мотора, что не заметили приближения крупного пассажирского судна «Чайка». Произошло столкновение, лодка перевернулась. Троих удалось спасти; Иванова и Клемент погибли. Тела утонувших найдены не были, и похороны не проводились. Эту историю вспомнил в романе «Лезвие бритвы» выдающийся фантаст-философ Иван Ефремов, говоря о хрупкости красоты, о безжалостности судьбы, с какой-то непостижимой закономерностью поражающей в первую очередь наиболее гармоничное, наиболее прекрасное, наиболее высокое. В дальнейшем Ефремов назовет эту тенденцию именем восточного зороастрийского бога зла — «Стрела Аримана». Примеров из жизни каждый может привести немало. Этот жестокий закон подметили еще в древности. Уязвимость людей, обладающих выдающейся красотой или талантами, еще древние греки объясняли завистью богов и богинь. У несчастного сатира Марсия, посмевшего вызвать Аполлона на состязание в музыке, содрали кожу. Ткачиху Аахну, вызвавшую на состязание Афину, богиня превратила в паука... Этот мотив широко распространен в фольклоре. Например, существует русская сказка «Курочка Ряба», где золотое яичко разбивается, а курочка обещает снести простое. Наверное, можно обнаружить схожие сюжеты в народном творчестве разных регионов и стран."
Это я к чему, когда кто-то или что-то выходит "за рамки" обыденного, вот красота, высокий Дух, или еще что-то в этом роде, начинает работать "зависть богов", стремиться уравнить с основным полем. Чем выше взлетишь, тем больнее падать. И интегрально, про Россию -СССР можно так же сказать
Буквально вчера, за чаем коснулись именно этой темы вспоминали. И вот сегодня читаю об этом на форуме
Я не сразу конечно, а по прошествии лет, когда жизненного опыта стало достаточно для не очевидных выводов, понял, что тут явно работает какой-то общий принцип. Его нельзя описать, он проявляется в последствиях, а человек его наделяет таким смыслом, что бы он вписался в его картину мира.
Его нельзя описать, он проявляется в последствиях, а человек его наделяет таким смыслом, что бы он вписался в его картину мира.
Ты понял, о чем я, в формы "вписывания в картину мира" могут быть любые -смысл остается.
Я видел и доброту моего отца. Он говорил: - Нельзя унижать тех, кто главенствовал и кому воздавали почести. Нельзя отнимать у царя царство и превращать в нищего подававшего милостыню. Если ты так поступишь, ты разрушишь остов своего корабля. Я всегда ищу наказания, соразмерного виновнику. Я отрубаю голову, но не превращаю князя, если он оступился, в раба. Однажды я повстречал принцессу, которую сделали прачкой. Ее товарки издевались над ней: "Куда подевалось твое величие, постирушка? Раньше ты могла казнить и наказывать, а теперь мы можем грязнить тебя в свое удовольствие. Вот она, справедливость!" Ибо справедливостью они считали возмездие. Принцесса-прачка молчала в ответ. Она чувствовала свое унижение, но еще больше унижение того, что куда значительнее нее. Бледная и прямая, склонялась принцесса над корытом. Сама она вряд ли вызвала бы озлобление: она была миловидна, скромна, молчалива. И я понял, издеваются не над ней - над ее падением. Если вызывающий зависть сравняется с нами, мы его с наслаждением разорвем. Я подозвал к себе принцессу. "Я знаю, что ты царствовала. С сегодняшнего дня жизнь и смерть твоих товарок в твоей власти. Я возвращаю тебе трон. Царствуй". Возвысившись над низким сбродом, она презрела воспоминания о перенесенных обидах. И прачки больше не злобились, потому что порядок был восстановлен. Теперь они восхищались благородством принцессы. Они устроили празднество в честь ее воцарения и кланялись, когда она проходила. Они чувствовали, что возвысились, если могли коснуться ее платья.Вот почему я не отдаю принцев на посмешище черни и издевательство тюремщиков. Нет, под трубные звуки золоченых рогов им на круглой площади по моему приказу отрубают голову.Унижает тот, кто низок сам, - говорил мне отец. - И никогда не позволяй слугам судить хозяина. https://profilib.net/chtenie/43659/antuan-ekzyuperi-tsitadel-8.php
Ты понял, о чем я, в формы "вписывания в картину мира" могут быть любые -смысл остается.
Когда в твоей картине мира есть, то что описать нельзя, то все решает равенство описанных последствий.
Кстати, в мире, у нас в том числе гибнет поразительно большое количество талантов (наша оценка), замечательных и даже гениальных (наша оценка) ученых стоящих на грани или сделавших открытие и обещающих еще большее. Мне вот думается, тут работает тот же принцип который греки его сформулировали предельно и безнадежно - зависть богов.
У меня один вопрос. Но ведь достаточно тех великих (наша оценка) которые и дело сделали и живы остались. Как так? Боги их не заметили? Не бывает. Дела мелкие? Да нет конечно. Значимость дел для развития человека ( с точки зрения Богов) не очень высока? Вовсе не подлежит оценке. Так в чем дело, почему один живы, а другие нет? Лу, ты наверняка об этом думала, хотя как мне кажется женщинам раздумья на эту тему практически ни к чему. Они так знают в чем дело, знание на уровне генетики, родились с ним. Но все же, вдруг тебя когда-то затронула такая задача?
Знаешь, в математической статистике при обработке результатов эксперимента отбрасываются крайние результаты, и слишком большие и слишком маленькие- не типично, потому не учитывается. Тоже следы есть этого эффекта.
Почему не все? Я ж не господь Бог, но тут на мой взгляд , есть три варианта развития событий : 1) "зависть богов" 2)работает таки закон сохранения " каждой твари -По паре", чтоб совсем не вымерли таланты , нужны они, но немного 3) у них ( талантов) почему-то включается программа самоуничтожения . Допустим, потому что больше ничего создать не могу и гордыня зашкаливает - не каждый может смириться с окончанием таланта. Вариант, конечно , не ахти ..
Не забудьте еще, как много красивых, реально красивые люди гибнут первыми в самом расцвете. И еще то, как наши предки защищали своих детей, называя нежданами, нехотями, нелюбами - что бы так же дать шанс вырасти своему ребенку, если он вдруг станет вызывать "зависть богов" - его защитит "дурное имя"
А вот еще какой важный момент, интересный, у мастеров различных телесных практик вроде тай ци, ци гун, освоение которых крепоко связано с паранормальикой горзионт планировать (своего совершенства) лежит очень далеко, иногда так далеко, что мастер если не знаешь кто перед тобой, ни чем от обычного человека не отличается.
Ну вот и на кой ему нужна эта странная мелочь?
Святые, чувствовали себя как последние грешники...
— Ты не должен возвеличивать меня еще потому, что возвышение одного неотвратимо рождает принижение другого. А принижение, особенно добровольное, еще опаснее, оно рождает привычку быть руководимым, снимает ответственность за свои поступки, за свой путь. Тогда в расплату за облегчение жизни прекращается воспитание души, ее совершенствование Витаркананда , по-моему , это из беседы с художником Рамамурти,"Лезвие бритвы" И.Ефремов
Вот зачем-то за этим, чтоб не возвеличиваться, по моему мнению..
ЦитатаЛетящая ()
И еще то, как наши предки защищали своих детей, называя нежданами, нехотями, нелюбами - что бы так же дать шанс вырасти своему ребенку, если он вдруг станет вызывать "зависть богов" - его защитит "дурное имя"
угу, и даже имя свое не должны были называть чужакам, придумывали прозвища..
Еще мои соображения по поводу великих) - держат они нашу цивилизацию, их мало, даже если собрать всех, за всю историю. Мало по сравнению с остальным населением Земли, ну если сложить все эти миллиарды живших, едва наберется один продет гениев.. Простите старого математика)) и счетовода-любителя. "Держат " - в прямом смысле, как хотите - или зависть богов, или, допустим есть некий надзор более развитой цивилизации, которая размышляет грохнуть человечество за его грехи и нецивилизованность в общегалактическом масштабе , или нет, пока "держат", рождаются же у них гении..
— Ты не должен возвеличивать меня еще потому, что возвышение одного неотвратимо рождает принижение другого. А принижение, особенно добровольное, еще опаснее, оно рождает привычку быть руководимым, снимает ответственность за свои поступки, за свой путь. Тогда в расплату за облегчение жизни прекращается воспитание души, ее совершенствование
Конкретно сказано. Но мне думается, что можно расширить, тут скорее всего как раз и видится способ избежать "зависти богов", и дело делаешь и невидим для божественного ока.
А мне кажется это страх человека дает оправдание своим низким чувствам, объясняя их завистью богов. Если разобраться, то каждый, выделившийся из толпы в следствии собственного гения или таланта не освобождается от социальных программ, поэтому подсознательно старается стать хуже, чем есть. И гибель в таком случае - это единственный выход скатится опять на уровень массы. Помните саврасовских "Грачи прилетели"? по искусствоведению нам рассказывали, что картина реально была прорывом в художественном мире. Но Саврасов не вынес морально ответственности за свой талант и быстро спился, ползая по кабакам и оплачивая выпивку своими копиями "Грачей". Поскольку у него душа до его таланта не доросла. Превращается в полет, что так легок и лучист, Глубина не предает, если светел ты и чист! Ты тянешь руки в небеса, ты вдруг услышишь голоса: "Потерпи еще чуть-чуть, мы тебе укажем путь".
Сообщение отредактировал: Летящая - Пт, 16.02.2018, 07:12
И гибель в таком случае - это единственный выход скатится опять на уровень массы.
По моей теории))) это тоже входит в программу самоуничтожения - может и не фатально для человека в смысле смерти, но уничтожение в себе творческого начала, и да, скатывание обратно в массу. Алкоголизм, наркомания, прочие "радости" жизни.. Смотри, чтобы вынести ответственность - надо двигаться дальше, нельзя же останавливаться..
ЦитатаЛетящая ()
страх человека дает оправдание своим низким чувствам, объясняя их завистью богов.
По идее надо разделить "зависть богов" на две составляющих - собственно это:
ЦитатаЛетящая ()
как много красивых, реально красивые люди гибнут первыми в самом расцвете
Когда на взлете, когда действительно человек мог что-то реализовать, вот это стечение обстоятельств, которое привело к гибели. Допустим, Эварист Галуа, юный математик , погиб на дуэли. Зависть богов, конечно, название условное.. Возможно, задача его математическая была неподъёмная для одного человека, не знаю Можно определить, как воздействие извне, понятно, что Галуа попал под раздачу не из-за математики, там что-то политическое было
И когда скатывается, уже чего-то достигнув. Когда сам активно помогает "завистникам"
Боги - это комплекс человечества, который постепенно изживается. Вера в разумную высшую силу - как отношение детей, покинутых своими родителями. На самом деле это взросление.
А мне кажется это страх человека дает оправдание своим низким чувствам, объясняя их завистью богов.
Страх при встрече с чужим есть всегда, но думается тут дело в другом, есть некий процесс который описать человек не в силах, есть только результаты. Накоплен опыт, выделены виды поведения которые ведут к плачевному результату, но описания процесса все нет.
Вот и прибегает человек к ритуальному подведению. Дело обычное, мы все делаем "это". Самый лучший котенок в вашей жизни. Умный. Красивый. Крутой
Сообщение отредактировал: amator_sui - Пт, 16.02.2018, 12:29
есть некий процесс который описать человек не в силах, есть только результаты
да, попытки описать были. Есть роман 67года Колина Уилсона "Паразиты сознания"
Безусловно лучшим и наиболее насыщенным философским содержанием романом Уилсона был и остается роман "Паразиты сознания" (1967), вышедших незадолго до "Философского камня". По форме это произведение можно причислить к жанру научной фантастики: именно так и воспринимают книгу до сих пор многие ее читатели. Вместе с тем значение "Паразитов сознания" выходит далеко за пределы этого вида литературы, хотя Уилсон и пользовался его приемами и структурами, исходя из своего принципа "упаковки для горькой пилюли". Приемы и мотивы научной фантастики не могут затушевать глубокий философский смысл изображаемого в этом непростом и насыщенном произведении.В сложной ткани романа, действие которого происходит на рубеже XX и XXI столетий, главная тема - борьба археолога Оустина и группы высоко просвещенных и смелых ученых с загадочными существами, проникающими в мозг человека, паразитирующими на нем и доводящими сотни людей до самоубийств, причина которых никому не понятна. "Паразиты" мирятся со всем застойным и рутинным, но преследуют тех, кто творчески и смело мыслит, они мешают человеку в его движении вперед, порождают страшное общественное зло, разрушительные войны и, в конечном итоге, преждевременную смерть людей. Понятно, что "паразиты" - лишь символические существа. Борьба с ними рисуется как необыкновенно трудная, почти невозможная для людей слабых. Победить вампиров человеку потому так трудно, что он находится под сокрушительной властью инерции, умственной лени и непреодолимой привычки: "Когда наш мозг "свеж", не охвачен сонливостью и полон активности, сила его огромна. Но сила эта ослабевает, когда человек попадает под власть ежедневной рутины. Но что такое обыденщина? Это своего рода ослабление воли, вызванное ощущением, что все "не стоит того". Наши силы ослабевают и истощаются под бременем будничности, обыденности и скуки" (The Occult, 1971, p. 132). Впервые мысль о создании романа о силах, мещающих человеку "парить в небе, подобно птице", появилась, когда Уилсон создавал "Введение в Новый экзистенциализм". Там он писал: "Может показаться, что существует какая-то таинственная сила, которая сдерживает человека, мешает ему полностью овладеть своими возможностями. Иногда кажется, что внутри самого человека гнездятся невидимые существа, задача которых - помешать ему ощутить свою свободу. Если бы человек мог полностью осознать наличие этого врага в своем собственном сознании и направить на него всю батарею своего внимания, вопрос был бы решен - началась бы новая ступень в эволюции человека - фаза подлинно человеческого"."Человек - это целый континент, но его самосознание не больше, чем садовая полоска при доме", - излагает Уилсон сходные мысли уже в романе. "Это вызвано тем, - продолжает он, желая поточнее передать свой замысел, - что человек почти целиком состоит из неосуществленных возможностей. Люди, которых называют великими, это те, у которых хватило мужества реализовать хотя бы некоторые из своих латентных возможностей. Так называемый "средний человек" слишком робок, чтобы сделать попытку себя проявить. Он предпочитает уют садовой полоски при доме". Познать мир и себя - главная задача человека, и она осуществима, подчеркивает Уилсон: "Ведь главная беда в том, что мы все прикованы к сегодняшнему дню. Мы поступаем как машины, и наша свободная воля минимальна... у нас гораздо меньше силы воли, чем мы думаем. А не иметь воли - это не иметь свободы. Нами управляет привычка. Наше тело как робот, который выполняет то, что выполнял вчера или за последний миллион лет". Их всех этих размышлений писателя очевидно, что задача его - заставить читателя заглянуть в будущее, а будущее, в его понимании, - лучезарное существование людей, освобожденных от сил инерции, которые символизируют "паразиты сознания". Положительная программа Уилсона соседствует на страницах романа с идеалистической трактовкой материальной действительности и исторического процесса. Так автор объясняет социальные противоречия современного капитализма не действием объективных социально-экономических и исторических закономерностей, а происками "паразитов сознания". Уилсон не пытается писать социальный роман, объяснять противоречия капиталистической действительности и сознания людей по образу художников-реалистов XIX столетия. Он раскрывает их в символических формах. В своей войне с "паразитами сознания", сосущими духовную энергию человека и не дающищими ему возможности проявить свой интеллектуальный потенциал, герой книги использует феноменологию Гуссерля. Ссылается Уилсон и на экзистенциалиста Хайдеггера, и на Карла Юнга, и на Уайтхеда, и Мерло Понти, и на Гурджиева, и на Тейяра де Шардена... Было бы, однако, непростительной близорукостью акцентировать пестроту этих ссылок и ассоциаций. Ставить писателю в вину то обстоятельство, что он слишком часто ссылается на запомнившиеся ему высказывания чуждых нам философов, означало бы из-за деревьев не увидеть леса - того позитивного заряда, который определяет роман в целом, а не его детали. Главная сила романа в теме борьбы человека против собственной неполноценности, борьбы с обыденщиной и обывательщиной, убивающими в нем инициативу к деятельности, творческие порывы. Именно эта тема обеспечивает "Паразитам сознания" право на долгие годы жизни, определяет его значение по сравнению со многими другими произведениями того же автора. Философская концепция, которую К. Уилсон иллюстрирует на страницах этой книги, отмечена несомненным гуманизмом, верой в человека, его высокое предназначение во вселенной, в его безграничные возможности, прежде всего возможности мозга, и связанные с ними перспективы биологической эволюции. Оптимистический взгляд автора на историю человечества и смысл существования, его мироутверждающие установки противоречат философскому пессимизму и негативной концепции самоуничтожения человеческой цивилизации, получившим широкое распространение на Западе, особенно после второй мировой войны, и наглядно выражающими кризис общественного сознания в империалистических странах.
Это часть статьи 1986 года, поэтому есть некая идеологическая составляющая, http://www.philology.ru/literature3/ivasheva-86.htm, не о том хотела говорить - что вот эти паразиты привнесены извне вражескими цивилизациями, просто само описание этих состояний у него классное.
В этот момент я снова поглядел на луну и буквально ополоумел от внезапно обрушившегося на меня невыразимого страха. Я ощутил себя словно лунатик, очнувшийся и обнаруживший, что ступает по тоненькой жердочке, переброшенной через километровую высоту. Ощущение было настолько чудовищным, что мне показалось: ум у меня вот-вот не выдержит. Чувствовать такое было непереносимо. Я изо всех сил крепился, пытаясь противоборствовать обуявшему меня страху, понять его причину. Причина была связана с миром, на который я взирал. Она происходила от осознания того, что я лишь ничтожный фрагмент необозримого по величине ландшафта. Растолковать эту мысль очень непросто. Но похоже, мне вдруг сделалось ясно, что человека от сумасшествия ограждает лишь то, что он видит окружающее исключительно через призму своего крохотного, сугубо личного мировосприятия, размером не крупнее спичечной головки. Увиденное может повергать его в страх или волнение, но все равно он воспринимает это через призму своей личности. Страх принижает, но не дает человеку отвергнуть себя окончательно; как это ни странно, он оказывает противоположный эффект: человек от него начинает острее сознавать, что существует. Я внезапно словно извлек себя из собственной оболочки и разглядел, кто я такой: крохотный безвестный предмет вселенского пейзажа, ничем не примечательнее камня или мухи. Это привело меня ко второй стадии логического осмысления. «Но ты представляешь собой нечто неизмеримо большее, чем камень или муха, — сказал я себе. — Ведь ты не просто предмет. Так это или нет, но в мозгу у тебя содержится знание всех веков. Вот ты здесь стоишь, а внутри тебя помещается знания больше, чем во всем Британском музее с его тысячами километров книжных полок.» Эта мысль в каком-то отношении была для меня новой. Она заставила меня забыть о пейзаже и обратить мысленный взор внутрь себя. И сам собою всплыл вопрос: если пространство бесконечно, то что можно сказать о пространстве внутри человека? По Блэйку, «бесконечность» раскрывается из «единой горсти». Страх, обуревавший меня, бесследно исчез. Я теперь сознавал, что ошибался, полагая себя частицей мертвого пейзажа. Мне думалось, что человек ограничен оттого, что ограничен его мозг — портмоне, куда лишнего не упихнешь. А между тем пространство ума — это иное измерение. Тело лишь своего рода стена, разделяющая две бесконечности: Пространство, расстилающееся в бесконечность снаружи, и Ум, образующий бесконечность внутри. Это был миг ошеломительного озарения сокровенной глубины. И вот когда я, позабыв обо всем на свете, завороженно всматривался внутрь себя, произошло нечто, от чего я пришел в ужас. Такое почти не поддается описанию. Мне вдруг почудилось, будто краем глаза (того самого «глаза» внимания, устремленного в глубину) я уловил шевеление какого-то чужого существа. Подобное даже трудно передать словами. У меня возникло ощущение наподобие того, как если бы я, нежась в теплой ванне, вдруг ощутил ногой что-то мерзостно-осклизлое. Прошла секунда, и озарения словно не бывало, а я, увидев вновь перед собой уходящие ввысь горные вершины, залитые кротким светом неспешно плывущей луны, ощутил в своем сердце трепет облегченной радости, словно возвратился с другого края Вселенной. У меня кружилась голова, и изнурительная усталость сковывала тело — а ведь то ощущение не продлилось в общей сложности и пяти минут.
..
я вдруг поймал себя на том, что спать уже больше не хочу, а лучше поговорил бы с Райхом или с кем-нибудь еще. Мне не терпелось высказать все то, что я недавно пережил. Человек считает, что его внутренний мир принадлежит ему лишь одному. «The grave's a fine and private place» «"Могила — прекрасное и уединенное место" (англ.).·, — так сказал когда-то Марвел. Примерно то же мы имеем в виду, говоря о своем сознании. В реальном мире наша свобода ограниченна; у себя в воображении мы вольны делать, что только вздумается. Ум — самое укромное место во всей Вселенной. Быть может, порой даже чересчур. „We each think of the key, each in his own prison“ «"Мы все мыслим о ключе, каждый в своей темнице" (англ.).·. И вся трудность лечения умалишенных состоит в том, чтобы прорваться в эту темницу. Но я никак не мог отделаться от мысли, что в уме у меня находится кто-то чужой. Подумав об этом теперь, я заключил, что оно не так уж и ужасно. В конце концов, когда заходишь в комнату, не ожидая там никого увидеть, и вдруг кого-нибудь там застаешь, то первой реакцией тоже бывает страх: а что, если это грабитель? Но с ним теперь можно бороться как с чем-то реальным, и мелькнувший было страх исчезает. Что взбудоражило меня, так это сам факт присутствия чего-то (или кого-то?) постороннего, так сказать, в моей собственной голове.
Именно тогда, сидя в палатке Райха в ночь на 21 апреля 1997 года, я и поведал ему о том ощущении, что пережил прошлой ночью. Думаю, пересказывать его я начал лишь для того, чтобы как-то отвлечь наши мысли от лежащих под толщей земли двадцатиметровых блоков. И мой рассказ был понят. Ибо Райх, вопреки моему ожиданию, прореагировал на него безо всякого удивления. Он в свое время изучал в университете психологию Юнга и был знаком с его учением о «родовом бессознательном», согласно которому (если таковое существует) людские умы представляют собой не изолированные друг от друга острова, а части некоего гигантского континента сознания. В области психологии Райх был гораздо начитаннее меня. Он привел на память выдержки из Олдоса Хаксли, принимавшего в сороковых годах мескалин, и так же, как я, заключил, что сознание в каждом из нас простирается в бесконечность. Хаксли, очевидно, в каком-то смысле шел несколько дальше, рассматривая ум человека как обособленный мир, подобный тому, в котором живет человек, — своего рода целую планету, где есть свои джунгли, пустыни, океаны. А на такой планете, как того и следует ожидать, могут обретаться всякие неведомые создания. Здесь я ему возразил. Ведь ясно, что слова Хаксли о «неведомых созданиях» были лишь метафорой, поэтической вольностью. «Обитателями» ума являются мысли и воспоминания, а не какие-нибудь чудовища. При этих словах Райх судорожно передернул плечами: «Откуда нам знать?» «Согласен, неоткуда. Но ведь надо же мыслить реально». Тут на память мне вновь пришло то ощущение, пережитое прошлой ночью, и моя уверенность поколебалась. Ну, а сами-то мы мыслим «реально»? Не стало ли у нас привычкой думать о человеческом сознании подобно тому, как наши предки думали о Земле, считая ее центром Вселенной? Я говорю «мой ум», будто подразумеваю под этим свой садовый участок. Но в какой степени мой садовый участок является действительно «моим»? На нем, не спрашивая моего на то соизволения, во множестве водятся жуки и черви, которые будут там водиться и тогда, когда меня не станет...
Вайсман оспаривает широко бытующее мнение о том, что дух созидания и самообновления так уж доминирует у народов Европы начиная с эпохи Ренессанса и до восемнадцатого столетия. История человечества в этот период полна кошмара и жестокости, однако человек находит в себе силы избывать их с той же легкостью, как набегавшийся за день малолетний ребенок восстанавливает энергию во время сна. Эпоху правления королевы Елизаветы преподносят как век торжества всех светлых начал в человеке, а между тем тот, кто изучал его историю пристально, ужаснется царившему в нем бессердечию и жестокости. Людей подвергают пыткам и сжигают заживо, евреям обрезают уши, детей истязают до смерти или обрекают на смерть в фантастически грязных трущобах. И тем не менее сила оптимизма и самообновления в человеке настолько велика, что хаос жизни лишь подгоняет его на новые дерзания. Великие эпохи следуют одна за другой: эпоха Леонардо, эпоха Рабле, эпоха Чосера, эпоха Ньютона, эпоха Джонсона, эпоха Моцарта... Нет нагляднее подтверждения тому, что человек есть бог, перед которым бессильна любая преграда. И вдруг странным образом человечество будто подменяют. Это происходит ближе к концу восемнадцатого столетия. Словно в противовес светлому, жизнеутверждающему гению Моцарта вдруг возникает кошмарная жестокость де Сада. Мы внезапно словно соскальзываем в эпоху тьмы; эпоху, где гении не творят более как боги. Вместо этого они безысходно бьются как в объятиях невидимого спрута. Наступает пора самоубийств. Фактически, начинается современная история, эпоха невзгод и тревожных потрясений.
Но почему это произошло так внезапно? Была ли тому причиной промышленная революция? Но она произошла не в один день и охватила далеко не всю Европу разом. Европа как была, так и оставалась землей лесов и крестьянских подворий. Чем, ставит вопрос Вайсман, можем мы истолковать несопоставимое различие между гениями восемнадцатого и девятнадцатого веков, если не предположением, что где-нибудь в тысяча восьмисотом году с земной цивилизацией случилось какое-то невидимое и вместе с тем катастрофическое изменение? Как можно происшедшей индустриальной революцией мотивировать полнейшее несходство Моцарта и Бетховена, когда последний по возрасту отставал от своего предшественника всего на четырнадцать лет! Как происходит, что мы вдруг оказываемся в столетии, где половина гениев оканчивает жизнь самоубийством или умирает от чахотки? По словам Шпенглера, цивилизации увядают подобно состарившимся растениям. Но мы-то наблюдаем у себя внезапный скачок из юности в старость! Гнет глубочайшего пессимизма принимается давить на нашу цивилизацию, находя отражение и в литературе, и в живописи, и вообще в искусстве. Но мало того, что человек неожиданно прибавляет в возрасте. Он, что представляется гораздо более важным, начинает вдруг терять силу самообновления. Можно ли представить, чтобы хоть кто-то из великих людей восемнадцатого столетия совершил самоубийство? А ведь им жилось ничуть не легче, чем их потомкам в девятнадцатом веке. Человек новой эпохи утратил веру в жизнь, потерял веру в знание. Он мыслит созвучно Фаусту: «Знанья это дать не может...»; все, что можно открыть и сделать, уже открыто и сделано. ..
Вот тогда в поисках ответа я и обратился к истории, и когда эти ответы отыскал, мне захотелось наложить на себя руки. Ибо если учитывать объективный ход истории, то теперешние события были в полной мере им предрешены. Человеческая цивилизация год за годом копила в себе перегрузку; в конечном счете это не могло не кончиться крахом. И в то же время одна деталь в эту картину не вписывалась: сила самообновления, присущая человеку. По логике, Моцарт должен был кончить самоубийством: тяготы его жизни были непереносимы. Но он этого не сделал. Что убило в человеке силу самообновления? Не берусь судить даже приблизительно, каким именно образом до меня дошло, что причина здесь может крыться одна. Догадка выкристаллизовывалась медленно, в течение долгих лет. Просто я постепенно стал прозревать, что численность производственных преступлений никоим образом не соответствует так называемым «исторически обусловленным причинам». Я как бы очутился на месте главы фирмы, которому чутье смутно подсказывает, что бухгалтер явно темнит с документацией, только как, пока неясно. Вот так однажды я и заподозрил о существовании неких вампиров сознания. И с той поры мои подозрения стали подтверждаться на каждом шагу. Впервые это случилось, когда я раздумывал над возможностью применения мескалина и лизергиновой кислоты при лечении индустриальных стрессов. По своей сути, понятно, действие этих препаратов не отличается от алкоголя и табака — они оказывают раскрепощающее влияние на организм. Переутомленный работой человек впадает в напряженное состояние уже по привычке и не может сломить эту привычку одним лишь усилием воли. Стакан виски или сигарета, срабатывая на моторные центры мозга, снимают то напряжение. Однако у человека есть привычки куда более древние и прочные, чем переутомление от работы. За миллионы лет эволюции у человека выработался целый комплекс разнообразных привычек, способствующих выживанию. И если хоть одна из них выходит из-под контроля, это приводит к умственному расстройству. Человек, допустим, имеет привычку остерегаться врагов, но если он даст этой привычке возобладать над собой, то превратится в параноика. Одна из привычек, укоренившихся в человеке наиболее глубоко, — неусыпное бдение опасности и всевозможных невзгод. Она не дает человеку вглядеться в свой собственный ум, поскольку он не может позволить себе отвести настороженного взгляда от обступающего его вплотную внешнего мира. По той же причине человек упорно не замечает красоту, предпочитая концентрироваться на практических проблемах. Эти привычки угнездились в человеке настолько прочно, что их не может пронять ни табак, ни алкоголь. А вот мескалин может. Он способен проникать до самых атавистических уровней человеческого сознания и раскрепощать те центры непроизвольного напряжения, что делают человека рабом собственной скуки и окружающего мира. Признаться, на первых порах вину за высокий уровень самоубийств и производственной преступности я возлагал в основном именно на «въевшиеся» привычки. Человек должен уметь расслабляться, иначе от переутомления он становится опасным. Он должен научиться контакту с самыми глубинными уровнями психики для того, чтобы перезаряжать свое сознание. Мне подумалось, что препараты мескалиновой группы смогли бы решить этот вопрос.
..
"Я говорю это в связи вот с чем. Вот уже более двухсот лет ум человека является неизменной добычей вампиров энергии. Бывали отдельные случаи, когда им удавалось полностью завладеть умом человека и использовать его в своих целях. Я, например, почти уверен, что одним из таких «оборотней» рода человеческого был де Сад, чей мозг всецело находился во власти у вампиров. Богохульство и мерзость его писания не свидетельствуют, как оно нередко бывает, о некоей «демонической живости стиля» — доказательством тому является то, что книги де Сада так и остались образцом творческой незрелости, несмотря на то, что их автор дожил до семидесяти четырех лет. Целью и смыслом его жизненного творчества было усугублять разброд в людских мыслях, намеренно искажая и извращая правду о сексе. Едва я прознал о существовании вампиров мозга, как вся история двух прошедших столетий стала мне до нелепости ясной. Примерно до 1780 года (а именно этот срок является ориентировочной датой по-настоящему масштабного вторжения вампиров мозга на Землю) почти все искусство у людей носило жизнеутверждающий характер — взять музыку Гайдна и Моцарта. После вторжения вампиров мозга этот солнечный оптимизм стал для людей творчества почти недосягаем. Своими орудиями паразиты сознания всегда избирали людей с наиболее тонким интеллектом, потому что именно такие люди пользуются наибольшим влиянием у остального человечества. Очень немногим творческим натурам оказывалось под силу сбросить с себя гнет вампиров, причем такие люди обретали через это новую силу. К числу таких, несомненно, принадлежал Бетховен; Гете тоже тому пример. И это с предельной ясностью объясняет, отчего паразитирующим на уме вампирам так важно, чтобы об их присутствии никто не догадывался; чтобы человек не сознавал, что они сосут из него жизненные соки. Человек, одержавший над вампирами верх, становится для них вдвойне опасен, поскольку в нем пробуждаются силы самообновления. Видимо, в таких случаях вампиры пытаются покончить с ним иным способом: натравить на него других людей. Следует вспомнить, что смерть Бетховена наступила после того, как он, покинув дом сестры после какой-то непонятной ссоры, гнал несколько миль под дождем в открытой повозке. Обобщая множество разрозненных фактов, мы обнаруживаем, что именно в девятнадцатом веке крупные творческие личности впервые начинают сетовать на то, что «мир ополчился против них». Гайдн и Моцарт, напротив, встречали у своих современников любовь и понимание. Как только талант уходит из жизни, пропадает и общая к нему неприязнь: вампиры мозга ослабляют свою хватку, у них и без того есть за кем присматривать. По истории литературы и искусства начиная с 1780 года можно проследить, как шла борьба с вампирами сознания. Творческие личности, отказывавшиеся проповедовать пессимизм и безверие, уничтожались. Хулители же жизни зачастую доживали до самого преклонного возраста. Небезынтересно, например, сопоставить судьбу хулителя жизни Шопенгауэра и безудержного ее апологета Ницше, сексуального дегенерата де Сада и мистика эротики Лоуренса. .. За исключением этих очевидных фактов я не очень преуспел в изучении вампиров мозга. Я бы, пожалуй, предположил, что в небольшом количестве они присутствовали на Земле всегда. Возможно, что христианское понятие дьявола исходит из смутного, интуитивного сознания той роли, которую вампиры играли на протяжении истории человечества: их вожделения завладеть умом человека, обратив его во вред всему живому, всем жителям Земли. Но обвинять вампиров во всех бедах человеческой цивилизации было бы ошибочным. Человек — это животное, стремящееся возвыситься до бога. Многие из наших бед — неизбежный побочный эффект направленного на то усилия. У меня есть на этот счет теория, которую я попытаюсь изложить для завершения мысли. Я склонен считать, что во Вселенной существует множество цивилизаций подобных нашей, и ими также движет стремление к развитию. На ранних этапах эволюции любую цивилизацию заботит в основном то, как обуздать природную среду, как одолеть врагов, как вдоволь обеспечить себя пищей. Но рано или поздно наступает момент, когда трудности начального этапа уже преодолены, и тогда цивилизация может обратиться взором в глубь себя, вкусить радость полета мысли. «My mind to me a kingdom is» «"Мой ум для меня королевство" (англ.)·, — сказал когда-то Эдуард Дайер. Так вот, когда человек приходит к осмыслению того, что его ум — королевство в самом прямом смысле, огромная неизведанная страна, вот тут он и переступает ту черту, что отделяет животное от бога. И я подозреваю, что вампиры мозга существуют тем, что отыскивают цивилизацию, близкую уже в своем развитии к той точке, где происходит скачок на качественно новый уровень, и начинают на такой цивилизации паразитировать, занимаясь этим до тех пор, пока в конечном счете ее не изведут. Последнее, правда, не является для них самоцелью, ведь тогда им придется разыскивать новый питающий их организм. Единственно, чего им нужно, это чтобы та колоссальная энергия, что выделяется при поступательном движении эволюции, питала их как можно дольше. Следовательно, целью вампиров является не допустить, чтобы человек прознал о мирах, скрытых в нем самом; следить за тем, чтобы его внимание рассеивалось наружу. Думаю, невозможно усомниться в том, что войны двадцатого века — преднамеренная затея вампиров. Поэтому более чем вероятно, что Гитлер, как и де Сад, был еще одним из числа отягченных злом «оборотней». Мировая война, равная по масштабу концу света, не отвечала бы их интересам, а вот затяжные войны масштабом поменьше устраивали бы их идеально. Как повел бы себя человек, доведись ему уничтожить или хотя бы прогнать вампиров мозга? Первое, что за этим последовало бы, — это, наверное, чувство небывалого облегчения ума, освободившегося наконец от гнетущего бремени; прилив сил и энтузиазма. Первый такой прилив наверняка ознаменовался бы рождением многочисленных шедевров мирового искусства. Человечество уподобилось бы детям, выпущенным из школы в день последнего звонка перед каникулами. А потом человек обратил бы свою энергию в глубь себя. Он перенял бы наследие Гуссерля (кстати, весьма примечателен тот факт, что именно Гитлер распорядился убить Гуссерля, причем как раз тогда, когда работа последнего вот-вот должна была увенчаться новыми открытиями). Человек неожиданно ощутил бы себя хозяином силы, в сравнении с которой водородная бомба кажется просто свечкой. Возможно, не без помощи таких стимуляторов как мескалин, он бы впервые сделался обитателем мира ума, точно так же, как сегодня является жителем Земли. Он бы пустился исследовать просторы своего сознания подобно тому, как Ливингстон и Стэнли исследовали Африку. Ему бы открылось, что в нем самом существует множество воплощений его собственного "я", наивысшие из которых олицетворяют то, что у наших предков носило бы имена богов. Есть у меня и еще одна гипотеза, звучащая настолько непредставимо, что я с трудом осмеливаюсь говорить о ней. Суть ее в том, что вампиры сознания, сами о том не ведая, слепо выполняют волю какой-то силы, еще более могущественной. Они, разумеется, способны вызвать гибель любой цивилизации, на которой станут паразитировать. Но если такая цивилизация каким-то образом проведает о нависшей над ней угрозе, то исход неизбежно окажется противоположным тому, который, казалось бы, логически предрешен. Одним из главных препятствий, мешающих эволюции человека, являются его докучливая лень и невежество, привычка плыть вниз по течению, полагаясь на то, что утро вечера мудренее. В каком-то смысле это, пожалуй, представляет для эволюции даже большую опасность (или уж по меньшей мере помеху), чем сами вампиры. Стоит человечеству прознать о вампирах, и сражение уже наполовину выиграно. Если у человека есть цель и вера в ее осуществление, он уже почти непобедим. Получается, вампиры сами могли бы невольно послужить причиной тому, что человек поднялся бы против собственного безразличия и лени. Однако это все так, просто слова...
Взять творчество поэтов-романтиков начала XIX века, таких, как Вордсворт, Байрон, Шелли, Гете. Они коренным образом отличались от своих предшественников Драйдена, Попа и др. Их умы подобны были мощным биноклям, способным с колоссальной силой фокусировать бытие человека. Ум Вордсворта, когда тот ранним утром озирал с Вестминстерского моста Темзу, вдруг возгудел подобно турбине, и за секунду времени множество отпечатков упорядоченно наложились друг на друга. Поэт на мгновенье увидел человеческую жизнь сверху — не червем земным, как извечно, но с высоты орлиного полета. И всякий раз, когда человек — будь он поэтом, ученым, государственным деятелем — видит жизнь таким образом, у него появляется грандиозное ощущение своей силы и храбрости, осознания смысла жизни и предназначения человеческой эволюции. И вот именно в тот переломный момент истории, когда человеческий ум готов был совершить грандиозный скачок на новую ступень развития (эволюция всегда происходит скачкообразно, подобно тому, как электрон перепрыгивает с одной орбиты атома на другую), паразиты и обрушились всей своей силой. Их план вторжения был коварен и дальновиден. Они взялись манипулировать главенствующими умами планеты. Эта трагическая истина была четко обозначена Толстым в «Войне и мире», где он высказал мысль, что «так называемым великим людям.., принадлежит малое значение в истории», что она движется своим ходом. Ведь все главные участники наполеоновской войны действовали механически, будучи просто пешками в руках у паразитов разума. Ученым подспудно вменялось исповедовать догматизм или быть отъявленными материалистами. Как именно? — путем внушения им глубокой внутренней неуверенности, от которой те бежали, с облегчением хватаясь за спасительный довод, что наука, дескать, есть «чисто объективное знание» (вспомним, как паразиты пытались переключить ум Вайсмана на математические задачи и шахматы). Коварный подкоп велся и под людей творчества: писателей, художников. Такие гиганты, как Бетховен, Гете, Шелли, судя по всему, вызывали у паразитов чувство ужаса. Они сознавали, что несколько десятков подобных людей наверняка способны вывести человечество на новый этап эволюции. И вот Шуман и Гельдерлин лишаются рассудка, Гофман гибнет от пьянства, Колридж и Де Куинси — от наркотиков. Гении уничтожаются торопливо и безжалостно, как мухи. Удивительно ли, что великие мастера искусства XIX века чувствовали, что мир настроен против них. Удивительно ли, что с таким проворством — слепящим ударом безумия — было покончено с храбрецом Ницше, безоглядно взывавшим к оптимизму в человеке. Более подробно в этот вопрос я вдаваться не буду, книги «лорда из Лейстера» покрывают его с исчерпывающей полнотой.
Да, над этим думают постоянно, уж больно тяжелы вопросы на которые коль они появились - нужно отвечать. И раз за разом, когда читаешь такое, приходит в голову даже не метафора, а видение в котором человеку, в его человеческом виде полагаются рамки не только телесные, но и рамки сознания. И сама попытка выйти за них есть по сути суицидальный акт запускающий цепочку разрушительных закономерностей которую после гибели гения мы назовем цепочкой случайностей. Или другими именем, если страшному и непонятному очень захочется приделать отличный от человека разум.
Спасибо Лу! Точно тебе говорю, "пошло" туда куда нужно. Идеи пошли косяком, а за окном ночь Самый лучший котенок в вашей жизни. Умный. Красивый. Крутой
Сообщение отредактировал: amator_sui - Сб, 17.02.2018, 01:28