Ракурсы

– художник-график, книжный иллюстратор, поэт, член-корреспондент Академии художеств СССР. Заслуженный деятель искусств РСФСР. Учился в московской школе-студии Ф. И. Рерберга, у П. И. Львова и Н. Н. Купреянова в ВХУТЕМАСе/ ВХУТЕИНе. С 1925 года сотрудничал с несколькими издательствами и журналами как художник-иллюстратор, в том числе с «Веселыми картинками».
https://www.livemaster.ru/topic....5067393

Алиса Ивановна Порет

Ваша карьера художника-постановщика неразрывно связана с именем режиссера Федора Хитрука. Как вы оказались в его группе?

Я собирался поступать на курсы мультипликаторов, но опоздал, и начал работать на студии «Союзмультфильм» прорисовщиком. Это профессия важная, но незаметная. Она заключается в том, чтобы доводить рисунок персонажа до идеала – ведь все аниматоры рисуют по-разному, а на экране герой должны выглядеть одинаково.

Я работал у Михаила Цехановского, Бориса Дежкина, Льва Атаманова, Александры Снежко-Блоцкой, Леонида Амальрика, Петра Носова, Перча Мелик-Саркисяна. А потом попал к Федору Савельевичу Хитруку на «Каникулы Бонифация» и «застрял» на целых двенадцать лет.

Пока художником у него был Сергей Алимов, я оставался ассистентом, а когда пришел Володя Зуйков, мы с ним стали сопостановщиками.

Говорят, что группа Хитрука занимала на студии особое положение, что он добивался каких-то необыкновенно благоприятных условий для работы, увеличивал сроки съемок, что сама обстановка в группе у него была иная, нежели у всех…

Насчет обстановки не знаю… У Хитрука, может, пили меньше, чем у других. Но я не помню, чтобы он добивался каких-то особых условий. Условия всегда были жесткими, это все на себе чувствовали. Ежели давали на производство шесть месяцев, то всем давали одинаково. И финансировали одинаково, будь то шедевр или пустячок.

С Федором Савельевичем было трудно и замечательно. Но я и сейчас могу сказать, что если бы Хитрук продолжал делать кино, я бы оставался с ним до сих пор. Мы все чувствовали себя одной семьей.

Известно, что Хитрук вышел из мультипликаторов. В его фильмах кто был автором изобразительной части – художники или, все же, больше он? Иначе говоря, чьими глазами мы видим фильмы?

Это зависело от многого. Когда Хитрук делал с Алимовым «Историю одного преступления», в голове у Федора Савельевича были совсем иные персонажи. И когда Сергей – выпускник ВГИКа – огорошил его своими рисунками, Хитрук пришел в себя нескоро. Но, как видно на экране, он совладал со своими потрясениями и согласился с художником. И получилось совершенно другое качество.

Или давайте возьмем знаменитого «Винни-Пуха». Конечно, Федор Савельевич сидел с нами, обкатывал то, что получалось, ругался и только что не дрался. Поначалу Володя Зуйков принес совершенно невообразимого персонажа. Это был не медвежонок, а взбесившийся одуванчик, существо неопределенной формы: шерстяное, колючее, будто сделанное из старой швабры, потерявшей форму. Уши – как будто их кто-то жевал, но не успел отъесть одно из них. Нос – где-то на щеке, разные глаза, да и все у него было врастопырку. Но что-то в этом было! И Хитрук схватился за голову: «Черт, что это вы придумали!» Он всегда хватался за голову, и все выражения крайнего возмущения или удовольствия – все начиналось с «черта». Сели за этого несчастного зверя, и, в конце концов, под его руководством выровняли.

Когда-то Федор Хитрук рассказал, что старался придать Винни-Пуху форму боба. На его взгляд, она должна была в полной мере отражать суть героя: медвежонок хоть и глупенький, но думающий. Да и для работы эта форма была очень проста: в движении персонаж почти не менялся.

Форма-то проста, да не спроста. К ней мы шли долго. Но «играть» Винни-Пухом было достаточно трудно. Давайте порассуждаем. Поскольку изначально он обжора, то не мог быть худым. Значит, наклоняться он должен всем телом, поворачиваться – всем телом, смотреть вверх – тоже всем телом. Башку повернуть сильно он не может, только чуть-чуть. И вот поскольку наш Винни Пух весь состоит из невозможностей, то попробуй с ним что-то сделай! Но тут-то и появляется интерес. Ты начинаешь искать тоже физически невозможные положения. Вспомните, как Винни-Пух заглядывал в нору! Он весь переваливался вперед, зад занимал место головы, а нужно было еще найти равновесие всего этого кошмара. Такого положения у нормального персонажа быть не может. Сколько я бумаги изрисовал!

А Пятачок легко появился?

Тоже не сразу. Изначально он был, как вертикальная толстенькая сарделечка, но что-то нас не устраивало. Мы сидели с Вовой, карябали-карябали, и вдруг он взял и вырисовал у этой колбаски тоненькую шейку. И все встало на свои места.

Кстати, Борис Заходер – автор русского пересказа – был похож на Винни-Пуха, только гораздо тяжелее. Когда он садился в машину, она почти опрокидывалась. Хотя автором он был легким. Но при этом он все-таки больше любил то, что написал, чем наш фильм.

За вторую серию вы садились с таким же энтузиазмом, как в начале работы? Или популярность заставила?

Особой популярности мы и почувствовать-то не успели. Как-то сами по себе начали делать второй фильм, а на третьем выдохлись. Тем более что он оказался вдвое длиннее.

Сыграло еще и то, что «Винни-Пуха» нельзя было посылать ни на один международный фестиваль. Наше жадное государство не выкупило авторских прав, и мы не могли показывать фильм за рубежом.

После завершения эпопеи с Винни Пухом Хитрук снял совершенно иной и с изобразительной, и с драматургической точки зрения фильм «Остров». Без диалогов, декораций и почти без цвета. Чем был вызван такой выбор?

Самой жизнью, как и все на свете. Мы собирались делать совсем другое кино –сатирический памфлет, навеянный О’Генри. Мы должны были критиковать Америку, не бывавши в ней никогда. Потратили на подготовку фильма уйму времени, но вдруг отношения с США улучшились, и фильм не понадобился. Мы все вздохнули с облегчением, однако в Госкино Хитруку сказали: «Вы время съели, деньги съели и теперь укладывайтесь, как хотите, но в те же сроки должны снять другой фильм». Тогда Федор Савельевич обратился к нам: «Ребята, вот вам две недели, и вот тема – человек на острове». Мы с Зуйковым ушли рисовать все, что в голову придет… А потом Хитрук собрал кучу наших рисунков и тоже исчез на две недели – писать сценарий. А вы говорите, что у Хитрука были особые условия!

Так что на художественное решение «Острова», чрезвычайно простое и до сих пор вызывающее у меня содрогание, повлияла политика. Тем не менее, фильм получил Золотую пальмовую ветвь в Канне.

Когда вы сами стали режиссером, то в своих фильмах выступали и как художник, и как автор сценария. Это «триединство» – от безысходности?

В общем, да. Я, например, хотел бы, чтобы сценарий фильма «Жил-был пес» создал писатель. Тем более что неизвестным режиссерам не разрешали писать самим, также как не давали сочинять музыку композиторам – не членам Союза композиторов. У меня была печальная история с Александром Градским, музыка и голос которого звучат в моем фильме «Принцесса и людоед». Сотрудничать нам разрешили с большим трудом, а потом – еще хуже: фильм не показывали по телевидению лет восемь. Оказалось, что у Саши разладились отношения с властью. Когда я закончил работу, позвал съемочную группу домой, мы сели за стол, налили винца и стали ждать премьеру по телевизору. Началась «Веселая карусель», третьим сюжетом которой и была «Принцесса». Посмотрели первый фильм про цыпленка, затем – второй, про барана. Ждем – сейчас, сейчас… Идет проигрыш, и вдруг – бах! – «Рыжий, рыжий, конопатый»… И так – на восемь лет.

Мне кажется, что если бы сценарий «Пса» написал профессиональный автор, а не вы сами, фильм получился бы менее выразительным и лаконичным. А, может, и не получился бы вообще…

А поначалу сценарий и написал профессиональный автор. Я обратился к замечательному Сереже Иванову, но ничего путного из этого не вышло. И тогда от тоски я стал писать сам.

Не хотелось мне снимать кино про пионеров, про дружбу народов, про космос, не желал я и империалистов крушить. Взялся за простую украинскую сказку, «телеграфную» – всего пятнадцать строк – о том, как встретились в лесу старый волк и старый пес. «Ты мне поможешь, я тебе помогу». В голове застряла единственная фраза – «сейчас спою». Стал размышлять: они же всю жизнь были врагами, а как это показать? Они должны долго разговаривать? Нет. Сидеть рядом и думать, а над головами у них будут шарики летать с картинками? Тоже нет. В конце концов, все свелось к маленькому диалогу в лесу: «А помнишь, как ты меня гонял?» И оказалось, что больше ничего и не надо!

И как ваш сценарий приняли на студии?

Приняли-то хорошо, но заставили сделать короче, чем я хотел. До того, как начать снимать, я поехал на Украину: ходил по музеям, ездил по деревням, рисовал хаты, национальные костюмы, посуду, орудия труда, телеги, ручники, печки, ковры. А в Киеве попал в институт этнографии Академии наук Украины, познакомился там с двумя колоритными мужиками из отдела фольклора и попросил содействия на предмет народных песен. Они приволокли мне огромную магнитофонную катушку – помните, были такие магнитофоны с бобинами? Я что-то промямлил про финансовую сторону дела, но они оборвали: «Да ты шо? Сдурел?!» Несколько песен с этой катушки вошли потом в фильм.

Героев фильма «Жил-был пес» озвучили поистине великие актеры Георгий Бурков и Армен Джигарханян, у которого это был первый опыт в мультипликации. Как вам работалось с актерами?

Слава богу, у нас все сложилось. Сама история им понравилась, и сыграть ее им не доставило особого труда. Единственное, что я должен был объяснить – характер самого фильма, что это не фарс, не карикатура, а нормальная, жизненная история. Нельзя было, чтобы они кривлялись и выдавливали лишний смех из зрителя.

Помню, когда Джигарханян впервые вошел в тон-ателье, меня прошиб холодный пот. На рояле были разложены эскизы персонажей, и когда я увидел сутулого Армена Борисовича – ну, вылитый «Горбатый» из сериала «Место встречи изменить нельзя» – и посмотрел на точно такого же нарисованного мною волка, то подумал, что Джигарханян обидится и убьет меня. А он глянул и говорит: «А ничего, ничего! Хороший волк!»

В следующем своем фильме вы не только написали сценарий, нарисовали героев и сняли его как режиссер, но еще и озвучили все роли. Я имею в виду «Путешествие муравья». Это тоже от отчаяния?

Я хотел, что все было построено на чувствах и ощущениях, а не на объяснениях. Да и что там было объяснять? Отсюда и дичайшая задача с актерами – кого брать? Риту Корабельникову, Клару Румянову, Людмилу Гнилову? Все они замечательные актрисы, травести, но это уже стереотипы. Как только зазвучат их голоса, зрители начнут вспоминать их прежние роли. Поэтому я записал все сам, постепенно, в свободное время. Обдумал какой-либо вариант голоса, и – в тон-студию. Большого жука с фразой «Эх, молодежь!» сделал под Бориса Федоровича Андреева, а когда верещал за гусеницу, чуть горло не сорвал.

Деньги же, сэкономленные на актерах, позволили нам лишний месяц рисовать.

А можно открыть читателям секрет, что это не первый ваш актерский опыт? Вы озвучили десятки персонажей во многих известных фильмах.

Да, когда я был еще ассистентом Сергея Алимова на «Каникулах Бонифация», в Москву из Киева приехал Давид Черкасский искать актеров для своего первого фильма «Колумб причаливает к берегу». Его герои должны были говорить на псевдоанглийской абракадабре. И Алимов сказал Давиду: «Возьми моего ассистента, он хорошо кривляется!» В итоге, я озвучил ему сразу двадцать ролей – гангстеров, полицейских, старушек, матросов, нищих, сумасшедших, докторов, девочек, мальчиков, собак и котов. А потом озвучивал «Шпионские страсти», «Ограбление по…», «Приключения капитана Врунгеля», «Наваждения Родамуса Кверка», «Как казаки мушкетерам помогали», фильмы Хитрука, свои фильмы и работы своих студентов…

Вам это нравилось?

Да ради бога! Ко мне обращались не только ради экономии, но и для того, чтобы дописать какую-то фразу, о которой забыли. Не вызывать же снова актера! Вспомните «Возвращение блудного попугая», там есть такая реплика: «Таити-Таити, не были мы ни в какой Таити, нас и здесь неплохо кормят».

Эдуард Васильевич, не могу не задать вам под занавес один вопрос, который волнуют всю анимационную общественность. Понимаю, что вам вряд ли хочется говорить на эту тему, но для всех ваших поклонников это очень важно. После великолепного «Мартынки» вы больше не снимаете кино. Чем это вызвано?

Здесь односложно нельзя ответить. Чтобы отвязались, я отшучиваюсь: да я ненавижу мультипликацию! Люди без чувства юмора верят, иные спрашивают: «А почему?» Отвечаю – потому что она сожрала мою жизнь. И часть правды в этом есть. На каждом фильме я выматывался весь без остатка и каждый раз потом клялся, что этот фильм – все! – последний. «Чтобы я еще раз!..» И до сих пор, когда я смотрю свои фильмы и вижу только недочеты, промахи, ругаюсь: «Вот сукин сын, сволочь, башку бы оторвать!»

Не снимаю, ну и что? Главное, гадости не делать. А не делать кино – это не страшно. Страшно – делать кино, то есть, болеть им. Это, и правда, тяжелая физическая и психическая болезнь, в которую я каждый раз входил с трудом, а выходил уже не помню как. Потому что это был уже не я, а чье-то чужое тело, пациент.

После «Мартынки» на «Союзмультфильме» работать стало невозможно, а свою студию я не завел. Надолго застрял в правлении АСИФА – международной ассоциации аниматоров. Много лет занимался со студентами, и сейчас занимаюсь. Всегда рисовал книги и сейчас рисую.

Так что снимать некогда. Но я не зарекаюсь…

«Кино для себя – это безумие…»
Если бы меня попросили написать биографическую заметку о Назарове в энциклопедический словарь, я бы растерялся. Как в двух-трех фразах описать его уникальное творчество, разъяснить его значение для отечественного анимационного кино? Да и кто он вообще, Эдуард Назаров? Художник, способный скупыми штрихами карандаша создавать законченный человеческий (и животный) характер? Сценарист, писавший только для себя, и которого вряд ли смог бы экранизировать кто-либо другой? Режиссер, придумавший целый мир героев, безмерно обожаемых несколькими поколениями?

Он снял всего семь фильмов, из них два – короткометражных, один – почти неизвестный, два – уморительно смешных и еще два – гениальных. Можно снять десятки картин и даже не приблизиться к той планке, которую задал для себя, а потом и победно взял Назаров.

А как описать его общественную деятельность? В течение одиннадцати лет Эдуард Назаров – вице-президент АСИФА – пытался сделать из этой международной организации профессиональный клуб, «третейского судью» в бесконечных спорах между творцами и продюсерами. И если родилась Ассоциация в 1960-м году как мостик над «железным занавесом», если у ее истоков стояли лучшие мастера мировой анимации, любившие друг друга, как члены одной семьи, то со временем деятельность АСИФА обюрократилась и измельчала. Кроме того, с появлением интернета отпала необходимость в личных встречах. Романтические идеи рухнули, надежды не оправдались. С уходом Назарова из трех официальных языков АСИФА спешно вычеркнули русский.

Почти пятнадцать лет Эдуард Назаров – президент первого в стране и одного из лучших в мире международных фестивалей мультипликации – «Крок». Он – символ фестиваля, настроение фестиваля, мудрость фестиваля, смех фестиваля. Когда Назаров ведет ночной карнавал, участники и зрители лежат вповалку от хохота, причем смеются не столько над костюмами, сколько над его шутками. Если на торжественной церемонии открытия куда-то исчезает переводчик, президенту ничего не стоит взять эту роль на себя. Свой почетный пост Эдуард Васильевич делит с украинским коллегой и другом Давидом Черкасским, ведь «Крок» – порождение кинематографистов двух стран. И когда они появляются вместе, такие разные внешне, но чем-то схожие по манерам, почему-то на душе всегда становится тепло.

Эдуард Назаров – педагог. Даже если бы он не был режиссером, его имя вошло бы в историю кино, благодаря ученикам. Александр Петров, Михаил Тумеля, Михаил Алдашин, Алексей Харитиди, Алексей Демин, Александр Бубнов, Зоя Трофимова, Ринат Газизов, Андрей Соколов, Дмитрий Геллер, Степан Бирюков… Эти имена сегодня авангард отечественной анимации. Кому они незнакомы, перечислю мизерную часть их достижений – «Оскар», золото в Каннах, Госпремия России, «Ника», «Золотой орел», Гран-при лучших кинофестивалей планеты. Но дело не в призах – их у самого Учителя предостаточно.

Мастерскую Хитрука-Назарова называли знаменем Высших режиссерских курсов, на занятия к этим мастерам бегали с особым рвением, потому что – по словам студентов – это было интересно и больно. Ведь от любимых педагогов всегда можно было услышать в свой адрес правдивые вещи. Правда, Эдуард Васильевич не любит говорить долго и красиво. Когда нельзя помочь карандашом, он может ввернуть красивую фразу: «Главное, не ЧТО, а КАК. ЧТО – это всегда одно и то же: любовь, ненависть, страдание, радость. А вот КАК – это уже будет зависеть от логики движения души твоих персонажей…» Назаров никогда не давит и не тянет за уши, он умело направляет. А это – уже дар.

«Кино для себя – это безумие, - не устает повторять Эдуард Васильевич. – Для себя рисуйте лучше картины или общайтесь посредством компьютера. А делая кино, вы должны думать о том, чтобы зритель на вашем фильме не заснул…»

Сергей Капков, «ГАЗЕТА» 13 сентября 2004 г.