В годы активных действий обдорских князей против русских возрастает их престиж среди северных соседей - самоедов. Князь Василий Обдорский сознавался, что еще в 1600 г. был «в изменной думе» с самоедами, когда они разгромили Мангазейскую экспедицию князя Мирона М. Шаховского [Миллер 1941:203]. В 1631 г. «ючейские самоеды», подстрекаемые обдорским князем Мамруком, враждовали с русскими в Мангазейском городке. В то же время к Мамруку обращался березовский воевода с просьбой убедить карачейских самоедов вернуть из полона захваченных ими казымских самоедов. Молик Мамруков ходатайствовал перед русской администрацией об освобождении аманатов, взятых у карачейских самоедов. По наущению Ермака Мамрукова обдорские, пустозерские, тазовские и ючейские самоеды не раз оказывали сопротивление русским: были побиты ясашные сборщики в Мангазейском городке, организовано нападение на Пустозерский острог [Бахрушин 1955а:134; 1955б:5-6].
Русская администрация была вынуждена считаться с авторитетом обдорских князей, тем более что они представляли единственно возможный вариант управления самоедами. С утверждением российской государственности самоеды оказались формально подчинены обдорским князьям Тайшиным. Не исключена вероятность генеалогической связи обдорского княжеского рода с самоедами. Ф. Белявский утверждал, что род князей Тайшиных «происходит от самоедов, а не от остяков, с которыми они приняли только святое крещение» [1833:84].
Попытки со стороны русского правительства раздельного обложения ясаком самоедов и нижнеобских остяков не увенчались успехом. Сбор податей осуществлялся ясачными сборщиками, которые в сопровождении казачьих отрядов отправлялись по юртам и стойбищам. С целью предупредить открытые выступления и призвать к государеву ясаку подведомственных туземцев, особенно тех, что укрывались в тундрах от ясачных поборов, широко применялось аманатство [продробнее см.: Бахрушин 1955в]. Взятие аманатов с тундровых и лесных ненцев практиковалось до середины XVIII в. Государевой грамотой (1652 г.) «повелено Карачейскую самоядь с ласковостью склонять к даче аманатов из лучших людей, для удержания от воровства и обложения ясаком». Грамотой следующего года повелевалось «Карачейскому князьку Хулеву быть в аманатах на Березове, а при смене аманатов велеть сыскивать разбежавшихся самоедов, приводить их на прежние угодья, где жили, и взыскивать с них ясак» [Словцов 1844:91].
В преданиях остяков сохранился рассказ о том, как казачьего сотника Какаулина, приехавшего к самоедам за сбором ясака, «самоедский старшина, желая угостить прилично, позвал к себе в чум и при Какаулине приказал своей младшей дочери раздеться, показал ему тело ее, которое было жирное и белое. После этого убил дочь свою и, отрезав у нее груди, вынув сердце, положил то и другое в котел и стал варить на тот предмет, чтобы этим лакомством поподчевать Какаулина, но тот, испугавшись, убежал из чума и более к самоедам за сбором ясака не приезжал, а поручил таковой производить остяцкому князцу» [Кушелевский 1868:52-53].
Возможно, в переложении Ю. И. Кушелевского смешались ненецкие легенды о мохоедах-людоедах (няд-нгаворта) и рассказы о приключениях ясачных сборщиков. В данном случае примечательно другое - зафиксированное в фольклоре стремление русских властей уступить право ладить с «немирными» самоедами остяцким князьям.
Несмотря на давние связи с самоедами, обдорским князьям далеко не всегда удавалось осуществить свои административные полномочия. Стремясь освободиться от их власти, самоеды нередко совершали опустошительные набеги на Обдорск и соседние волости. В 1678-79 гг. «воровская самоядь больше 400 человек и ясашных остяков, которые были в юртах и на промыслах и у рыбной ловли, убили 23 человека и над ними надругались, носы и рук персты у них резали, а жен их грабили и нагих оставляли, а детей имали к себе в полон». Основная их цель состояла в том, чтобы «князца Гынду Моликова с товарищи убить и всех обдорских остяков разорить» [см. Бахрушин 1955а:95]. Гында Моликов держал 13 самоедов и «морил их с голоду» [Карцов 1937:25]. В 1714 г. остяки Куноватской волости били челом государю и просили у обер-коменданта И. Ф. Бибикова защиты от нападений закаменной и пустозерской воровской самояди, разорившей Чюружские юрты и намеревавшейся пойти на р. Ляпин. «Ради обережи остяцких волостей» велено было «послать березовских служилах людей 6 человек с ружьем» в Куноватскую волость и Сынский городок. В 1716 г. послали жалобу в Березов и Тобольск на пустозерских самоедов, которые «пограбили... и 300 оленишков... отогнали, и в том грабеже одного человека... до смерти убили, а иных поймав взяли, и руки и ноги переломали и с собою возили», подал ляпинский князь Семен Кушкиреев. Он же сообщал, что те же самоеды, Ваюру Шиурзин и Леда Кудрин, хотели в том же году вновь напасть на остяков, которые, «боясь их воровского приходу», не смели ходить «на лешие промыслы и Вашего Величества ясаком промышлять». В 1717 г. «низовая воровская самоядь» приходила на Казым, ограбила остяков Юильского и Памытского городков [Пам. Сиб. истории XVIII в. 1885:35-34, 106-108, 170-171].
С целью охраны ясачных остяков от самоедов в Обдорске была установлена «годовая обережь», для которой высылалось из Березова 50-100 казаков, при крепости имелись пушки и мортиры [Дунин-Горкавич 1911, приложение I:3]. В 1742 г. в Обдорск были посланы «две пушки железные со станками и колесами калебировыя да при них дроби 300». В 1749 г. Обдорск оберегали 50 казаков при «годовщике сыне боярском» и 14 человек при пушкаре Иване Никитине. В 1761 г. сюда был прислан березовский боярский сын Михайла Лихачев «да казаков 20 человек с ружьем и амунициею и полные комплекты в лядунках патроны с пули». Березовская воеводская канцелярия предписывала Лихачеву: «Чтобы ты в бытность твою в Обдорске навсегда имел в команде своей от самояди, а в случае и от остяков, яко от легкомысленных народов, крепкую, а особливо во время их приезду к платежу в казну ясака, предосторожность, и для того содержать в крепости достаточно с заряженным ружьем караул..., артиллерия бы всегда в исправности с припасами и служительми к ней стояла» [Герасимов 1909:19-22].
По сообщению Ю. И. Кушелевского, против непокорных самоедов «в помощь остякам, как племени, способствующему русскому правительству для введения в северной стране административного порядка», не раз посылались войска (казаки), и только с основанием Обдорского городка самоеды «признали над собою власть русского правительства и остались в подчинении остяцкого князя Тайшина» [1868:56-57]. Политика управления кочевниками-самоедами через посредство остяцких князей на этапе военного утверждения российской государственности была единственно возможной. Власть Тайшиных, подкрепленная военной силой казаков, в течение нескольких веков удерживала в подчинении самоедов. Вместе с тем на протяжении XVI-XVII вв. обдорские остяки и самоеды не раз совместо выступали против российского управления, и даже в начале XVIII в. (в 1716 г.) березовские самоеды в союзе с сургутскими остяками намеревались «взять город Сургут да Березов, а в них комендантов и грацких жителей побить всех до смерти» [Пам. Сиб. истории XVIII в. 1885:108]".
Ссылка на источник:
http://www.yamalarchaeology.ru/index...d=106&pageno=3 Таким образом, «мирные» остяки и самоеды (ненцы) угрожали русским крепостям еще в середине XVIII века! Подробнее об освободительной борьбе хантов и манси можно прочитать в труде акад. С. В. Бахрушина «Остяцкие и вогульские княжества в XVI—XVII веках» (М., 1935):
http://www.i-u.ru/biblio/archive/bahrushin_ost/ Когда читаешь подобные материалы, возникают устойчивые ассоциации с историей покорения русскими Северного Кавказа...
Отыр - древний вогульский воин.
В 1989 г. в Новосибирске вышла интересная книжка Гемуева И.Н., Сагалаева А.М., Соловьева А.И. «Легенды и были таежного края» (Новосибирск: Изд-во «Наука», Сибирское отделение, 1989) — о «темных» веках истории Западной Сибири, мало известных даже историкам:
«Реки прежде всего были главными транспортными артериями Сибири. Передвигаясь по ним, древний человек осваивал Западно-Сибирскую равнину. Одновременно Обь и Иртыш были главными путями, связывавшими тайгу с районами Южной Сибири, с иным культурным миром. По речным долинам далеко на север проникали волны миграций с юга. По рекам шли на юг меха, на север серебро, оружие. Благодаря этим «голубым проспектам» Западная Сибирь оказалась проницаемой для культурных влияний, исходивших из Ирана, Византии, а может быть, и Индии...
Обилие серебра в западно-сибирской тайге еще недавно просто поражало воображение. И.А. Орбели и К.В. Тревер писали в 1930-е годы, что находки серебряной посуды были столь заурядным явлением для жителей Зауралья, что ее использовали даже в качестве кормушек для домашней живности. Показателен и такой факт: живший в Чердыни в началe XX века купец Алин слыл большим любителем сибирских древностей Особенно манило его восточное серебро. К несчастью, пожар положил конец его увлечению и уничтожил любимую коллекцию. В дымящихся руинах дома собрали покореженные, сплавившиеся, бесформенные остатки собрания. Когда же их взвесили, то серебра оказалось ни много ни мало 16 пудов. И это лишь одна из частных коллекций...
Военные дружины аборигенов тайги состояли из двух неравных частей, большую из которых составляло ополчение — самовооруженный народ... В случае особо грозной опасности на борьбу поднималось, вероятно, все население княжества. О селькупах, например, известно, что в старину при крайней необходимости в ополчение включались женщины и подростки, то есть все, способные носить оружие... Принципы всеобщего вооружения и связанная с ними система военной подготовки вытекали из нужд и возможностей присваивающего хозяйства. Умение в совершенстве пользоваться оружием, ловкость, физическая сила и выносливость — качества, необходимые воину и охотнику, с детства выковывались в повседневных занятиях. В древних обществах большое значение придавалось участию в охоте, как способу тренировки воинских формирований...
Охота имела большое значение в воспитании физической силы, выносливости, в отработке системы коллективного взаимодействия, согласованности в последующих тактических операциях... Специальными упражнениями вырабатывались ловкость, умение защищаться от стрел. Для этого юношу ставили на открытое место и стреляли в него из лука тупыми стрелами. «Сперва тихонько пускают стрелы, потом больше, больше. Когда он совершеннолетний станет (15—16 лет), он уже полностью все знает. Это по всей нашей национальности было...» — свидетельствует устная селькупская традиция. Согласно той же традиции, большое значение имела острота зрения, которая проверялась следующим образом: «Если на ковше (Большой Медведицы) в середине видит звезду — значит хорошее зрение».
Подобные методы подготовки имели повсеместное распространение. Во всяком случае, они известны у народов крайнего северо-востока Сибири, а западносибирские богатыри, по фольклорным преданиям, ловко уклоняются от пущенных в них стрел, быстро приседая или высоко подпрыгивая, а то и попросту отбивая их веслами, палкой и другими подручными средствами. Настойчивость, с которой в разных вариациях сообщаются эти сведения, весьма примечательна. И, несмотря на кажущуюся фантастичность, сведения эти содержат рациональное зерно. Недавно в литературе было сообщение о том, что комплекс довольно несложных психологических упражнений развивает реакцию настолько, что позволяет даже ловить стрелу, и не только уклоняться от нее...
Особое место в системе тренировок занимали бег, прыжки, метание копья, ношение тяжестей (камней, бревен). В легендах и былинах обычны мотивы, связанные с подобными упражнениями. В отдельных случаях (видимо, в целях тренировок) носили на охоте панцирь. В фольклоре есть сведения о состязаниях и военных играх, происходивших на особых чистых площадках возле городищ и поселений. Активное участие в них иногда принимали соседи и чужеземные богатыри. Во время состязаний они внимательно изучали силу и способы борьбы, накапливали опыт на случай возникновения настоящей войны. Здесь происходило выявление отличительных качеств воина. Собравшись, богатыри соревновались в стрельбе в цель, в прыжках в высоту через натянутые между двумя столбами ремни, в борьбе, в беге на лыжах, в метании в друг друга ногой каменных глыб, спихивании друг друга с места, в ломаньи голыми руками сушеных бедренных костей животных, других предметов и так далее. Судя по тому что эти упражнения легли в основу состязаний и игрищ, можно предположить и их популярность в общей системе воинских тренировок. Как видно, комплекс представляет собой органичное сочетание динамических и изометрических нагрузок, дающих прекрасные результаты в развитии настоящей атлетической силы...
Таким образом, облик военных формирований лесного населения представляется нам в виде небольших пехотных отрядов, мобильных и маневренных, умело использующих преимущества местности, зимой передвигающихся на лыжах, летом — на лодках по многочисленным рекам и протокам. Характер же военных действий, на основании этнографических, исторических и фольклорных данных, предстает как ряд внезапных набегов и нападений. Такая обстановка заставляла быть настороже. Предания донесли до нас ту атмосферу, когда все «...боялись друг друга. Жили, друг друга не видели, прятались, думали: «Ты меня убьешь!» А тот думал: «Ты меня убьешь!» Поэтому старались, чтобы никто не знал, где он живет, проход от воды под землей делали». Из страха быть обнаруженными предки хантов укрывали и маскировали свод жилища. Очевидно, в это время складывается обычай, широко известный, в частности, на Вахе, когда подъезжавший к поселению извещал о себе криками, символизируя мирные намерения, и ожидал, пока его не встретят. Известна такая традиция и у лесных ненцев. Чтобы уберечься от внезапных нападений, аборигены тайги формируют систему оповещения и сигнализации, включающую искусственные сооружения и ряд примет, связанных с наблюдениями над поведением птиц...
Когда в устной традиции речь заходит о войнах, на первое место всегда выдвигается лук. Приготовление к войне заключается прежде всего в подготовке лука и стрел. По одной из былин, узнав о приближении вражеского войска, братья героя запираются в городке, сам же он «сел строгать стрелы, 1000 стрел... настрогал». Точно так же поступают действующие лица других селькупских и хантыйских преданий. В эпических сказаниях рассказывается о том, что при подготовке к войне мужчины разделяются па две группы. Одна заготавливает древки, другая — наконечники. Согласно данным в отдельных случаях у селькупов, например, практиковался подсчет убитых по тетивам. «Собрали тетиву с ненецких луков (у погибших) — на две нарточки сложили. Собрали у наших — на одну нарточку сложили...»
Лук и стрелы — непременные атрибуты воина во всех перипетиях жизни. В преданиях с ними он начинал бой, с ними продолжал преследование. В исторических сказаниях самого широкого историко-культурного и хронологического круга рождение главного персонажа или героя, деяния которого оставили глубокий след в памяти современников и потомков, глубоко символично и сопровождается особым знамением — залогом грядущих дел. Заратуштра рождается смеющимся, Чингисхан — с комком запекшейся крови в руке... а остяцкие богатыри — «держащие лук в руке (привычной) к луку». Таким образом, материалы фольклора свидетельствуют о ведущей роли лука в общей системе вооружения. Это положение вполне согласуется с археологическими данными, где наконечники стрел являются одной из наиболее массовых категорий находок...»
