Этот рассказ мне прислала женщина из Америки . *** ЦВЕТЫ ДЛЯ АНГЕЛАВоронка от снаряда стала его временным убежищем.
Грязь, смешанная со снегом, липла к сапогам, а воздух гудел от свиста мин где-то за спиной. Лейтенант Андрей, двадцатилетний мальчишка с раздробленным бедром, впился пальцами в мокрую землю, пытаясь не кричать. Кровь сочилась сквозь жгут из ремня.
— Лежи! — резко скомандовал чей-то голос сверху, и прежде чем он успел понять, откуда звук, на него свалилась тень в прожженной шинели.
Медсестра. Невысокая, с выгоревшими на солнце рыжими прядями. Она сползла в воронку, волоча за собой сумку с красным крестом, разорванную осколком.
— Ты... сумасшедшая? — прошипел он, когда она, не обращая внимания на рвущийся рядом снаряд, начала резать гимнастерку вокруг раны.
— Чаще, чем ты думаешь, — бросила она, зубами открывая флакон с йодом. Глаза — серые, как дым — метались между его лицом и окровавленным бедром.
Близкий взрыв присыпал их землей. Андрей вскрикнул, когда она сорвала ремень и быстро заменила его на жгут. Он завороженно смотрел, как ее руки, холодные и точные, раскладывали рядом бинты и булавки.
— Смотри на меня! — приказала она, хлопнув его по щеке, и он поймал взгляд, в котором горела ярость — не к войне, а к самой смерти. — Тебя зовут? — Андрей...
Из ее сумки выпал карандаш. Андрей внезапно подумал: «А карандаш-то здесь зачем?»
— А тебя? — застонал он, чувствуя, как ее ножницы срезают остатки ткани.
— Лиза. Теперь замолчи.
Она работала, как автомат: шинель под голову, перевязка.
Когда она тащила его к чудом уцелевшей повозке в трехстах метрах, он, в бреду от боли, заметил, что ее левый сапог полон крови.
— Ты ранена... — Это не я, — солгала она, спотыкаясь.
Он не знал, что ее задело осколком, когда она пробиралась через поле под обстрелом. Они упали в снег рядом с телегой, запряженной слепой кобылой. Лиза, задыхаясь, привязала его ремнями к доскам.
Вдруг внезапно она наклонилась и поцеловала его. Прямо в губы.
— Если выживешь, — хрипло усмехнулась, вытирая окровавленным рукавом пот с его лба, — подаришь мне цветы. Скоро же 8 марта, герой!
Он, не отрываясь смотрел на ее лицо, пытаясь запомнить. Случайно взгляд зацепился за сумку. На ней выцветала вышивка: "Л.Волкова".
И маленькая ромашка, нарисованная зелеными нитками.
Телега тронулась. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание — она, хромая, шла обратно к воронкам.
Через месяц, 8 марта, опираясь на костыли, пришел в госпиталь с букетом подснежников, выменянных у старухи за пайку хлеба. Но Лиза не вышла к нему. Ее тело нашли под обломками после ночной бомбежки — она прикрывала собой новорожденного, чья мать умерла при родах накануне. Букет Андрей положил на ее окровавленную сумку, которую кто-то аккуратно положил на койке.
Подснежники казались пронзительно белыми на фоне пепла.
Он выжил. А она, как та ромашка, сгорела в пламени жестокой войны.
Но в его памяти навсегда осталась девушка, которая в аду заставила его считать ворон. Девушка, пахнущая йодом и кровью.
Девушка, которая взяла в плен саму смерть — хотя бы на час.
...
Пожилой человек положил карандаш на могилу.
— Деда, а кто эта тетя? — девочка лет семи тянет старика за руку, разглядывая черно-белое фото на мраморной плите. Ветер играет ее рыжими косами, так похожими на Лизыны.
— Ангел, — глухо отвечает он, поправляя венок из мимоз. Желтые шарики трепещут, будто пытаются оживить камень. — Она научила меня, что даже в аду есть место любви. Его пальцы дрожат, когда он гладит холодную гравировку дат: 1922–1943.
Внутри все еще кричит мальчишка, которому она когда-то вытерла слезы и сказала: «Война закончится, а добро — никогда».
Он прожил жизнь, растил детей, нянчил внуков, но каждое 8 марта сердце разрывалось между благодарностью и виной.
— А почему ты плачешь? — девочка прижимается к его колену, и в ее глазах, широких и любопытных, он видит отражение Лизыной улыбки.
— Потому что некоторые люди… они как весна. Уходят, но оставляют след, — шепчет он, а внучка кладет на могилу свой букет — небрежно собранные подснежники.
«Как она», — думает старик. Простые, яркие, не боящиеся расти сквозь трещины. И когда они уходят, держась за руки, подснежники подтаивают на солнце, смешиваясь с каплями прошлого.
Лиза, наверное, смеется. Где-то там, где войны больше нет...