Когда видишь Кузмина в первый раз, то хочется спросить его: «Скажите откровенно, сколько вам лет?» — но не решаешься, боясь получить в ответ: «Две тысячи». Без сомнения, он молод, и, рассуждая здраво, ему не может быть больше 30 лет, но в его наружности есть нечто столь древнее, что является мысль, не есть ли он одна из египетских мумий, которой каким-то колдовством возвращена жизнь и память. Только он не из мумий древнего Египта. Такие лица встречаются часто на эль-файумских портретах, которые, будучи открыты очень недавно, возбудили такой интерес европейских ученых, дав впервые представление о характере физиономий Александрийской эпохи. У Кузмина такие же огромные черные глаза, такая же гладкая черная борода, резко обрамляющая бледное восковое лицо, такие же тонкие усы, струящиеся по верхней губе, не закрывая ее. Он мал ростом, узкоплеч и гибок телом, как женщина. У него прекрасный греческий профиль, тонко моделированный и смело вылепленный череп, лоб на одной линии с носом и глубокая, смелая выемка, отделяющая нос от верхней губы и переходящая в тонкую дугу уст. Такой профиль можно видеть на изображениях Перикла и на бюсте Диомеда.
..
Он жил значительно позже Мелеагра — уже в царствование императора Адриана, как можно заключить из одного стихотворения, в котором речь идет несомненно об Антиное, с которым он встретился три раза. В это время он был воином в войске императора. Он рассказывает, что шел за обедом для товарищей мимо дворцового крыла и через широкое окно увидал его:
Он сидел печально один, Перебирая тонкими пальцами струны лиры, А белая собака лежала у ног не ворча, И только плеск водомета мешался с музыкой… Волшебством показалась мне его красота, И его молчанье в пустом покое — полднем. И крестясь, я побежал в страхе прочь от окна.
Из последующей его жизни мы знаем только то, что он был библиотечным писцом, как это видно из его великолепного гимна Солнцу. «Солнце, Солнце, — говорит он: — Я — бледный писец, библиотечный затворник, но я люблю тебя, Солнце, не меньше, чем загорелый моряк, пахнущий рыбой и соленой водой, и не меньше, чем его привычное сердце ликует при твоем царственном восходе из океана, мое трепещет, когда твой пыльный, но пламенный луч скользнет сквозь узкое окно у потолка на исписанный лист и на мою тонкую желтоватую руку, выводящую киноварью первую букву гимна тебе, о, Ра-Гелиос, Солнце!»
Александра Беляева называли «русским Жюль-Верном» за умение предугадывать многие события. В своих книгах писатель предсказал не только изобретение акваланга, орбитальную станцию, но и собственную кончину.
Амфибия
Когда Александр Беляев наперекор воли своих родителей выбрал себе профессию адвоката, его защиты пришла искать женщина, которая назвала себя ясновидящей. «Я предупредила двух женщин о возможной скорой кончине их мужей», - рассказала она. «Теперь безутешные вдовы обвиняют меня в их преднамеренной смерти». Александр только усмехнулся: «Предскажите тогда и мне». «Ваша жизнь будет тяжелой, но очень яркой. А еще вы сами сможете заглядывать в будущее» - так она ответила писателю. После этого Александр согласился взять дело женщины, на суде ее оправдали.
Но предсказанное не заставило себя ждать. Беляев не был пророком, но умел замечать, до каких идей доросло современное общество, на грани каких новых открытий и достижений оно находится.
Одним из первых его романов-предсказаний стал знаменитый «Человек-амфибия», где писатель предвидел изобретение искусственного легкого и акваланга с открытой системой дыхания на сжатом воздухе, изобретенного в 1943 году Жаком-Ивом Кусто.
Кстати, сам роман был во многом биографичен. В детстве Александр увидел сон, в котором он вместе со своим братом Василием ползет по длинному темному туннелю. Где-то впереди брезжил свет, но брат уже не мог двигаться дальше. Превозмогая себя, Александр смог выбраться, но уже без Василия. Вскоре его брат утонул, катаясь на лодке. В романе Беляев описывает, как Ихтиандр, выбираясь на бескрайние просторы океана, должен был проплыть через тоннель. Он плыл по нему, «преодолевая холодное встречное течение. Отталкивается от дна, всплывает наверх…Конец тоннеля близок. Теперь Ихтиандр вновь может предоставить себя течению, — оно вынесет его далеко в открытый океан».
Загрязнение атмосферы
Когда Александр Беляев был вынужден вследствии плохого здоровья отправиться на лечение в Крым, в поезде ему повстречались люди, которые пострадали в результате технологической аварии на предприятии Кузбасса. Так рождается идея «Продавца воздуха».
В своем произведении Беляев предупреждает о надвигающейся экологической катастрофе, где окружающая среда будет настолько загрязнена газами и промышленными выбросами, что чистый воздух превратится в товар, который будет доступен далеко не всем.
Стоит ли напоминать, что сегодня из-за плохой экологии по миру гуляет постоянная опасность онкологии, а продолжительность жизни в крупных городах стремительно сокращается. В этих условиях государства даже вынуждены идти на международные соглашения, примером которых является Киотский протокол по ограничению выброса углекислого газа в атмосферу.
Орбитальная станция «Звезда КЭЦ» была написана в 1936 году под влиянием переписки писателя с Константином Эдуардовичем Циолковским. Собственно говоря, КЭЦ – это и есть инициалы советского ученого.
Весь роман построен на идеях Циолковского: возможности запуска орбитальной станции, выхода людей в открытый космос, путешествий на луну.
После выхода книги, которую опубликовал журнал «Вокруг света», Циолковский написал на нее восторженный отзыв. Два мечтателя намного обогнали свое время – первая реальная орбитальная станция «Салют» появилась в космосе лишь в 1973 году.
Беспилотники
В книге «Властелин мира» (1926 год) Беляев «изобрел» аппарат для передачи мыслей на расстоянии по принципу радиоволн, который позволял внушать постороннему человеку мысль на расстоянии – по своей сути, психотропное оружие. Кроме того, в своей книге он предсказал появление беспилотных самолетов, первые удачные испытания которых прошли в Великобритании только в 1930-х.
Пластическая хирургия
В своем романе «Человек, потерявший лицо» (1929) автор представляет читателю на суд проблему изменения человеческого тела и связанные с этим последующие проблемы. Собственно говоря, роман предрекает современные успехи пластической хирургии, и неизменно следующие за этим этические проблемы. Согласно сюжету, губернатор штата превращается в чернокожего и в результате испытывает на себе все особенности расовой дискриминации. Чем-то напоминает судьбу короля поп-музыки Майкла Джексона, который сменил цвет кожи, спасаясь от предубеждений к чернокожим людям.
Бермудский треугольник
Так зарождается сюжет романа «Остров погибших кораблей». В своем новом произведении Беляев стал первым, кто отметил загадочность знаменитого ныне Бермудского треугольника, об аномальности которого впервые публично заявило агентство «Associated Press», назвав этот район «морем дьявола».Допустим, где-то, например, в районе Бермудских островов, существует некая особая зона. Находящееся по соседству Саргассово море с его множеством водорослей всегда затрудняло местное мореплавание, в его водах вполне могли скапливаться суда, оставленные здесь после кораблекрушений.
Последнее предсказание
Наступает 1940 год. В стране у многих мрачные предчувствия – грядет страшная война. У Беляева особые ощущения – старые болезни дают о себе знать, писатель предчувствует – эту войну он не переживет. Он вспоминает о детской мечте, пишет роман об Ариэле – человеке, умевшем летать. Он и сам бы хотел взлететь над суетой повседневности. «Ариэль», подобно «Человеку-амфибии» биографичен. Это произведение – предсказание собственной смерти. Он хотел улететь из этого мира подобно Ариэлю. Так и получилось. Писатель умер в 1942 году от голода в оккупированном Пушкине. Писателя Беляева погребли в общей могиле вместе со многими другими. После этого жена и дочка Беляева оказались в плену у немцев, а потом в ссылке на Алтае. По возвращении оттуда, они обнаружили очки писателя, к которым была прикреплена записка, обращенная жене Беляева: «Не ищи моих следов на этой земле, – писал ее муж. – Я жду тебя на небесах. Твой Ариэль».
(Отрывок) Что наш язык земной пред дивною природой? С какой небрежною и легкою свободой Она рассыпала повсюду красоту И разновидное с единством согласила! Но где, какая кисть ее изобразила? Едва-едва одну ее черту С усилием поймать удастся вдохновенью... Но льзя ли в мертвое живое передать? Кто мог создание в словах пересоздать? Невыразимое подвластно ль выраженью?.. Святые таинства, лишь сердце знает вас. Не часто ли в величественный час Вечернего земли преображенья, Когда душа смятенная полна Пророчеством великого виденья И в беспредельное унесена, — Спирается в груди болезненное чувство, Хотим прекрасное в полете удержать, Ненареченному хотим названье дать — И обессиленно безмолвствует искусство? Что видимо очам — сей пламень облаков, По небу тихому летящих, Сие дрожанье вод блестящих, Сии картины берегов В пожаре пышного заката — Сии столь яркие черты — Легко их ловит мысль крылата, И есть слова для их блестящей красоты. Но то, что слито с сей блестящей красотою — Сие столь смутное, волнующее нас, Сей внемлемый одной душою Обворожающего глас, Сие к далекому стремленье, Сей миновавшего привет (Как прилетевшее незапно дуновенье От луга родины, где был когда-то цвет, Святая молодость, где жило упованье), Сие шепнувшее душе воспоминанье О милом радостном и скорбном старины, Сия сходящая святыня с вышины, Сие присутствие создателя в созданье — Какой для них язык?.. Горе́ душа летит, Все необъятное в единый вздох теснится, И лишь молчание понятно говорит.
Греческий поэт Георгос Сеферис (настоящее имя Георгиос Стилиану Сефериадис, 29 февраля 1900 года – 20 сентября 1971 года) родился в Смирне (современный Измир, Турция) и был старшим из трех детей в семье адвоката Стелиоса Сефериадиса и урожденной Деспины Тенекдис, дочери состоятельного землевладельца. Отец Сефериса, университетский профессор, был сторонником независимости Греции и тесно сотрудничал с лидером национально-освободительного движения Элефтериосом Венизелосом после того, как тот в 1909 году стал премьер-министром.
Соревнуясь с отцом, который писал любительские стихи на демотике, живом разговорном греческом языке, Сеферис начал сочинять стихи в возрасте тринадцати лет. В 1914 году семья переехала в Афины, так как после начала первой мировой войны отношения между Турцией и Грецией в связи с дестабилизацией положения в малоазиатском регионе ухудшились еще больше. В Афинах Сеферис поступает в гимназию, изучает классический греческий язык. Будущий поэт увлекается историей Древней Греции, часами гуляет по Акрополю и Национальному археологическому музею. Когда отец Сефериса поехал в 1918 году в Париж изучать международное право, Георгос отправился с ним и поступил в Сорбонну, где изучал юриспруденцию, читал французских символистов, Гомера и греческих поэтов, писавших на демотике. Хотя в это время Сеферис много писал по-французски, он все же предпочитал демотику, которая, с его точки зрения, звучит более естественно, чем "кафаревуса", искусственно архаизированная форма греческого языка, преподаваемая в школах и используемая в официальных документах. Его ранние стихи появились в 1921 году в недолго просуществовавшем периодическом издании "Алтарь". В этом же году Сеферис сдал экзамен по юриспруденции и начал работать над диссертацией. В следующем году в ответ на наступление Греции на Ионических островах турецкие войска разрушили до основания Смирну. Греко-турецкая война обернулась для Греции катастрофой. Греческие войска были разбиты и изгнаны из страны, а против населявших Турцию греков началась резня. Тысячи эллинов в панике покидали древние города и селения и пытались на утлых суденышках покинуть бурлящее от снарядов и пуль побережье Эгейского моря. Грецию поверг шок. Ничего подобного со времен турецкого завоевания XV века она не видела. Даже зверства времен войны за независимость 1821-1828 годов не шли в расчет. Но, увы, эта трагедия была лишь проблемой самой Греции. Образованная Европа, сама еле выкарабкивающаяся после разрухи недавней мировой войны, не обратила внимание на трагедию древнего народа, чье культурное наследие изучается во всем мире.
И душа, если она хочет познать себя, в душу другую должна заглянуть – чтобы там увидеть, как в зеркале, чужестранца или врага. Спутники мои были славные парни, не жаловались на усталость, жажду и стужу. Были похожи они на деревья и волны, Что встречают ветер и дождь Встречают солнце и ночь, Не меняясь в окружающем их измененье. Славные парни! Целыми днями Трудились они на веслах, не поднимая глаз, Ритмично дыша, И краснела от напряженья покорная кожа Иногда они пели, не поднимая глаз. А между тем мы плыли на запад Мимо пустынного острова, поросшего дикой смоковницей, Того, что за мысом, где яростно лают громадные псы. Душа, Если она хочет познать себя, – говорили они, – В душу другую должна заглянуть, – говорили они, – И веслами били по закатному золоту моря. Миновали мы множество мысов, Множество островов, Видели море, что сливается с морем другим, Тюленей и чаек, Слышали, как рыдают Матери над убитыми сыновьями, Проклиная Александра Великого И славу, загубленную в глубинах Азии. Мы якорь бросали у берегов, Полных ночных ароматов и пения птиц, Берегов, где струится вода, От которой на руках остается память о счастье. И не было странствиям нашим конца. Души друзей моих слились С уключинами и веслами, С неумолимым ликом, высеченным на носу корабля, С кругом руля, солеными брызгами. Один за другим покидали меня мои спутники, Не поднимая глаз. Веслами Отмечены на берегу места, где они спят. Никто их не помнит. Справедливость. ("Аргонавты", перевод Л.Лихачевой)
Первый научно-фантастический фильм в истории кинематографа. Короткометражная фарсовая комедия, пародирующая сюжеты романов Жюля Верна «Из пушки на Луну» и Герберта Уэллса «Первые люди на Луне». Поставлена режиссёром Жоржем Мельесом по собственному сценарию, на созданных им декорациях, на его частной студии и силами его актёрской труппы. Сюжет: Учёный делает в Академии доклад о возможности полёта на Луну. После бурных дискуссий решено отправить на Луну экспедицию, для которой строится космический корабль в виде полого снаряда, который запускается в космос выстрелом из огромной пушки. Снаряд падает на Луну. Академики выходят на поверхность Луны, любуются видом на Землю и ложатся спать. Утром они идут исследовать найденную пещеру, где встречают прыгучих селенитов (в фильме их изображали профессиональные акробаты). Расправившись с селенитами при помощи зонтиков, ученые решают вернуться на Землю, садятся в снаряд, после чего последний академик сталкивает снаряд с края Луны и сам прыгает следом. Снаряд падает в океан и благополучно доплывает до гавани. Прибывших путешественников с почётом встречают соотечественники. Фильм считается одним из безусловных шедевров раннего кинематографа благодаря постановочной изобретательности Мельеса: он выдержал ироническую интонацию и наполнил картину спецэффектами, большинство которых изобрёл сам.
Серге́й Иса́евич У́точкин (30 июня 1876 [12 июля 1876], Одесса — 31 декабря 1915 [13 января 1916], Петроград) — один из первых русских авиаторов и лётчиков-испытателей; многосторонний и талантливый спортсмен — фехтовальщик, пловец, яхтсмен, боксер, футболист, вело-, мото- и автогонщик начала XX века. Велики заслуги Уточкина в популяризации авиации в России в 1910—1914 годы. Он совершил десятки демонстрационных полётов во многих городах Российской империи. Его полёты наблюдали будущие известные лётчики и авиаконструкторы: В. Я. Климов и С. В. Ильюшин (в Москве), Н. Н. Поликарпов (в Орле), А. А. Микулин и И. И. Сикорский (в Киеве), С. П. Королёв (в Нежине), П. О. Сухой (в Гомеле), П. Н. Нестеров (в Тбилиси), и др.[3] «Из многих виденных мною людей он самая яркая по оригинальности и по духу фигура», — написал о нём редактор «Одесских новостей», писатель А. И. Куприн
Благодаря его другу — писателю Александру Куприну — до нас дошел облик этого удивительного человека: «Он был выше среднего роста, сутуловат, длиннорук, рыжеволос, с голубыми глазами и белыми ресницами, весь в веснушках. Одевался всегда изысканно, но, как это часто бывает с очень мускулистыми людьми, — платье на нем сидело чуть-чуть мешковато. Усы и бороду брил и носил прямой тщательный пробор, что придавало его лицу сходство с лицом английского боксера, циркового артиста или жокея. Был он некрасив, но в минуты оживления — в улыбке — очарователен. Из многих виденных мною людей он — самая яркая, по оригинальности и душевному размаху, фигура.»
Сергей Исаевич родился 12 июля (30 июня по старому стилю) 1876 года в Одессе по адресу — переулок Успенский дом 23. В церковной книге Успенской церкви Херсонской духовной консистории в Одессе сделана запись: «У одесского 2-й гильдии купца Исая Кузьмича сына Уточкина и его законной жены Аустиньи Стефановны, оба православные, родился сын Сергей.»
В 1881 году, в пять лет, он остался без матери — она умерла, родив Сереже младшего брата. А вскоре ушел из жизни и отец, заболев туберкулезом. Опекунство над осиротевшими детьми Уточкиных взяли родственники отца. Сергей с двумя братьями, Николаем и Леонидом, воспитывался в разных семьях на деньги, оставленные родителями, не испытывая материальных невзгод, но лишенный любви и заботы, что, возможно, сказалось на его будущем.
Ещё в детстве с Сережей стряслось то, что наложило отпечаток на его личность. В семье преподавателя Ришельевской гимназии некоего Краузе, где он воспитывался, произошла трагедия: отец семейства повесился, жена же, обнаружив тело мужа, сошла с ума и зарезала своих детей. Серёжа проснулся от диких криков, увидел повсюду лужи крови, безумные глаза женщины, и спасся чудом. С тех пор, потрясенный случившимся, Сергей начал заикаться. Вообще, несмотря на немалые спортивные достижения, Уточкин был человеком с неустойчивой психикой, повышенной чувствительностью, и его судьба в какой-то мере была предопределена этими грустными обстоятельствами.
В Крыму, куда его привезла сестра, Сережа стал присматриваться к крылу ветряной мельницы — «А не попробовать ли полететь на нем?» — мелькнула мысль. С первого захода он не удержался и упал на землю. Но во второй раз, вцепившись в деревянные брусья, мальчик взлетел и сделал пару кругов, испытав ни с чем не сравнимое наслаждение. Это был первый полёт и первое падение. Но ощущение полета осталось в крови.
Воспитанием Сергея, по сути, никто не занимался. Рос мальчишка смелым и крепким. Скоро он стал разносторонним спортсменом — замечательным пловцом и яхтсменом, фехтовальщиком и боксером, конькобежцем и бегуном. Сергей Уточкин был одним из первых русских футболистов, выступал за любительскую команду Одесского британского атлетического клуба. Одним из первых в России он освоил роликовые коньки, занимался джиу-джитсу и классической борьбой. Когда новый опекун Сергея, приват-доцент Шульгин, чтобы чем-то занять этого очень уж живого юношу, купил ему английский подержанный велосипед марки «Диана», Сергей отчаянно гонял на нем по городу, набивая синяки и шишки. Школьные занятия отошли на задний план. Через четыре месяца на этом вовсе не спортивном велосипеде он заявился на чемпионат Одессы, который собрал тогда многих лучших гонщиков России. И, конечно, первой мелькнула на финише рыжая голова слегка заикающегося дебютанта.
Сергей поступил в одесское коммерческое училище Св. Павла, но спустя некоторое время оставил его и занялся специально велосипедным спортом. Своему опекуну он заявил: «Я не хочу быть философом… Я — спортсмен.» Так с пятнадцати лет он действительно стал профессиональным спортсменом. В течение 17 лет не сходил он с трека и одержал бесчисленное множество побед в России и за границей. В велоспорте ему не было равных, Уточкин стал чемпионом России, а кроме того, вышел на международную арену, завоевав Большой приз на соревнованиях в Лиссабоне.
С велосипеда Уточкин пересел на мотоцикл, позже — на автомобиль, участвовал в автогонках, ставил рекорды скорости. О его безумной езде знали все одесские городовые. Затем он самостоятельно соорудил себе яхту, которую назвал «Баба Ягуржъ», и увлекся морским спортом. Не раз рисковал жизнью. Однажды яхта перевернулась, накрыла Уточкина корпусом, и он снова спасся чудом. Вероятно именно к тому времени относится постановление Императорского яхт-клуба о воспрещении Уточкину принимать участие в морских гонках, что отыскалось в Одесском архиве. Уточкин скучал недолго. Он опять сел в автомобиль и однажды съехал по одесской лестнице с бульвара в порт. А потом даже пытался… летать на нем! Приделал крылья, разгонялся, и на несколько секунд машина зависала в воздухе, потом шлепалась на землю и снова подпрыгивала.
Потом Сергей увлекся воздухоплаванием. Когда в Одессу приехал на гастроли воздухоплаватель Юзеф Древницкий, Сергей разыскал его. Собрав 20 рублей, Уточкин с друзьями, отправились в полет. Свершилось то, о чем он мечтал — он поднялся в небо. Тот полет закончился с приключениями. Что только ни предпринимали все четверо, чтобы не угодить в море, ничего не получилось: шар опустился в воду. К счастью, сопровождавший катер быстро поднял всех на борт. А Уточкин, как утверждали потом друзья, пошутил: «Вот здорово: сразу две ванны — воздушная и морская.» В 1902 году, продолжая ежедневные «полеты» на велосипеде, автомобиле и воздушном шаре, Уточкин начал строительство собственного аэроплана.
В 1907 году он совершил в Одессе несколько самостоятельных полётов на воздушном шаре, а 29 июля 1908 года достиг на нем высоты 1200 метров. Затем со своим аэростатом он отправился в Египет и летал над пирамидами и пустыней Сахарой. Уточкина тянет взлететь на аппарате тяжелее воздуха, но вначале он решил заняться планеризмом. Тут как раз секретарь Одесского аэроклуба Карл Маковецкий заказал одесскому изобретателю А.Н.Цацкину планер. Уточкин на планере несколько раз поднимается в небо.
Вскоре из Франции прибыл пароход, доставивший в Одессу аэроплан «Вуазен», заказанный аэроклубом. Авиатор Михаил Ефимов, Сергей Уточкин и другие пытаются на нем взлететь, но неудачно. Попытки подняться продолжались, пока аэроплан не изуродовали. Уточкину хотелось поучиться летному делу во Франции, ставшей к тому времени столицей зарождающейся авиации. С превеликим трудом собрав десять тысяч франков, он уезжает в Париж. Там он устроился слесарем на фабрику, где собирались авиамоторы типа «Gnome». Наблюдал полеты уже известных авиаторов Райта, Блерио, Сантос-Дюмона, других. В это время Уточкину поступило предложение от одесского банкира Ксидиаса. Банкир собирался заказать во Франции аэроплан, оплатить Сергею учебу в школе Фармана, а Уточкин в течение трех лет был обязан совершать публичные полеты в пользу банкира. На такие кабальные условия Уточкин не пошел. Отказался.
На Всероссийском празднике воздухоплавания в Санкт-Петербурге был открыт и трагический список российской авиации — 24 сентября (7 октября) 1910 года катастрофой закончился полет Льва Мациевича. Уточкин в тот день тоже поднялся в воздух, и также едва не погиб, налетев на один из канатов. Но это был Уточкин, и он, конечно, уцелел. Нужно сказать, что в общей сложности Сергей Уточкин совершил около 150 полетов на аэроплане почти в 70 городах мира. Конечно, ему не раз приходилось переживать смертельно опасные минуты. В Екатеринославе ветер бросил аэроплан на деревья. В Ростове из-за остановки мотора машина упала и едва не погубила пилота. Опасное падение произошло также недалеко от Бендер.
В июле 1911 года состоялся первый в России дальний перелет Санкт-Петербург — Москва. Естественно, Уточкин был его участником. Перелет, вызвавший поначалу всеобщий восторг, стал сущей авантюрой. Здравомыслящие люди считали эту дистанцию крайне трудной, а в плохую погоду просто непреодолимой. В день старта, 10 июля, задул шквальный ветер, и пошел дождь, авиаторы отказывались взлетать в небо. Но Уточкин заявил, что полетит хоть один, во что бы то ни стало. Он горел от нетерпения, и когда на Комендантском аэродроме был дан старт, он крикнул провожающим: «Еду чай пить в Москву. Прощайте!», первым сорвался с места и взвился в облака. Вслед за ним все участники подняли свои аппараты. Однако попить чаю в Москве ему не удалось. Проблемы возникли сразу же, поскольку летчики ориентировались по железной дороге, а обзора в плохую погоду не было. Отважные летчики такого натерпелись в том состязании, что иные уже в воздухе были на грани помешательства. В итоге 15 искалеченных авиаторов завершили перелет на госпитальных койках, один погиб, и лишь Александр Васильев все же долетел до Москвы, как бы наперекор всему символизируя неистребимую готовность русского человека лечь костьми ради хоть какого-то результата. Их, в общем-то, никто и не неволил подниматься в воздух. Когда же пошли разговоры об отмене перелета, среди участников поднялся ропот, а Николай Шиманский вообще закатил скандал, пообещав пустить себе пулю в лоб, если его не выпустят на трассу. Он, кстати, и был тем, кто насмерть разбился на следующий день.
Впрочем, вначале у Уточкина все шло нормально, ничто не предвещало неудачи. Но в десяти километрах от Новгорода забарахлил мотор, и пилот вынужден был посадить машину на шоссе. Солдаты мастерской Выборгского пехотного полка кое-как отремонтировали аэроплан, а чуть забрезжил рассвет, Уточкин вновь взлетел. Однако счастье в этом перелете Уточкину не улыбнулось. Через час после старта его летательный аппарат у села Зайцево попал в сильную «болтанку». Аэроплан бросило вниз, и пилот выключил мотор. Самолет врезался в крутой берег реки, Уточкин успел выпрыгнуть из машины, но был задет крылом и без чувств упал в воду. При этом получил серьезные травмы: перелом ноги, руки, вывих ключиц, коленной чашечки, тяжелые ушибы грудной клетки, головы…
Правда, были у Уточкина и ранения нелетного характера. В 1910 году, во время еврейских погромов в Одессе, Уточкин на улице стал грудью перед толпой, собравшейся линчевать старика-еврея. И получил нож в спину. Авиатор на семь недель угодил в больницу, куда, кстати, к нему явились именитые одесские евреи «благодарить». Уточкин категорически отказался от денег: «Я — человек, и считаю еврея человеком!» Вечером 18 ноября 1911 года, когда Уточкин возвращался домой, он подвергся нападению грабителя. В завязавшейся драке нападавший ударил его железным прутом в правый бок. Еще в одном случае Уточкин жаловался друзьям на то, что его избила… полиция.
То падение под Новгородом стало для Уточкина роковым. Долго, всеми забытый, он валялся в какой-то заштатной лечебнице, пока его не доставили в Одессу. «Это был уже не тот Уточкин, — писал одесский журналист. — Из больницы вышел тихий, хмурый и как бы прибитый обыватель. Он с бесконечной подозрительностью смотрел на всех окружающих.» По одной из версий, именно тогда, в больнице, мучимый болями, он «подсел» на наркотики. И всё же уже через полтора месяца после выхода из больницы Уточкин снова вернулся в авиацию. Его начали преследовать неудачи, головные боли. Теперь больной, изувеченный, он вдруг остался один, без гроша в кармане и даже без крыши над головой. В личной жизни авиатора также случилась драма. Любимая женщина, жена, оставила его и ушла к богатому одесскому финансисту и заводчику А.А.Анатре. Все это сломило психику Сергея Исаевича. Друзья договорились поместить его в психиатрическую клинику, обманом заманили в машину, повезли. Но он почувствовал, что происходит, на ходу выпрыгнул из автомобиля и скрылся. Найти его тогда не удалось. Вскоре он уехал в Санкт-Петербург.
28 июля 1913 года в «Одесских новостях» появилась заметка «Болезнь Уточкина»: «Уточкин, окончательно погубленный кокаином, дошел в Санкт-Петербурге, куда уехал, до таких эксцессов, что его пришлось поместить в психиатрическую лечебницу.» Выяснилось, что утром 26 июля 1913 года возбужденный Уточкин ворвался в подъезд Зимнего дворца и потребовал доложить самому государю о приходе знаменитого авиатора. Перепуганный швейцар поспешил преградить путь незваному гостю. Тогда Уточкин набросился на него с кулаками. Сбежавшаяся охрана схватила безумца. «Я — гений! — кричал Уточкин. — Пустите! Я слышу, меня зовут!» «Когда появились первые слухи о сумасшествии Уточкина, — писал А.И.Куприн, — я не хотел им верить. Более спокойного, уравновешенного, хладнокровного человека я никогда не видел в жизни. (Кстати, Куприн однажды летал с Уточкиным на воздушном шаре над Одесским заливом и напечатал тогда прекрасный очерк «В полете»). Всё что угодно, только не безумие!» По почину Куприна газета «Речь» объявила сбор средств для Уточкина, то же сделало по почину В.Коралли «Вечернее время». Открыли подписку и другие газеты. «Одесские новости» сообщали, что за первый же день собрали 139 рублей 55 копеек.
Авиатора доставили в психиатрическую больницу св. Николая Чудотворца на Мойке. Там Уточкин рассказал, что возле Исаакиевского собора якобы встретил государя и тот пригласил его во дворец. Поправлялся Уточкин медленно. Стараниями друзей его вскоре перевели в больницу «Всех Скорбящих» на 11-й версте Петергофского шоссе, в отдельную палату. Петербуржцы знали, что эта больница — сумасшедший дом. Расходы на содержание и лечение авиатора взяла на себя городская управа. Томясь в больнице, Уточкин объявил голодовку, заявив, что предпочитает голодную смерть заточению. Тогда его стали кормить принудительно.
Только осенью 1913 года он вышел из больницы и вернулся в Одессу, но и там не было просвета. Жить негде, денег нет, он оказался никому не нужен. Выйдя из лечебницы, Уточкин уже не расставался со шприцем и баночкой с наркотиком. В октябре 1913 года братья авиатора, Леонид и Николай, открыли в Одессе популярный и сегодня кинотеатр. Иллюзион они создали, чтобы помочь брату, оказавшемуся в бедственном положении. Друзья Сергея Исаевича обратились в Совет Всероссийского аэроклуба с просьбой помочь авиатору. Совет сжалился и выделил 600 рублей «…на возмещение расходов по лечению С.И.Уточкина». Согласно сообщениям одесских газет, в ноябре 1913 года Уточкин был заключен в лечебницу доктора Штейнфинкеля на Среднефонтанской дороге. Консилиум светил поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство на почве употребления наркотических веществ. Вскоре ему пришлось испытать еще одно потрясение. 28 декабря в клинике вспыхнул пожар в три часа ночи. Больных, правда, тут же вывели в безопасное место, но огонь бушевал целый час.
Деньги, выделенные на лечение Уточкина, скоро кончились и 23 февраля 1914 года из лечебницы Штейнфинкеля его перевезли в одесскую больницу, а оттуда… в земскую психиатрическую колонию молдавского села Костюжаны, близ Кишинева. Условия в больнице были ужасные. Его, знаменитого авиатора, любимца публики, человека, с которым знакомство считалось за честь, поместили в… сельскую больницу. Такое отношение к нему угнетало Сергея Исаевича. Он пишет брату: «Ленька! Добейся свидания со мной и заберешь меня отсюда немедленно, куда хочешь. Я простудился, еда ужасная, постель — без брома спать невозможно. Каждое мгновение — страдание. Еще и голод.» Наконец, он вышел из больницы, появился в Одессе. Работы нет, средств нет, друзья покинули. Душевное состояние Уточкина точно передал его друг, знаменитый борец и авиатор Иван Заикин: «В Одессе Сергей Исаевич пришел ко мне изможденный, нервный. Я любил его за энергию, за смелость в полетах, это был один из первых соколов нашей русской авиации. Теперь он был слабым физически и душевно человеком… Он говорил: «Прежние друзья не желают встречаться со мной. Кажется, пошел бы и бросился в море и тем бы дело и кончилось, но я этого не смогу сделать. Я уеду в Петербург, может быть, там пригожусь для любимого дела.»
Уточкин махнул в Питер, безуспешно пытался найти работу, однако и в столице его не оставляли нужда, безденежье, болезни. Друг Уточкина драматический актер Алексей Григорьевич Алексеев писал о тех тяжелых для авиатора днях: «Я встретил его на Невском. Он был еще более порывистый, еще сильнее возбужден. Мысли догоняли и перегоняли одна другую. Вдруг он закричал, заулюлюкал и побежал вперед… смешался с толпой, исчез… Страшно и больно мне стало: значит, довели, доконали его завистники, бюрократы, конкуренты, все те, с кем этот человек, рисковавший не раз жизнью, не умел разговаривать. Мне кажется, что именно теперь, когда этот бесстрашный человек забыт друзьями, встречен равнодушием покровителей и лукаво-вежливым молчанием врагов, теперь всем, кто порывается в высоту, к небу, необходимо было бы сплотиться и прийти на помощь Уточкину… Подумайте, только: человек сжег кровь своего сердца и сок своих нервов ради будущего наших детей.»
В Санкт-Петербурге Уточкин немного зарабатывал бильярдом — благо мастерски владел кием. Однажды получил гонорар за воспоминания в «Синем журнале», издаваемом А.И.Куприным. Раньше Сергей всегда одевался изысканно. Теперь же стыдился своего поношенного костюма. Ночевал у знакомых, а часто и просто на улице, голодал. В Петербурге его ждало горькое разочарование. К кому он ни обращался, никто не брал его на работу. Уже шла Первая Мировая война. Многие авиаторы были мобилизованы. Уточкин тоже просился на фронт. Но кто его, сумасшедшего, мог выслушать всерьез? Когда недуг временно отступил, Уточкин пытался устроиться на авиационный завод. В работе ему отказали. «А между тем, — говорил Уточкин с горечью, — я был готов работать надсмотрщиком, рабочим. Наверно, клеймо безумца умрет вместе со мной и никакими доказательствами я не реабилитирую себя.» Эти переживания опять обострили страшную болезнь. И все-таки Уточкину чуть-чуть повезло. От болезни он оправился. Наконец, его зачислили в автомобильно-авиационную дружину, присвоили воинское звание «прапорщик». Но порадоваться всему этому ему было не суждено.
Зима 1915 года в Петрограде выдалась морозной и снежной. Полуголодный, плохо одетый Уточкин постоянно был простужен. Вскоре с воспалением легких его отправили в психиатрическую больницу св. Николая Чудотворца, в ту самую, куда он впервые попал летом 1913 года. Там он и умер 31 декабря 1915 (13 января 1916) года по официальной версии — от воспаления легких. Какая причина смерти была на самом деле — остается лишь гадать — кровоизлияние в мозг или передозировка наркотиками. «Забытый всеми, — писала «Петроградская газета», — недавний герой толпы скончался под новый, 1916 год, от кровоизлияния.» Шел тогда Уточкину всего сороковой год…
Он умер в конце войны и потому его некрологи затерялись в сводках с фронта и прочих актуальных новостях. Уточкин был уже не актуален. Неблагодарная публика легко забывает своих кумиров. «Удивительно, что никто не заметил, — писалось в одном из некрологов, — что весь путь Уточкина был сплошным ГЕРОИЗМОМ ОТЧАЯНИЯ. Этот человек все время жил в мире страхов и искал опасности. Всё время думал о РОКОВОМ и дружил с РИСКОМ. Стоял в этом мире, окруженный призраками, и отгонял их ужасом. Но чем дальше, тем круг смыкался.»
Его похоронили с воинскими почестями на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, невдалеке от могил других русских авиаторов, погибших в авиакатастрофах. Он прожил необыкновенно яркую, но обидно короткую жизнь. Пожалуй, лишь самые знаменитые артисты были столь же известны, как этот веселый огненно-рыжий человек, отважный и по-рыцарски благородный — любимец всей Одессы. «Я познакомился с ним на Большом Фонтане летом 1904 года, — вспоминал А.И.Куприн, — и с тех пор никогда не мог себе вообразить Уточкина без Одессы и Одессу без Уточкина.»
На следующий вечер после смерти друга Куприн опубликовал некролог: «В промежутках между полетами он говорил: «Летать — одно наслаждение. Если там, наверху, чего-нибудь и боишься, то только земли». Спи же в ней, беспокойное, мятежное сердце, вечный искатель, никому не причинивший зла и многих одаривший радостями.»
Сергей Уточкин — оригинальная и незаурядная личность, талантливейший человек, до мозга костей патриот. Многие считали его знаменитым неудачником, десятки раз падавшим с велосипеда, мотоцикла и аэроплана. Но можно согласиться и со словами русского писателя Александра Куприна, который дружил с авиатором долгие годы, и назвал его «…вечный искатель, никому не причинивший зла и многих одаривший радостями.» И без преувеличения можно сказать, что Уточкин, будучи виртуозным летчиком, конструктором и испытателем, вписал яркую страницу в летопись отечественной авиации.
«Я — Авиатор… Я летал над морем, над собором, над пирамидами. Четыре раза я разбивался насмерть. Остальные разы — «пустяки». Питаюсь только воздухом и бензином… В общем, я счастливейший из одесситов…» С.И.Уточкин «Моя исповедь» (1913 г.).
«Ветхий днями» (англ. The Ancient of Days) — гравюра английского художника и поэта Уильяма Блейка.
Название произведения «The Ancient of Days» по-английски означает «Ветхий днями» — это одно из имён (эпитетов) Бога в Ветхом завете, упомянутое в книге пророка Даниила (по-арамейски: Атик Йомин):
Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нём было бело, как снег, и волосы главы Его — как чистая волна; престол Его — как пламя огня, колёса Его — пылающий огонь. — Дан. 7:9 Главный персонаж картины — Бог в момент творения. Блейк даёт ему имя Уризен (от слова reason — разум). Он напоминает фигуры с фресок Сикстинской капеллы работы Микеланджело, однако если Микеланджело остаётся в рамках традиции, то работа Блейка находится на грани ереси. Бог Отец видится в злой ипостаси, как создатель жестоких законов и ограничений. Мистик Блейк презирал все инструменты, так почитаемые последователями Ньютона и всеми теми, кто, по мнению Уильяма Блейка создал заговор с целью уничтожить всю поэзию в жизни. Поэтому Бог на его гравюре не устанавливает порядок, а ограничивает и обозначает пределы воображения. Блейк изображает самого Бога ограниченным, заключённым в пространство внутри солнца. Только развевающиеся локоны волос и бороды, а также гигантский циркуль в его руке, вырывающиеся из зловещего красного круга, говорят о возможности вырваться в загадочную темноту — мир духа, освобождённого воображения, в котором, как считал Блейк, можно обрести истинное счастье.
«В течение сорока лет не было ни единого дня, чтобы я не брался за медную доску. Гравирование -- это ремесло, которому я учился, мне не стоило и пытаться жить иным трудом. Мои небеса -- это медь, а земля моя -- это железо». Так писал о себе в начале девятнадцатого века многострадальный Уильям Блейк. Одна из комнатушек служила им с Кейт гостиной, другая -- спальней, кухней, кабинетом и мастерской. Вещей почти не было. Жена ходила в простом, несвежем платье. «От бесконечных невзгод, она давно утратила былую красоту, если не считать той, что придавала ей любовь и говорящие глаза, сверкающие и чёрные». КнигаИова.УильямБлейк
Надгробную плиту английскому поэту и художнику Уильяму Блейку воздвигли 12 августа в Лондоне над установленным точным местом его захоронения. Церемония прошла в 191-ю годовщину со дня смерти Блейка на кладбище Банхилл-Филдc в северной части лондонского Сити, где поэт был погребен в общей могиле, передает ТАСС со ссылкой на британское агентство Press Association. На этом участке кладбища, пострадавшем во время Второй мировой войны от нацистских бомбардировок, в послевоенные годы разбили сквер. Впоследствии там установили стелу с надписью: «Неподалеку отсюда лежат останки поэта-художника Уильяма Блейка и его жены Катерины Софии». В 1957 году в Вестминстерском аббатстве был сооружен мемориал Блейка и его жены.Точное место погребения удалось снова установить в 2006 году, после того как «Общество Блейка» собрало £30 тысяч (более $38 тыс.), на которые изготовили надгробье из известняка, добытого на английском острове Портленд.На плите написано: «Здесь покоится Уильям Блейк (1757–1827), поэт, художник, пророк». Кроме того, высечены строки из стихотворения Блейка «Иерусалим», которое было положено на музыку и стало считаться неофициальным гимном Англии.В церемонии открытия плиты участвовали бывший архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс, писатели Филип Пулман и Трейси Шевалье, художник Джереми Деллер, фронтмен рок-группы Iron Maiden Брюс Дикинсон и другие деятели британской культуры.
Через час вы будете смеяться по-иному. А те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!
Он был строг с собой: когда обедал в одиночестве, то, укрощая вожделение к тонким винам, пил джин и, горячо любя драматическое искусство, более двадцати лет не переступал порога театра.
Я терпеть не могу расспросов: в наведении справок есть какой‑то привкус Судного дня. Задать вопрос – это словно столкнуть камень с горы: вы сидите себе спокойненько на ее вершине, а камень катится вниз, увлекает за собой другие камни.
Дело не в умении заработать, а в умении сберечь...
Знаю я вашего брата. Налакаетесь рому – и на виселицу.
Само существование человека, в сущности, такая мелочь, по сравнению с его поступками.
За мной пришли. Спасибо за внимание. Сейчас, должно быть, будут убивать!
Человек способен жить везде, куда бы его ни закинуло.
Роковые решения часто принимаются за один миг и без вмешательства тех частей мозга, которые отвечают за рациональное мышление.
В одеяниях даже самого великого из владык скрывается лишь человек.
Тридцать лет я плавал по морям, — сказал он. — Видел и плохое, и хорошее, и штили, и штормы, и голод, и поножовщину, и мало ли что еще, но поверь мне: ни разу не видел я, чтобы добродетель приносила человеку хоть какую-нибудь пользу. Прав тот, кто ударит первый. Мертвые не кусаются. Вот и вся моя вера. Аминь!..
Подобно потоку, несущему свои волны, жизненные невзгоды уносят за собой лучшие качества слабого человека.
Пуля слишком часто летит на крыльях случая, и даже опытный и бесстрашный стрелок может пасть от выстрела новичка.
...жизнь - это не более, чем сцена, на которой мы вольны валять дурака до тех пор, пока нас устраивает эта роль.
Между хорошим обедом и долгой жизнью только та разница, что за обедом сладкое подают в конце.
Когда в творении есть мощь, в нём не может не быть прелести, но бездарная, плохо написанная книга бездарна вся насквозь.
Совершенных книг не существует, даже в воображении писателя.
То, что питает одного, для другого яд.
Тело выбирает – душа любит.
Созерцание любимого лица - вот что обновляет человека, возвращая его к истокам жизни.
От свадьбы, как от смерти, никуда не уйдешь, — проговорил Дик покорно.
Жизнь человека - такой пустяк, а между тем какие широкие возможности она открывает!
Люди — существа материальные, тугодумы, с трудом улавливающие связи причин и следствий.
Сатана подчас бывает весьма любезным джентльменом.
Тот, у кого нет своих убеждений, не должен вытаскивать меча из ножен.
Чтобы испытать напряженную радость жизни, нужно испытать напряженный страх за нее.
Человек должен говорить только о том, что касается его собственных дел, а не о том, что он слышал от других.
"В этой книге — много пометок Раневской, одна из них относится к ташкентскому периоду их встречи с Ахматовой. Строки Анны Андреевны Не любишь, не хочешь смотреть? О как ты красив, проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была крылатой. она отчеркнула и пометила: «Я написала музыку на эти стихи. Ахматовой очень нравилось». Раневская пишет: «Однажды в Ташкенте Анна Андреевна написала стихи о том, что, когда она умрет, ее пойдут провожать: „Соседки из жалости — два квартала, старухи, как водится, — до ворот“, прочитала их мне, а я говорю: „Анна Андреевна, из этого могла бы получиться чудесная песня для швейки. Вот сидит она, крутит ручку машинки и напевает“. Анна Андреевна хохотала до слез, а потом просила: „Фаина, исполните „Швейкину песню“! Ведь вот какой человек: будь на ее месте не великий поэт, а средненький — обиделся б на всю жизнь. А она была в восторге… Была вторая песня, мотив восточный: „Не любишь, не хочешь смотреть? О как ты красив, проклятый!!!“ — и опять она смеялась“."
Было душно от жгучего света, А взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить. Наклонился — он что-то скажет… От лица отхлынула кровь. Пусть камнем надгробным ляжет На жизни моей любовь.
2 Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была крылатой. Мне очи застит туман, Сливаются вещи и лица, И только красный тюльпан, Тюльпан у тебя в петлице.
3 Как велит простая учтивость, Подошел ко мне, улыбнулся, Полуласково, полулениво Поцелуем руки коснулся — И загадочных, древних ликов На меня поглядели очи… Десять лет замираний и криков, Все мои бессонные ночи Я вложила в тихое слово И сказала его напрасно. Отошел ты, и стало снова На душе и пусто и ясно.
*** Соседка – из жалости – два квартала, Старухи, – как водится, – до ворот, А тот, чью руку я держала, До самой ямы со мной пойдет. И встанет совсем один на свете Над черной, рыхлой, родной землей, И громко спросит, но не ответит Ему, как прежде, голос мой. 17 августа 1940 Обращено к В.Г. Гаршину.
Побег группы Девятаева — побег группы из десяти советских военнопленных во главе с лётчиком-истребителем М. П. Девятаевым на захваченном немецком самолёте-бомбардировщике Heinkel He 111 8 февраля 1945 года из немецкого концентрационного лагеря при полигоне Пенемюнде (с острова Узедом, на котором проводились испытания ракет Фау-1 и Фау-2).
Их было 10:
Михаил Девятаев советский лётчик-истребитель, 104 ГИАП (гвардейский истребительный авиационный полк), 9 ГИАД (гвардейская истребительная авиационная дивизия, командир А. И. Покрышкин), старший лейтенант, уроженец села Торбеево (Мордовия). Был сбит 13 июля 1944 года в бою под Львовом, покинул подбитый самолёт с парашютом, приземлился в расположении противника, был взят в плен и направлен в Лодзинский лагерь, затем — в Новый Кёнигсберг, откуда вместе с другими пленными пытался бежать, сделав подкоп. После неудачной попытки побега направлен в лагерь смерти Заксенхаузен, где парикмахер-подпольщик, сочувствующий коммунистам, заменил его жетон смертника на жетон умершего в лагере учителя с Украины Григория Степановича Никитенко. Некоторое время состоял в лагерной команде «топтунов», испытывающих обувь на прочность по заказу производителей обуви, а в октябре под чужим именем был в составе группы заключённых направлен на остров Узедом. По собственным признаниям, Девятаев задумал побег на вражеском самолёте практически сразу после попадания в плен (вероятно, после того, как в первые дни плена услышал от Сергея Вандышева рассказ о неудачной попытке другого пленного советского лётчика захватить немецкий самолёт в воздухе)
, Иван Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Немченко , Фёдор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец ,Пётр Кутергин, Николай Урбанович и Тимофей Сердюков
После войны Михаил Девятаев в своей книге «Побег из ада» вспоминал об этом так: «Как выжил, не знаю. В бараке — 900 человек, нары в три этажа, 200 гр. хлеба, кружка баланды и 3 картофелины – вся еда на день и изнурительная по тяжести работа». И он бы сгинул в этом страшном месте, если бы не первый случай судьбоносного везения – лагерный парикмахер из числа заключённых заменил Михаилу Девятаеву его нашивку смертника на лагерной робе. Накануне в нацистских застенках умер узник по имени Григорий Никитенко. В мирной жизни он был школьным учителем в киевской Дарнице. Его нашивной номер, срезанный парикмахером, не просто спас жизнь Девятаеву, но и стал его пропуском в другой лагерь с более «лёгким» режимом - у городка Пенемюнде, который был расположен на острове Узедом в Балтийском море.
Так пленный лётчик старший лейтенант Михаил Девятаев превратился в бывшего учителя Григория Никитенко.
Вот оно, второе везение – хвалёный немецкий педантизм где-то дал сбой, не заметил подмены и SS-овский фильтр пропустил пилота, склонного к побегу, на сверхсекретный ракетный центр полигона Пенемюнде. Здесь Германия разрабатывала, производила, запускала и испытывала своё знаменитое «Оружие Возмездия» - крылатые ракеты Фау-1 и баллистические Фау-2. Этим оружием нацисты обстреливали Лондон и другие города противника.
