Я видел, мама, дивное во сне, как будто летом выпал мягкий снег в деревне и ближайших околотках,
Качалась парусиновая лодка моя в продолговатом озерце, Молилась мать Отцу да об отце, воюющем с полгода в Гудермесе, И отступали беды и болезни (так он потом описывал родне),
Я видел сон о мире и войне, в которой победили мы, конечно, То был декабрь, как подобает, снежный, и ехали солдаты по домам,
Мне было шесть, я мало понимал что, в окнах сплошь заплаканные бабы, Я тюрю ел, рассказы слушал папы, и время шло обычным чередом, Отец был дома, и Отец был Дом – основа, стены каменные, крыша,
Проснулся я, быстрее стал и выше, и чей-то муж любимый и отец, а где-то замерзающий Донец качает парусиновую лодку, читаю сказку сыну, а не сводку военную за лето двадцать пять,
И снова б в сон, но не желаю спать – Увидеть бы воочию победу, как чистый снег, во сне идущий летом...
Талант нельзя пересадить, как почку, Как сердце, печень, голову, лицо… Гремучая бездарность катит бочку, Где много букафф, но живую строчку Не вложишь в бездарь, как птенца в яйцо, – Господь поставил в этом смысле точку!
Живая строчка, как живая птичка, Легко летит с того, на этот свет, Для Господа – все живы, мёртвых нет, Божественна талантов перекличка, Немыслима талантов обезличка, – Поэтому божественный запрет:
Нельзя талант пересадить в бездарность, Сожрав талант, она придёт в расцвет, И чёрная тогда неблагодарность Вам будет от бездарности в ответ, – Начнётся взлёт бездарности гремучей! Поэтому, хирургов как ни мучай, Нельзя талант пересадить, как почку, – Господь поставил в этом смысле точку!
* * * Сбудется лучшее - там, где не сбудется худшее. Сбудется светлое - там, где не сбудется мрак. Это - единая мера для каждого случая, Всё остальное в сравнении - мусорный бак Хлама, утратить который - не самое худшее Там, где утрату Отечества не с чем сравнить, Это - единая мера для каждого случая, Вера единая, правды суровая нить.
Нет без народа страны - это высшее знание, Нет без него ни страны, ни грядущих времён. Эта единая мера известна заранее, Все остальные примерки - фасон похорон. Сбудется лучшее - там, где не сбудется худшее, Там, где не сбудется сдать Севастополь и Крым. Это - единая мера для каждого случая, Богом даётся, как воздух, который незрим.
* * *
Пока светает и темнеет, пока темнеет и светает, Пока святая тайна тает, не исчезая ни на миг, И в небе облако летает, пока река его питает, И это облако питает волну, где жабры и плавник,
Пока простор звенит в просторе, как в подстаканниках стаканы, Пока в поэзии растворе сияют солнце и луна, Пока ритмичны океаны, листвы изделия чеканны, Пока у слога – чувство Бога, чья сила движет времена,
Пока из логова наживы ничто не избежит разрухи, Пока событий старожилы мерцают ночью в небесах, Пока любовь струится в жилы, всё остальное – в том же духе, Всё остальное – как при Ное, кошмар в библейских чудесах.
И ты со мною, мой Читатель, и ты со мною, как при Ное, Переплывёшь потоп в ковчеге, нельзя купить ковчег за чек, Пока у слога – чувство Бога, пока ритмично всё родное, Пока сильна сказать так много голубка, белая как снег.
АЛГОРИТМ
Америка, Британия, Германия, Военный опыт их необычаен. Что вижу в историческом тумане я? Великие у них завоевания: Начнут войну, а мы ее кончаем!
Наш героизм, конечно, отвратителен, Когда воюют с нами – он отчаян, Он дик и беспощаден к поглотителям, Чей героизма дух необычаен: Начнут войну, а мы ее кончаем!
Но если мы распахнуты дурацки И океан доверья излучаем, - Нам тут как тут подбрасывают цацки, Которые, срабатывая адски, Начнут войну, а мы ее кончаем!
Все повторяется и обрастает баснями О том, что всех мы очень огорчаем, Что всех на свете мы ужаснее, опаснее! Мы огорчаем всех, кто нас прекраснее: Начнут войну, а мы ее кончаем!
* * * (Как Юнна Мориц читает это своё стихотворение - слушайте по ссылке.) * * *
Низко и тихо летит беспилотник над речкой. Ярко и громко стучат фейерверки на дачах. Осень стоит над сырым Подмосковьем со свечкой. Небо беспечным гулякам желает удачи.
Где переходит геройство страны в окаянство? Глупо о прошлом страдать, как о битой посуде. В наше частичное время в частичном пространстве Ходят в частичках тумана частичные люди.
Новости с фронта заглушены вновь кофемолкой. Русская жизнь, как струна от казармы до лофта. Кто-то разделся, и Сталин синеет наколкой, Ну, а другой Солженицына держит под кофтой.
А у тебя лишь любовь под последней рубашкой. Колокол сердца над вечно раскрытой могилой. Как ты справляешься, Господи, с этой натяжкой? С ветром истории нечеловеческой силы?
Волк-живописец любуется голой овечкой. Едут богатые в рай на потрепанных клячах. Низко и тихо летит беспилотник над речкой. Ярко и громко стучат фейерверки на дачах.
Гремит и гремит войны барабан. Зовет железо в живых втыкать. Из каждой страны за рабом раба бросают на сталь штыка. За что? Дрожит земля голодна, раздета. Выпарили человечество кровавой баней только для того, чтоб кто-то где-то разжи́лся Албанией. Сцепилась злость человечьих свор, падает на мир за ударом удар только для того, чтоб бесплатно Босфор проходили чьи-то суда. Скоро у мира не останется неполоманного ребра. И душу вытащат. И растопчут та́м ее только для того, чтоб кто-то к рукам прибрал Месопотамию.
Во имя чего сапог землю растаптывает скрипящ и груб? Кто над небом боев — свобода? бог? Рубль!
Когда же встанешь во весь свой рост ты, отдающий жизнь свою́ им? Когда же в лицо им бросишь вопрос: за что воюем?
"Вечерело. Пели вьюги. Хоронили Магдалину, Цирковую балерину. Провожали две подруги, Две подруги - акробатки. Шёл и клоун. Плакал клоун, Закрывал лицо перчаткой.
Он был другом Магдалины, Только другом, не мужчиной, Чистил ей трико бензином. И смеялась Магдалина: "Ну какой же ты мужчина? Ты чудак, ты пахнешь псиной!" Бедный Рiccolo Вambino...
На кладбище Cнег был чище, Голубее городского. Вот зарыли Магдалину, Цирковую балерину, И ушли от смерти снова...
Вечерело. Город ник. В темной сумеречной тени. Поднял клоун воротник И, упавши на колени, Вдруг завыл в тоске звериной.
Он любил... Он был мужчиной, Он не знал, что даже розы От мороза пахнут псиной. Бедный Piccolo Bambino!" A. Вертинский
Сын подарил пластинку. Винтажную. Ту самую, что крутилась в детстве тысяча миллионов раз...
...Александр Николаевич заявился к нам в дом в 1970 году в виде большой золотистой пластинки. Мне было 6 лет и я тут же влюбилась в странного дедушку на бумажной обложке и выучила наизусть песню "Мадам, уже падают листья". Это произведение полностью отвечало всем моим эмоциональным запросам в тот жизненный период и на прослушивании к районному конкурсу вокалистов я собственноручно заменила плановую песню про котят на "Мадам". Комиссия всплакнула от счастья, но на городской смотр нас с Вертинским почему-то не отобрали. Интриги'с.
Дальше уже вся жизнь проходила под его покровительством и присмотром. В зависимости от жизненных периодов мне то "лиловый н..гр подавал пальто", то куда-то подевался "китайчонок Ли", то совершенно отвязался "маленький креольчик". Ну, а уж "Пей, моя девочка! Пей, моя милая! Это плохое вино..." - так органично звучало в клоповных комнатках студенческой общаги "Коммуна", под рваными простынками в конце 80-ых, что мы себя чувствовали практически международными бродягами в плотном позднесоветком окружении загнивающих комсомольских активистов МИСиС и трубадуров Грушинских фестивалей.
Родной, в принципе, человек для меня Александр Вертинский. Бросая, меняя, страны и женщин, он умудрился ни разу никого и ничего не предать. Россия, Константинополь, Париж, Америка, Шанхай, СССР ; 2 мировых войны, голод, кокаиновое безумие, кабаре и кабаки, любовь народа, большие сцены - всё это в жизни одного человека просто выстроилось нотным станом и пролилось на нас самым главным - его песнями.
Честно говоря, нам всем сегодня не сильно легче. Во многих судьбах сегодня подобное происходит: СССР- Перестройка - Израиль - Италия- США - Великобритания- Россия; опасность для жизни, опсность для дела, кабаки и кокаин, большие проекты и международные площадки - такой коктейль в жизни у многих моих знакомых. Все мы немного потомки Александра Николаевича Вертинского. И, дай нам Бог, также бережно сохранить себя, свою семью и свой талант, как это случилось с Великим Артистом. А тогда - пусть также снимают про нас сериалы и врут напропалую, но в мелочах. Важно, чтобы главное донесли нетронутым.
"...Потом опустели террасы, И с пляжа кабинки свезли. И даже рыбачьи баркасы В далёкое море ушли.
А птицы так грустно и нежно Прощались со мной на заре. И вот уж совсем безнадежно Я ей говорю в октябре:
"Мадам, уже падают листья, И осень в смертельном бреду! Уже виноградные кисти Желтеют в забытом саду!
Я жду Вас, как сна голубого! Я гибну в осеннем огне! Когда же Вы скажете слово? Когда Вы придёте ко мне?!"
И, взгляд опуская устало, Шепнула она, как в бреду: "Я Вас слишком долго желала. Я к Вам... никогда не приду".
P.S. пластинки, конечно, древняя история. Но вдруг и в вашей семье что-то сохранилось? Воскресенье, нежная осень, можно послушать не тропясь. Вынул из конверта... Опустил иглу... Шшшшшш...
