Грустная человеческая история переплетенных судеб:
О жизни Клавдии Новиковой написаны десятки газетных статей, несколько книг, сняты фильмы и даже поставлен спектакль. В Японии эта русская женщина стала символом любви и самопожертвования. Прожив с мужем 37 лет, она сама уговорила его вернуться на Родину, к родным и супруге, которая ждала своего Ясабуро-сан более полувека. «Моя Мадонна» в свое время тоже писала об этой удивительной истории.
Клавдия и Ясабуро встретились в 1959 году. У обоих за спиной были тяжелые годы сталинских лагерей: она отсидела семь лет за чужую растрату, он - десять лет как японский шпион. И у каждого из них была своя боль. Клавдия перед войной вышла замуж, родила сына, ждала, как все, с фронта мужа. Но когда ее осудили и сослали на Колыму, вернувшийся с войны супруг завел новую семью. Не менее трагична была судьба и у ЯсабуроХачия. Перед войной он вместе с молодой женой покинул Японию и в поисках лучшей жизни перебрался в Корею. Там у него родились сын и дочь. Но когда осенью 1945 года советские войска вошли в Корею, большинство японцев арестовали по подозрению в шпионаже против Советского Союза. Ясабуро дали десять лет, которые он провел там же, где и Клавдия, под Магаданом. С тех пор своей семьи он больше не видел. Когда японского подданного выпустили из лагеря, его фамилию просто забыли внести в списки отбывающих на родину военнопленных. Возвращаться Ясабуро было некуда, он был уверен, что его жена и дети погибли. И еще он боялся после долгих лет, проведенных в Советском Союзе, возвращаться в Японию, поэтому принял советское гражданство и стал Яковом Ивановичем.
- Мы познакомились на Брянщине, где были на поселении. Я увидела Яшу: нерусское лицо, худющий, забитый, а в глазах такая щемящая тоска, что у меня сердце сжалось от жалости, - вспоминала потом Клавдия Леонидовна. - В начале шестидесятых меня позвала знакомая переехать на Дальний Восток, в поселок Прогресс, и я уехала. Яша писал, что хочет быть со мной, а я отказывалась - боялась, и лишь близкой подруге призналась, что переписываюсь с бывшим военно-пленным.
Ясабуро все же приехал. Они поженились и вместе прожили 37 лет. Он стал парикмахером, фотографировал, занимался иглоукалыванием. Вместе с русской женой выращивал помидоры и огурцы, завели козу и пчел. Жили очень скромно, но дружно и спокойно - Яков Иванович даже голоса на жену не повышал. А вот детей им бог не дал. «Таких мужчин, как мой Яша, в округе больше и не найдешь. Мне женщины завидовали: он не пил, не курил», - так отзывалась о своем муже Клавдия. Они и умереть надеялись в один день. Уже будучи на пенсии и прибаливая, Яков Иванович привез два гроба: разобрал по досточкам, высушил, заново сколотил и затащил на чердак. Но они так и не понадобились.
Когда началась перестройка и железный занавес упал, одна из знакомых семьи рассказала о необычном жителе Прогресса своему родственнику из Приморья, занимавшемуся общим бизнесом с японцами. Японские партнеры, узнав подробности юности соотечественника, организовали поиски его родных. И нашли сначала брата, потом… жену и дочь.
Хисако преданно ждала своего мужа 51 год: вернулась на родину с дочерью (сын умер еще в Корее), работала медсестрой и всю жизнь откладывала из своего скудного заработка деньги на строительство скромного домика. Она построила дом для мужа, записав имущество на его имя, и даже счет в банке открыла для Ясабуро, хотя не знала, жив ли он, вернется ли когда-нибудь. Когда супруг нашелся, их дочери Кумико было уже за пятьдесят.
Дочь и брат Якова Ивановича приехали в Прогресс, чтобы уговорить его вернуться на родину. Но он отказался. «Я не могу тебя оставить, ты для меня все», - говорил он своей русской жене. И тогда Клавдия Леонидовна решила сама отправить мужа в Японию - она понимала, что здесь он долго не проживет, поскольку сильно болел, а там условия для стариков намного лучше. А его японская жена Хисако должна хотя бы перед смертью увидеть и обнять мужа.
Клавдия Леонидовна сама сделала Якову Ивановичу загранпаспорт, поменяла сбережения на доллары и… развелась, иначе там, дома, он не мог бы претендовать на пенсию, имущество и наследство. И в марте 1997 года попрощалась с любимым человеком навсегда.
Я сабуро постоянно присылал ей небольшие подарки из Японии, каждую субботу звонил и приглашал к себе в гости. Известная японская писательница написала книгу о Клавдии Новиковой, тележурналисты сняли фильм, и амурчанка стала известна в стране. В префектуре Таттори, пригороде Токио, всем миром собирали деньги на поездку «бабы Клавы» в Японию, и когда она все же решилась (ей было уже за восемьдесят) приехать, стала там чуть ли не национальной героиней. Тогда же Клавдия Леонидовна впервые встретилась с японской женой своего Яши: они обнялись и расплакались - им даже не нужен был переводчик, чтобы понять друг друга.
Потом жительница Прогресса еще дважды была в Стране восходящего солнца, в том числе на спектакле, созданном на основе судеб русской женщины и японского военнопленного. И в каждый ее приезд Ясабуро уговаривал остаться с ним - его японская супруга Хисако умерла, а в каждом телефонном разговоре - просился назад, в Прогресс. Но Клавдия Леонидовна все время отказывала: она хотела, чтобы ее Яша «мог жить достойно». А сама жила довольно скромно, в одиночестве, полагаясь только на собственные силы.
- Она до последнего была очень активна - в прошлом году сама вскопала и засадила свой огород, - рассказывает Алексей Родя, один из немногих, кто хорошо знал свою односельчанку.
Алексей Исаакович познакомился с Клавдией Леонидовной и Яковом Ивановичем около тридцати лет назад, они общались семьями. Когда Ясабуро уезжал в Японию, он попросил своих друзей помогать жене. Его просьбу Алексей Исаакович и Любовь Степановна Родя исполнили и были с бабой Клавой до последних ее дней. Они же организовали достойные похороны.
По словам Алексея Исааковича, Клавдия Леонидовна покинула этот мир счастливой: ее любимый Яша был жив, а в последнее время ее стала навещать внучка Лариса. Да, у Новиковой есть две внучки - дочери сына, которого она родила в первом браке. Их отношения не сложились, по слухам, мужчина сильно пил и в 64 года умер. Его дочери практически не общались с бабушкой, и только незадолго до ее кончины одна из женщин, живущая в Прогрессе, стала навещать бабу Клаву.
Когда в Японии стало известно о смерти Клавдии Новиковой, в Прогресс пришло несколько писем, в том числе от самого Ясабуро. Он обращался к ней как к живой: «Клавдия! Я узнал о том, что тебя не стало, и скорбь одолевает меня. Я пытался дозвониться до тебя 30 августа, в день моего 96-летия, но у меня ничего не получилось. Все сорок лет, что я прожил с тобой в России, ты всегда была рядом со мной, всегда поддерживала меня. Спасибо тебе за все… Я смог вернуться в Японию только благодаря твоим усилиям, и я безмерно признателен тебе за это. Вспоминаю, как мы даже изготовили гробы для двоих у тебя на родине. Если бы это было в моих силах, я бы хотел примчаться к тебе и прижать тебя к сердцу крепко-крепко… Но я бессилен… Спи спокойно, дорогая Клавдия. Твой Ясабуро».
Если бы это было в моих силах, я бы хотел примчаться к тебе и прижать тебя к сердцу крепко-крепко… Но я бессилен…
Удивительно, как этому мужчине повезло с женами, ведь не только русская была человеком большой души, но и японка ждала его всю жизнь. "Жди меня и я вернусь...только очень жди"
…Мне меньше полувека – сорок с лишним – Я жив, тобой и Господом храним. Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, Мне есть чем оправдаться перед ним.
Марина Влади, последняя жена Владимира Высоцкого: «Все очень просто. Переезжаю. Я живу одна в большом доме, что не так просто. Вот почему пришло время перебраться поближе к Парижу. У меня будет маленькая квартира, и, понятно, все с собой не заберешь. Расстаюсь с драгоценностями, картинами, скульптурами, книгами… Дело не только в деньгах. Я поворачиваю свою жизнь и бросаюсь в будущее».
У нее, у нее на окошке герань, У нее, у нее занавески в разводах. А у меня, у меня на окне ни хрена, Только пыль, только старая пыль на комодах. ..
Никита Высоцкий, сын Владимира Высоцкого, директор культурного центра-музея Высоцкого: «Я узнал об этом только сегодня, и эту информацию надо проверить. Буду связываться с представителем Марины. Больше всего я бы хотел, чтобы это не пропало и не попало в руки, которые не будут об этом заботиться».
"За своё стоял, не бросил я. В моем сердце НОВОРОССИЯ!" " СРЕДИ МИТИНГУЮЩИХ В ОСНОВНОМ БЫЛИ СТУДЕНТЫ- КАК МОЛОДЫЕ ЛЮДИ, ТАК И ДЕВУШКИ" " Сказали – учения! Это ж армия! Сели и поехали."
"Для друзейи любви не религия, не национальность, не война не помеха"
"По обе стороны кровавых баррикад Стоит народ и он ни в чём не виноват… "
Алые маки, белые чайки
Когда Лешке исполнилось пятнадцать, и закончился учебный год, и наступили летние каникулы, родители отправили его к морю. Конечно, не в какой-нибудь там Египет или Турцию, и ниразу не на Канары, а в Крым, к тете Айшет в Судак. Родители у Лешки обычные люди. Батя всю жизнь на шахте вкалывал, угольной пылью пропитался насквозь, дочерна, как негр стал. А маманя – та в школьной столовке посуду мыла, картоху чистила. У нее образования – неполное среднее, затем – замуж и четыре спиногрыза, один за другим. Вот и не выучилась ничему. Поэтому денег в доме водилось ровно столько, чтобы с голоду не помереть. Бате на его шахте вечно зарплату задерживали, и никакие забастовки не помогали, а мамане так и вовсе часто-густо ничего не платили: бюджета не хватало. Начальство менялось, как в области, так и в стране, а бюджета все равно на всех не хватало. Той зимой, после которой последовала поездка в Крым, Леха подхватил какой-то особо зловредный бронхит. Он тянулся чуть не всю зиму. То температура с ног валила, то вроде как легчало, а потом хворь выходила на новый виток. Кашлем раздирало легкие, иногда Лешка даже кровь сплевывал. Однажды участковая докторша Лена Иванна, выслушав хрипящую впалую Лехину грудь, трагично вздохнула и сказала: - Мальчику нужно море. А то все закончится туберкулезом. Батя ссутулился и враз будто еще больше потемнел лицом, а маманя смахнула слезу. Лидка, Ритка и Любка, младшие сестры, сидя рядком, только таращили глазенки. Туберкулез в их шахтерском городке недокормленных, задыхающихся в угольной пыли людей был явлением не таким уж и редким. Правда, власти все начисто отрицали… А чего тут отрицать, если мамкин младший брат два года назад от туберкулеза умер? Батя поблагодарил докторшу, сунул ей в карман десятку. Докторша раскланялась. Лена Ванна хорошая, добрая, внимательная. Пожилая только уже… Ей давно пора на пенсию, а как уйдешь? Жить за что? Вечером на огонек заглянул сосед с первого этажа, бывший бухгалтер дядя Кеша. Его шахту закрыли как аварийную, а всех работников попросили быть свободными. Дяде Кеше еще повезло, он сторожем устроился. Не нужен никому оказался старый бухгалтер. Хотя, какой же он старый? До пенсионного возраста еще годков десять… Они с батей сидели на кухне, пили дешевое пиво… Маманя нагрела пива для Лешки – говорят, помогает от кашля. Леха кривился: горькая гадость, но пил. Он так устал от кашля, от вечного озноба, от непролазных двоек в школе из-за постоянных пропусков по болезни. На двойки вообще-то, чихать он хотел, но вот… Катенька Липская презрительно губки кривит: - Темнота безграмотная… Твоя карьера – дворник… А Катенька Лехе давно нравится… - Вот такие дела, Борисыч, - закончил свой унылый рассказ батя. – Как парня спасти, ума не приложу. Где оно – море? Далеко до него, как до Марса. Борисыч почесал лысую репу: - Да не такие уж и проблемы. Мой же двоюродный брат Коля в Крыму живет! Женат на татарке тамошней, Айшет. Счас звянку, они не откажут, своих детей бог не дал, твоего парня возьмут на постой и без денег! Они люди хоть и не богатые, но и не бедствуют: постояльцев на лето пускают, Коля киоск держит… Батя хмыкнул недоверчиво: - Еврей, да на татарке женат? Ну, кино… - Не вижу ничего особенного. Мы гонимый народ, они гонимый… Але, Коля? Это Кеша с Лисичанска…*** Так в конце июня Леха оказался на окраине Судака в симпатичном уютном двухэтажном домике дяди Коли и тети Айшет. Увидев его, тетя Айшет даже руками всплеснула: - Бог мой, та ты синий просто! Ну ничего, парень, мы тебя фруктами откормим, в море отмоем, на солнышке поджарим. Будешь к концу лета как новенький. А то ишь, чего удумали – туберкулез! Лехе отвели крохотную угловую комнатенку на втором этаже, размером чуть больше платяного шкафа, который у них дома стоял еще со времен батиных родителей. Моря из окна видно не было, зато прямо напротив окна росло огромное дерево белой шелковицы. Протяни руку – и лопай, сколько влезет, сладкие ягоды. На другой день после приезда Лешка с дядей Колей договорились пойти на море. Тот свою работу отложил, чтобы гостю показать дорогу, а заодно и по городку провести, чтобы знал, что к чему. Парень достал из чемодана новенькие шорты, натянул, посмотрел на себя в небольшое зеркало на стене. Зрелище ему сильно не понравилось: бледная кожа, сквозь которую просвечиваю жилки, торчащие ключицы. На белом лице глаза казались еще чернее, чем были на самом деле, словно кто два уголька в глазницы вставил. Леха согнул руку в локте, попытался изобразить мускулы. За окном тоненько хихикнули, а потом весело и звонко засмеялись. - Эй, бледнолицый, тебя что, в погребе держали? На раскидистых ветках шелковицы сидела худющая девчонка, загоревшая дочерна, отчего волосы ее, выбеленные солнцем, казалось, светились. Нос облупился, локти тонких рук, которыми она держалась за ветки, были в зеленке. - Дура, - буркнул Леха, и задернул занавеску. Он спустился вниз, в кухню. Тетя Айшет хлопотала на кухне. - Лешенька, ты извини, дяде Коле пришлось срочно на киоск пойти, но я тебе провожатую нашла. – Она выглянула в окно и позвала: - Чайка, эй, иди-ко сюда. Почему Лешка понял, что это именно она, та, которая только что высмеяла его? Настроение мгновенно испортилось: возись тут теперь с этой врединой. - Вот, Леша, это Марта, внучка моей соседки. Она хоть и не местная, но каждое лето тут у бабушки проводит, всех знает и все. Девчонка подмигнула Лешке: - Футболку надень, бледнолицый, сгоришь. Ну что, сперва к морю? Она вприпрыжку побежала по улице, нисколько не заботясь, идет Лешка за ней, или нет. Пришлось и ему приналечь, чтобы не отставать. Марта болтала, не умолкая: о том, как пройти в центр, почем нынче фрукты, где можно ловить рыбу, и еще много всякой ерунды. Говорила она немного странно: вроде и по-русски, и вроде не совсем. - Ты почему так странно говоришь? – спросил Лешка. – Будто иностранка. - Сам ты иностранец! Я с Тернополя, у нас все так говорят, когда по-русски. У меня тут бабця, я к ней на лето приезжаю. Айшет сказала, ты из шахты вылез? Потому такой белый? Под землей жил? Может, твой отец – гном Гимли? Что, не читал «Властелина колец»? - подначивала Леху девчонка. - Нет, ну ты точно, дура! – разозлился Лешка. – Сейчас по шеям схлопочешь! У меня батя шахтер, а живем мы в нормальном доме. Просто я болел всю зиму. Улочка поднималась все выше в гору, превратилась в тропинку, нырнула в заросли кустарника. - Давай сюда, - потянула Марта Лешку за руку в кусты, - та не боись, не помрешь. Вот, гля, море! Они выбрались из кустов на площадку на вершине холма. Внизу, сколько мог охватить взгляд, переливалась бескрайняя синь, уходя до горизонта, перетекая в небо и поднимаясь над их головами сине-золотым куполом, по которому не спеша плыли дивные звери-облака. - Капец… - от восхищения Леха потерял дар речи. - Эх ты, темнота подземная, - хмыкнула Марта. – Нет, чтобы сказать – красиво…. - Ща как тресну по шее! – возмутился парень. – Забудешь обзываться. - Сперва догони, - засмеялась Марта, и побежала по тропинке дальше, выше, до самого края скалы, где та обрывалась вниз в изумрудную бездну. Марта замерла на самом краю, раскинув руки: - Эйгей! – закричала странно, заклекотала горлом, и вдруг из синего купола ей ответил крик один, другой. Над головой закружились бело-черные птицы. И сама она казалась такой же птицей, а разметавшиеся на ветру волосы – крыльями. Вот сейчас оттолкнется и улетит в небо вместе с чайками. Лешке вдруг стало страшно: а вдруг упадет? Убьется ведь. В два прыжка достиг вершины, дернул девчонку за руку от края пропасти. Они не удержались, покатились по сухой траве. Марта хохотала. - Ты шо, бледнолицый? - А если бы ты упала? Вот идиотка! - Никогда! Я же Чайка. Могу только в небо улететь. Слышишь, они мне отвечают? К себе зовут, – она посмотрела на Лешкины коленки: - Смотри, ободрал. Чудо-юдо. Сам виноват. Дай послюню, чтобы быстрей зажило. - Отстань! – он вскочил, побежал по тропинке вниз, надеясь, что не заблудится, найдет дорогу к дому Айшет и дяди Коли. На рассвете следующего дня его разбудит уже знакомый клекот. Но доносился он из веток шелковицы под окном. - Эй, бледнолицый, просыпайся! Нас пахлава ждет. - Какая, к черту, пахлава? Чайка, ты какого ко мне привязалась? – он подошел окну. - Пойдем, ребята не против тебя в нашу бригаду взять. И Рахим согласен. Будем пахлаву и пироги на пляже продавать. С каждого проданного двадцать копеек твои. Можно до двадцати, а то и тридцати гривен заработать. А вечером пойдем на причал, там дискотека открытая, всех пускают. А ты шо, думал сидеть сиднем целое лето у Айшет на шее? Помрешь со скуки. Давай, жду внизу. Лето, которое обещало быть скучным, стало ярким и насыщенным делами. Через неделю Лешка уже закоптился, как Чайка, и стал похож на цыгана из-за черных волос и темных глаз. Перестал горбиться и начисто забыл об удушливом кашле. Научился протяжно кричать «А кому пахлава сладкая медовая? А налетай на пироги фруктовые!» Легко вставал на рассвете, чтобы идти с пацанами на хилой лодке за мелкой рыбешкой. Научился плавать и нырять, как местные, и даже рискнул пару раз нырнуть на спор на время. Один раз даже выиграл этот спор. Бригада, как называла друзей Чайка, состояла из шести мальчишек и двух девчонок, причем, только трое были местными, коренными крымчанами. Остальные – приезжие из разных городов, которые проводили в гостеприимном Судаке каждое лето. Верховодила у них, разумеется, Чайка-Марта. Время летело незаметно. Настала пора возвращаться домой. В ночь перед отъездом Лешки вся компания собралась на той самой скале, куда его Марта приводила море показать. Зажгли костер. Аркаша из Питера пришел с гитарой, пел всем известные и неизвестные песни. Несмотря на грядущее расставание, настроение у них было приподнятое. Все верили, что непременно встретятся на следующее лето, и твердо знали, что впереди у всех большая светлая и счастливая жизнь. - Слушай, а почему тебя Чайкой называют? - спросил Лешка Марту. - Так я в прошлой жизни была птицей, и в будущей буду. Их язык понимаю, с ними разговариваю. Я только в этой жизни, случайно, стала человеком. Может, чтобы с тобой встретиться? – она хитро прищурилась. – Чатиться зимой будем? У тебя в подземелье комп хоть есть? А на следующее лето – снова сюда. Договорились? - Есть у меня комп, - буркнул Леха. И поправился: - У нас. Мы с сеструхами по очереди на нем… Конечно, они переписывались. Поначалу активно, потом все реже. Лешке пришлось из школы уйти, перейти в профтехучилище. Надо было получать профессию, а школьную программу он все равно не тянул. Через год параллельно пошел работать рабочим на енергоучасток: подай, прими. Деньги в семье не лишние. Тем более, что маму на работе сократили, а батиного заработка, хоть и приличного, все равно на всю их большую семью не хватало. Так что времени висеть на фейсбуке особо и не было. Иногда только заглядывал на страничку Чайки: «Привет, как дела?» А дела у них стали разными, и дороги разными, и все меньше точек соприкосновения… К тете Айшет Лешка больше не поехал, денег даже на дорогу не было, да и не отпустила бы его мать на шее сидеть у чужих людей.*** Шелестело время за окнами: то летним дождем, то осенним листопадом, то колючим снегом, то новой капелью звенело. Лешка заканчивал училище, и подумывал: а не пойти ли ему осенью в институт? Ведь за два года он серьезно подтянулся в учебе. Но тут в семью пришла беда. Та, которая почти ни одну шахтерскую семью не обходит. Случилась авария. Бог уберег, батя в той аварии не погиб, хотя многих похоронили, но стал инвалидом. Теперь Лехе быть главным кормильцем в семье, какая тут наука? - В шахту не пущу, - тихо сказала мать. – Только через мой труп. Он остался работать на энергоучастке, помощником мастера. Конечно, зарплата меньше, но зато безопаснее. Как-то раз, заглянув в свой почтовый интернет-ящик, увидел письмо от Чайки, да еще и с приложением: несколько фотографий. Бескрайние поля, алые от маков, синие от васильков, желтые от неизвестного ему растения. На одной фотке сама Марта: в белой вышитой сорочке и венке из маков. Повзрослевшая и ослепительно красивая. В тонких пальцах алые цветы, как осколки зари. Сердце парня вдруг стукнуло сильнее и забыло, что надо биться. Видно, это и был тот самый первый взгляд, после которого мир меняется, и ничего уже не будет как прежде. Все люди становятся безликой массой, и остается только она – одна-единственная, необыкновенная, удивительная, самая лучшая… «Хорошая фотка, - написал Лешка. – Тебе идет вышиванка. У нас тоже есть место, где такое же маковое поле». «Да откуда у вас маки? – подначила его Чайка. – Они же под землей не растут, им солнце нужно». Он смотался за город, нарвал цветов, поставил в трехлитровую банку, сфотографировал. «Вот, маки. Это тебе». «Спасибо. – Она прислала ему смайлик. - Я люблю маки. И васильки. И ромашки». «Смешная. Ты же Чайка, ты должна рыбу любить. И лягушек». «Вот счас как тресну по башке! Какие в море лягушки?» «Ха! Треснет она! Сухопутная чайка! Не дотянешься!» - Его внезапно охватило ощущение огромного, как небо, как море, счастья, необъяснимого, невероятного. «Леша, я в Судак собираюсь на недельку, приезжай и ты? Мы ведь так и не виделись больше, уже сколько лет прошло? А ведь обещались… Вот мой телефон, это новый номер»… У него дрожали руки, и сердце барабанило где-то в ушах, когда он набирал номер мобильного, слушал мелодию рингтона. А потом далекий голос сказал: - Алло, это ты, мой бледнолицый брат? - Сухопутная Чайка, когда мы встретимся, я тебе все уши оборву, - ответил он почему-то охрипшим голосом. - Давай сначала встретимся, - ответила она грустно. – Знаешь, я ведь всю ту зиму ждала лета, что мы опять будем пахлаву продавать… нырять… на скалу к чайкам лазать… Вместе. И все лето ждала. А ты не приехал. - Не получилось, - Леша откашлялся. - А теперь получится? - Вряд ли. Я на новую работу вышел, кто меня отпустит? - А я в универ Шевченка поступила. На журналистику. Теперь буду в Киеве жить. Приедешь в гости? Хоть когда-нибудь?*** С ночной смены Леха домой еле дополз. Устал – хуже собаки. А тут еще дождь и холодный ветер, под крутку забирается ледяными ладонями. От того холода даже легкое покашливание где-то у горла собралось – еще только этого не хватало! Батя с утра-пораньше прилип к телеку. Мрачный, кряхтит сердито. С чего бы? На экране мелькали кадры новостей. Леха телек почти не смотрел. Политика вся эта – мура-мурой, все они одним миром мазаны: и президенты, и олигархи. А шатеры как гибли да голодали, так и голодают и гибнут. Леха скачивал себе какой-то фильм на комп – если чего-то хотелось посмотреть, лучше голливудский – чтобы все ясно-просто: кто плохой, кто хороший парень. Лешка ходил туда-сюда по квартире, умывался, переодевался, взял тарелку с картошкой и сосиской, плюхнулся рядом с батей на диван: - Чего тут? - Студентов побили, - буркнул батя. - Каких студентов? – спросил Лешка с набитым ртом. – Кто побил? - В Киеве, на майдане Незалежности. Беркутовцы. Придурки. Теперь начнется. Парень только плечами пожал. Хотелось есть и спать. Киев далеко… он потом поглядит, кого там били. От мелькнувшего кадра вдруг кровь застыла, и сердце ухнуло в пропасть. На весь экран. Полсекунды. Девичье лицо. Спутанные волосы, почему-то красные, раскрытый криком рот… Вилка упала на пол. Трясущиеся пальцы все время набирали не те цифры, он сбрасывал номер и набирал снова. Потом слушал музыку рингтона и молился: «Ответь, Чайка, ответь!» Он не отходил от телевизора, все смотрел и смотрел страшные кадры. Но того, где мелькнуло окровавленное лицо Марты-Чайки, больше не видел. Показалось? Кто может дать ответ? Написал по скайпу Аркаше в Питер: «Давно с Мартой общался?» «Давно, - ответил Аркаша. Сообщил новость: - Лешка, я повестку получил, в армию иду. России служить. Защищать Отечество». « Тю на тебя. От кого? С кем воевать собрался?» - Лешка отправил смайлик. У них в России там все тихо. Чечены, и те замирились. Это в Киеве вон что творится: кровь на майдане Незалежности… А телефон Чайки все играл и играл песню Океана Эльзы… Пока однажды равнодушный голос не ответил: « Зараз, на жаль вiдсутнiй…» Мир опустел. Каким-то глубинным чувством Алексей понял: Марты больше нет. Улетела Чайка в синее небо. Им не встретиться на скале над Судаком, не петь песни под Аркашину гитару, не бродить по крымским пляжам, выкрикивая протяжно: « А кому пахлава медовая?»… Ничего уже не будет, как прежде… Ничего не будет…*** Они сидели на высокой скале над морем. Ветер шелестел сухой травой, гнал по небу мелкие суетливые тучки. Где-то внизу волны сердито перекатывались через торчащие из воды камни. Море было асфальтово-серым, недобрым. Марта плела венок из алых, как кровь, маков. Никого не удивляло, откуда здесь маки. Просто они у Марты в руках, так надо. Аркаша перебирал струны, мелодия была странной, будто ветер спорит с морем, а о чем – не понять. - Он ударил меня по голове дубинкой, - негромко рассказывала Марта. – Мы с Леськой бросились бежать, а он догнал, и еще раз ударил. Леська упала. А я бежала. Да самого склона Днепра, где арка стоит. Споткнулась, а там камень. Так виском приложилась… Тело только весной нашли, когда убирались в парке. Всю зиму такое творилось, не до парков было. Конечно, уже и не опознали. Осталась в списках пропавших без вести на Майдане . Маму жалко. Плакала долго. А когда брата убили под Волновахой, то перестала. С ума сошла. Она доплела венок, надела на голову: - Красиво? Лепестки на лбу - капли крови. Расплываются, растекаются, сползают на плечи, на светящиеся выбеленные солнцем волосы… Аркаша перестал играть, отложил гитару. Сорвал травинку, прикусил, сплюнул. - Нас эти долбанные киборги положили, под чертовым аэропортом. Молотили, гады, головы не поднять. Потом мужики кого смогли, собрали, на КамАЗы, отправили в Ростов. Кого не смогли собрать – там, на месте и прикопали. Моим старикам отправили справку – помер Аркадий от аппендикса. Хренотень. Мне аппендикс еще в пятом классе вырезали. Отец так ничего и не добился. Поставил крест на кладбище, а меня-то там нет. Я под Донецком лежу. - Сам ты долбанный, - Лешка сердито пнул ногой товарища. – Не фиг было лезть к нам! - Да кто лез? Сказали – учения! Это ж армия! Сели и поехали. А когда поняли, где мы – поздно. Мне полголовы снесло, мозги по полю. Эти ж, в аэропорту, - бессмертные, точно говорю! Блин, киборги! И где только укропы таких нашли? - Бабы нарожали. Такие вот, как наша Чайка. Только живые. Нет, Аркаша, не бессмертные. Когда перекрытия рухнули, я раненый был, даже уползти не смог, - усмехнулся криво Лешка. – Батя меня пытался вытащить, так разве ж он смог бы, с одной-то рукой? Маманя теперь вот сестренок сама поднимает. А сидел бы ты, мать твою, дома… - Так говорю же – приказ! - Приказ у него… А мозги тебе на что были даны? - Не ссорьтесь, мальчики, - Марта обняла парней за плечи. – Нам нельзя ссориться. Мы теперь ангелы. Этот жребий был брошен не нами.За нами был выбор. И мы выбрали то, что считали правильным. – Взглянула в бездонное небо: - Пора? Они взялись за руки, шагнули вперед в пустоту… Кружили над горами, над морем, над землей черно-белые чайки. Кружили и плакали… Марина Ч.
Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Вс, 13.12.2015, 22:27
Во времена популярности этого писателя за ним прочно укрепилась репутация сердцееда и ловеласа. У него действительно было много женщин, и он, точно так же как и герои его романов, отдавался своим чувствам целиком, не страшась последствий. Но была в жизни Мопассана одна особенная женщина, которая выделялась среди всех остальных. Это была его соседка по загородному поместью Эрмина Леконт дю Нуи. Именно с ней связана, пожалуй, одна из самых острых, роковых и трагических любовных историй Мопассана, которая навсегда оставила в его сердце самые прекрасные воспоминания и самые глубокие душевные раны. Они встретились совершенно случайно. Большую часть времени Мопассан проводил в Париже и лишь изредка наведывался в родительское поместье в приморской деревушке Этрета. Именно здесь Мопассан и познакомился с прекрасной Эрминой. Женщина сразу произвела на него впечатление. Ее золотистые волосы, пронзительные глаза и хрупкая нежная красота очаровали писателя. Он долгое время проявлял к ней знаки внимания, но Эрмина была непреклонна. Она не могла позволить себе вступить в отношения с Мопассаном, ведь она была замужем и воспитывала сына. Правда, муж ее, придворный архитектор, много работал и постоянно отсутствовал. В Этрета он появлялся редко. Эрмина хоть и любила всем сердцем своего супруга, но все же очень страдала от разлуки с ним, да и внимание со стороны знаменитого писателя очень льстило ее женскому самолюбию.
Возможно, отношения Мопассана и его прекрасной соседки стали бы лишь очередным коротким романом в жизни писателя, если бы не стойкость и непреклонность Эрмины. Уже очень известный и популярный в те времена, Мопассан привык, что женщины относятся к нему с обожанием. Но на Эрмину обаяние писателя не подействовало. Она отвергла его, объяснив, что любит мужа и хочет остаться ему верной. Этот отказ стал для Мопассана настолько неожиданным, что эта женщина еще больше заинтриговала и очаровала его. Мопассан стал настойчиво добиваться ее расположения. Из циничного и пресыщенного любовными отношениями ловеласа он превратился во влюбленного мальчишку, который хотел вопреки всем препятствиям завоевать сердце возлюбленной. В итоге эта история обернулась очень драматической развязкой. Пылкие знаки внимания все же смягчили сердце Эрмины. Она поняла, что Мопассан стал для нее не просто соседом, а очень дорогим и близким человеком. Неожиданно для себя она осознала, что любит его. Она уже была готова рискнуть своим семейным благополучием и отдаться чувству. Но к тому времени Мопассан уже сам охладел к ней. Длительные ни к чему не приводящие ухаживания измучили его и заставили страдать. Писатель чувствовал моральное истощение. Его силы были на исходе, и он отказался от мысли завоевать сердце Эрмины. В его жизни вновь появились другие женщины, и он с прежней легкомысленностью пустился в бурю необременительных любовных отношений.
Несмотря на такой драматичный поворот, Эрмина Леконт дю Нуи навсегда осталась очень важным для писателя человеком. Она не стала его женой, но стала прекрасным и верным другом. На протяжении всей оставшейся жизни Мопассан переписывался с Эрминой. Их трогательные письма полны чувства взаимной нежной привязанности. Кроме того, любовь к Эрмине вдохновила Мопассана на создание своих культовых произведений. Немногие об этом знают, но именно образ Эрмины писатель запечатлел во многих своих рассказах и повестях. Особенно трагично описаны эти взаимоотношения в его последнем романе «Наше сердце». Читая эту очень личную для Мопассана книгу, Эрмина узнавала в главной героине себя – златовласую красавицу с морского побережья. Это полное грусти произведение было создано благодаря драматичным, но таким глубоким и прекрасным отношениям между Ги де Мопассаном и Эрминой Леконт дю Нуи. Им не суждено было быть вместе. Судьба сыграла с ними злую шутку. Замужество Эрмины, ее ребенок, стабильное семейное положение – все это стало серьезным препятствием. Но, несмотря на это, Эрмина осталась одной из самых важных и дорогих женщин в жизни писателя. Возможно, это и была его единственная настоящая любовь. Любовь, которая не принесла ему радости, тепла и семейного счастья, но которая заставила его испытать целую гамму глубоких чувств и эмоций, обогативших его внутренне и вдохновивших на создание прекрасных произведений.
Мне очень нравится, как Мопассан показывает французское общество второй половины XIX века, как создаёт убедительных персонажей, вызывающих разнообразный спектр эмоций - от жалости до презрения. Решила что надо бы почитать что то из того, что еще не читала - "Наше сердце" например. Спасибо, Лу.)
"Почему бы не судить правительства за каждое объявление войны? Если бы народы поняли это... если бы они не позволили убивать себя без всяких причин, если бы они воспользовались оружием, чтобы обратить его против тех, кто им дал его для избиения, — в этот день война умерла бы." Мопассан Ги де. Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Ср, 20.01.2016, 17:13
Пятьдесят лет и один день — столько продлился брак Федерико Феллини и его верной супруги, актрисы Джульетты Мазины. Вместе они творили историю мирового кинематографа, существуя в уютном мире грёз и фантазий.
Они поженились спустя две недели после знакомства — большой сюрприз для родителей невесты, которые тщетно надеялись на её благоразумие. Церемонию венчания пришлось отложить, чтобы жениха ненароком не забрали на фронт прямо из собора. Только через полгода все приличия были соблюдены: Федерико Феллини и Джулия Анна Мазина стали мужем и женой перед Богом и людьми. В браке девушка получила новое имя — Джульетта. Так хотел Феллини, великий мечтатель, знавший толк в красоте. Самые невероятные истории в его исполнении были для неё неоспоримой истиной. Джульетта сразу поняла, что Феллини живёт в собственном мире фантазий — и приняла его правила игры. Со стороны казалось, что влюблённые разыгрывают спектакли один за другим, не разделяя вымысел и реальность. Композитор Нино Рота вспоминал, как однажды во время обеда Феллини заметил: «Помнишь, когда мы были в Австралии, Джульетта?..» Все гости отлично знали, что супруги не бывали в Австралии, но Мазина только улыбнулась супругу: «Да, милый, там были чудесные артишоки».
«Маленькая женщина с глазами потерявшегося щенка», — так супругу называл Феллини. Актрисе прочили великую карьеру, но она никогда не претендовала на личную славу и предпочитала сниматься в картинах мужа. Критики говорили, что Мазина привносит в его работы невинность, чистоту и невероятную женственность. Благодаря главной роли в картине «Ночи Кабирии», снятой Феллини, Джульетта Мазина вознеслась на звёздный олимп послевоенной Италии, получив награду за лучшую женскую роль на Каннском кинофестивале в 1957 году.Со временем к режиссёру пришло признание, но не богатство. Феллини был ужасно расточителен, он позволял себе заказывать сотни своих любимых алых шарфов и останавливаться в самых дорогих номерах. Следить за бюджетом приходилось Джульетте. У неё не было ни дорогих автомобилей, ни сказочных вилл, ни мехов, ни бриллиантов — только фильмы, которые она называла самым дорогим подарком от супруга
«Джульетта, теперь ты можешь плакать!»
«Я всегда считал, что моя встреча с Джульеттой была предопределена самой судьбой, и не думаю, что всё могло бы сложиться как-то иначе, — говорил режиссёр. — Джульетта исполняла написанные мною сценки. Таким образом, отношения деловые развивались параллельно отношениям личным, и так было всегда». В 1993 году на церемонии вручения премии «Оскар» Феллини вручали почётную награду за вклад в киноискусство. Слова благодарности были обращены к супруге, сидящей в зале. «Не плачь, Джульетта!» — попросил Федерико, заметив слёзы радости и гордости на её лице. Через несколько месяцев, 30 октября, они должны были отпраздновать золотую свадьбу, но Феллини попал в больницу с инсультом. 31 октября он скончался, а спустя пять месяцев умерла и Джульетта Мазина, завещав похоронить её с фотографией мужа в руках. Вместе они покоятся на главном кладбище в Римини, родном городе режиссёра. Надгробие венчает памятник в виде корабля (отсылка к известному фильму «И корабль плывёт…»), на котором сценарист Тонино Гуэрра приказал сделать надпись: «Джульетта, теперь ты можешь плакать!»
Даже у любви есть возраст. Джульетта Мазина называла себя счастливой женщиной, говоря о том, что есть такие союзы, как их с Феллини, которые неистощимы: «… я была для него не только женой, но и его дочерью, матерью, любовницей. Он для меня – это множество мужчин». Девушка, видимо, сразу распознала и приняла тот факт, что ее будущий супруг не выносит реальность этого мира. Еще в детстве он прослыл безнадежным фантазером и выдумщиком, которого неустанно разоблачали родственники, друзья и знакомые. И понимание Джульетты, ее готовность подыграть, стали для Феллини настоящим спасением. Они превратили совместную жизнь в настоящий спектакль, в котором совершенно невозможно было определить, где заканчивалась реальность и начиналась фантазия. При этом друзья отмечают, что супруги часто ссорились, но не как режиссер и актриса, а как муж и жена: он упрекал ее в сварливости, она его – в нетерпимости. Кстати, Феллини Джульетте изменял. Но она умела прощать: «Говорят, что итальянские жены другие, — заметила Джульетта, — что они намного терпимее. Дело не в том, что итальянские жены другие. А в том, что итальянские мужья не такие. Какой выбор у нас остается? Какой толк смотреть на сторону: где я найду второго Федерико? Нигде. Он единственный в своем роде, мой Федерико, гений. Я полагаю, гений имеет привилегии».
Ген страха учёные нашли, ген депрессии - тоже нашли, а ген Любви - нет. Так как откуда взялась Любовь..? У Федерико и Джульетты было очень большое взаимо-действие. Джульетта Мазина называла себя счастливой женщиной, говоря о том, что есть такие союзы, как их с Феллини, которые неистощимы: «… я была для него не только женой, но и его дочерью, матерью, любовницей. Он для меня – это множество мужчин».
ЛЮБОВЬ.... - Ах, Любовь! Я так мечтаю быть такой же, как и ты! - Восхищённо повторяла Влюбленность. Ты намного сильнее меня. - А ты знаешь, в чём моя сила? - Спросила Любовь, задумчиво качая головой. - Потому что ты важнее для людей. - Нет, моя дорогая, совсем не поэтому, - вздохнула Любовь и погладила Влюблённость по голове. - Я умею прощать, вот что делает меня такой. - Ты можешь простить Предательство? - Да, могу, потому что Предательство часто идёт от незнания, а не от злого умысла.- Ты можешь простить Измену? - Да, и Измену тоже, потому что, изменив и вернувшись, человек получил возможность сравнить, и выбрал лучшее. - Ты можешь простить Ложь? - Ложь - это меньшее из зол, глупышка, потому что часто бывает от безысходности, осознания собственной вины, или из нежелания делать больно, а это положительный показатель. - Я так не думаю, бывают ведь просто лживые люди!!! - Конечно бывают, но они не имеют ни малейшего отношения ко мне, потому что не умеют любить. - А что ещё ты можешь простить? - Я могу простить Злость, так как она кратковременна. Могу простить Резкость, так как она часто бывает спутницей Огорчения, а Огорчение невозможно предугадать и проконтролировать, так как каждый огорчается по-своему. - А ещё? - Ещё могу простить Обиду - старшую сестру Огорчения, так как они часто вытекают одно из другого. Я могу простить Разочарование, так как за ним часто следует Страдание, а Страдание очищает. - Ах, Любовь! Ты действительно удивительна! Ты можешь простить всё-всё, а я при первом же испытании гасну, как догоревшая спичка! Я так завидую тебе!!! - И тут ты не права, малышка. Никто не может прощать всё-всё. Даже Любовь. - Но ведь ты только что рассказывала мне совсем другое!!! - Нет, то о чём я говорила, я на самом деле могу прощать, и прощаю бесконечно. Но есть на свете то, что не может простить даже Любовь. Потому что это убивает чувства, разъедает душу, ведёт к Тоске и Разрушению. Это причиняет такую боль, что даже великое чудо не может излечить её. Это отравляет жизнь окружающим и заставляет уходить в себя. Это ранит сильнее Измены и Предательства и задевает хуже Лжи и Обиды. Ты поймёшь это, когда столкнёшься с ним сама. Запомни, Влюбленность, самый страшный враг чувств - Равнодушие. Так как от него нет лекарства.
[b]Ты заперт в моем сердце, и тебе придется остаться там навсегда.[/b]
Пожелтевшие страницы дневника, старые письма в шкатулках. Они хранят сердечные тайны только двоих людей. Читаешь письмо, окунаешься с головой в мир чужой любви и боишься дышать, чтоб не спугнуть ту нежность, с которой исписана каждая страница старенькой тетрадки. "Мое солнышко Аликс...", " Мой бесценный Ники..."
Брильянтовая брошь.
Принцесса Алиса, которую домашние называли просто Аликс, была шестым ребенком в семье великого герцога Гессен- Дармштадтского Людовига 4 и принцессы Алисы, любимой дочери английскои королевы Виктории. Белокурую девочку называли не иначе, как Солнышко. Когда ей исполнилось двенадцать, она впервые приехала в Санкт- Петербург на свадьбу своей сестры Эллы. На той же свадьбе присутствовал и молодой цесаревич Николай, сын Александра 3. На одном из придворных балов он пригласил ее на танец, поразив девушку своей мягкостью и обаянием. Правда, спустя некоторое время он незаметно покинул ее без объяснения. Каково же было ее удивление, когда Николай вернулся и попросил принять ее в знак дружбы изящную брошь, украшенную бриллиантами. Растерявшись Аликс ничего не ответила, а на следующий день молча вернула ему подарок. Цесаревич огорченно взял возвращенную брошь и надежно спрятал в своем тайнике. Он верил, что пройдет время и брошь все же достанется даме его сердца. Прошло 5 лет. Семнадцатилетняя Аликс снова приехала в Петербург, поразив всех своей красотой. " Я мечтаю жениться на Аликс. Я люблю ее давно..." записал цесаревич в своем дневнике. Николаю в то время исполнилось двадцать один год, и он просил разрешения жениться на принцессе Алисе, но ответ царя был непреклонен:"Ты очень молод. Для женитьбы еще есть время, и кроме того запомни следующее: ты наследник российского престола, ты обручен с Россией, а жену мы еще успеем тебе найти. " После этого разговора в дневнике цесаревича появилась еще одна запись:"Все в воле Божией. Уповая на его милосердие я спокойно и покорно смотрю на будущее" А в шкатулке, где Николай прятал свой дневник лежала брошь, безропотно ожидая, когда принцесса примет ее в подарок. Выбор сына не нравился его родителям. Александр мечтал увидеть своей невесткой французскую принцессу. Не нравился выбор внучки и английской королеве. Через год, когда Алиса опять приехала в Россию, Николаю запретили с ней встречаться. Она уехала так и не увидев любимого. И только их письма соединяли два юных сердца.
Еще 5 лет порознь. Но если все эти годы Алиса верна цесаревичу, то в сердце Николая поселилась еще одна любовь. Юная балерина Матильда Ксешинская, гордость императорского училища, была удостоина чести выступать перед царской семьей. В знак своего расположения к танцовщице Александр пригласил ее на торжественный обед, усадив возле своего сына. Полная грации, прелестная и веселая балерина моментально покорила сердце Николая. После того как он вернулся из кругосветного путешествия, начался пылкий роман. Цесаревич сделал свой первый подарок Матильде: золотой браслет с сапфиром и брильянтами. Далее Матильда стала хозяйкой прекрасного особняка, который ненадолго стал оплотом их любви. Ксешинская скорей всего не подозревала, что являлась марионеткои в спектакле, поставленным Александром, который надеялся, что Николай забудет о своем увлечении Алисой. Четыре года продлился их роман, но Николай так и не забыл свою первую любовь. Он продолжал писать ей полные нежности письма. Родителям поневоле пришлось смириться с выбором сына.
8 апреля одна тысяча восемьсот девяносто четвертого года стал самым светлым и радостным днем для влюбленных. Именно тогда Алиса сказала "да". В знак повлки счастливый принц подарил своей невесте чудесное колье, изящныи перстень....ту саму брошь. " Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моем сердце. И тебе придется остаться там навсегда." Известие о полвке цесаревича стало ударом для Матильды. Умом она понимала, что их роман не долговечен, но отдавать его другой сердце не разрешало. Отчаявшись, она написала письмо Алисе, где очернила своего бывшего возлюбленного. Алиса же прочитав письмо, поступила мудро, просто показала его своему жениху. Николаи, чтобы не начинать отношения со лжи, рассказал невесте о своем бывшем романе. Принцесса его простила. " Что прошло, то прошло и к нему нет возврата...Ведь прошлое осталось позади, будущее не ведомо, лишь только настоящее принадлежит нам" И ни слова упрека. В церкви Спаса Нерукотворного Образа в зимнем дворце было многолюдно. Казалось, весь Петербург собрался на улицах поздравить Николая и Александру ( таким именем окрестили протестантку Алису в православии) со свадьбой. Торжественное событие омрачила смерть Александра. Он умер за неделю до свадьбы. Среди людей поползли слухи - не к добру гулять свадьбу во время траура. Недобрый знак увидели и во время коронации нового царя, когда на народных гуляниях началась страшная давка, повлекшая гибель многих людей. Дурным знаком и посчитали то, что долгое время у Николая не появлялось наследника. Четыре дочки и не одного сына. Когда же, наконец, родился мальчик, оказалось у него неизлечимая болезнь крови - гемофилия. Царская чета отчаянно пыталась скрыть от народа болезнь сына. Неизвестность же порождала нелепые слухи. Одни называли юного Александра душевнобольных, другие рассказывали о родовом проклятии. А когда при дворе появился " черный старец" Распутин, который не только лечил мальчика, но и вмешивался в государственные дела, начали роптать уже и приближенные ко двору люди. Александре было нелегко жить во дворце. За глаза ее называли гнессенскои мухой. Поговаривали, она очень ревновала супруга и часто ругалась с его матерью. Но для Николая она была его Аликс, нежным Солнышком, как любя называл он ее. " Мой Ники" - только так называла его Александра, когда они оставались вдвоем. 22 года вместе. И через столько лет они продолжали писать друг другу полные любви письма. " Мое возлюбленное Солнышко, - писал Николай жене, когда уезжал по делам - душка- женушка! Любовь моя, страшно тебя недостает, что невозможно выразить!" Ответ Александры был не менее трогательным:" Я плачу, как большой ребенок. Я вижу перед собой твои грустные глаза, полные ласки...Мой дорогой мальчик, какое счастье и какую любовь ты мне дал за все эти годы ".
Трагический одна тысяча девятьсот семнадцатыи.... В продолжении нескольких этапов заключения - сперва в своем дворце в Царском Селе, затем в доме губернатора в Тобольске и, наконец, в Ипатьевском доме в Екатеринбурге- их стражи становились все более и более дерзкими, бессердечными и жестокими, подвергая их оскорблениям, насмешкам и лишениям. Царская семья все претерпевала с христианским смирением, искав утешение в молитвах и духовном чтении. Белогвардейские офицеры пытались тайно проникнуть в дом Ипатьева и вызволить царскую семью. Но судьба Романовых была уже предрешена... В 2 часа ночи с шестнадцатого на семьнадцатое июля узников разбудили и приказали спуститься в подвальныи этаж дома, якобы для переезда в другое место. Первыми были убиты государь и государыня. ....Затихли последние стоны, по полу текли реки крови, палачи ушли, унося тела убитых. А на месте расстрела тихой памятью любви Николая и Александры остался осколок той самой брошки, которую подарил влюбленныи цесаревич своей невесте много лет назад....
"...Когда любишь и когда любовь огромна, а нежность беспредельна"25 сентября 1893 г.
Мой дорогой, маленький мой Луи!
Итак, все кончено. Мы больше никогда не увидимся. Помни это также твердо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты согласился бы на все, лишь бы нам быть вместе. Но мы должны расстаться, чтобы ты мог начать новую жизнь. Нелегко было сопротивляться и тебе, и самой себе, и нам обоим вместе… Но не жалею, что сделала это, хотя ты так плакал, зарывшись в подушки нашей постели, два раза ты подымал голову, смотрел на меня жалобным, молящим взглядом… Какое у тебя было пылающее и несчастное лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез, я чувствовала их, они жгли мне руки.
Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне все это кажется тяжелым сном. В первые дни просто нельзя будет поверить, и еще несколько месяцев нам будет больно, а затем придет исцеление.
И только тогда я вновь стану тебе писать, ведь мы решили, что я буду писать тебе время от времени. Но мы также твердо решили, что моего адреса ты никогда не узнаешь и мои письма будут единственной связующей нитью, но она не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом.
Целую тебя в последний раз, целую нежно, нежно; совсем безгрешным, тихим поцелуем — ведь нас разделяет такое большое расстояние!..
25 сентября 1894 г.
Мой дорогой, маленький мой Луи!
Я снова говорю с тобой, как обещала. Вот уже год, как мы расстались. Знаю, ты не забыл меня, мы все еще связаны друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу не ощущать твоей боли.
И все же минувшие двенадцать месяцев сделали свое дело: накинули на прошлое траурную дымку. Вот уж и дымка появилась. Иные мелочи стушевались, иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывают в памяти, если что — нибудь случайно о них напомнит.
Я как-то попыталась и не могла представить выражение твоего лица, когда впервые тебя увидела.
Попробуй и ты вспомнить мой взгляд, когда ты увидел меня впервые, и ты поймешь, что все на свете стирается.
Недавно я улыбнулась. Кому?.. Чему?.. Никому и ничему. В аллее весело заиграл солнечный луч, и я невольно улыбнулась.
Я и раньше пыталась улыбнуться. Сначала мне казалось невозможным вновь этому научиться. И все-таки, я тебе говорю, однажды я против воли улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты тоже все чаще и чаще улыбался, просто так, радуясь хорошей погоде или сознанию, что у тебя впереди какое-то будущее. Да, да, подними голову и улыбнись.
17 декабря 1899 г.
И вот я снова с тобой, дорогой мой Луи.
Я как сон, не правда ли? Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вокруг все пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться.
Я не чувствую себя несчастной. Ко мне вернулась бодрость, потому что каждый день наступает утро и, как всегда, сменяются времена года. Солнце сияет так ласково, хочется ему довериться, и даже обыкновенный дневной свет полон благожелательности.
Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва замечала, что вот мне стало смешно, а теперь уж и не перечесть, сколько раз смеялась.
Вчера было гулянье. На закате солнца всюду теснились толпы нарядных людей. Пестро, красиво, похоже на цветник. И среди такого множества довольных людей я почувствовала себя счастливой.
Я пишу тебе, чтобы рассказать обо всем этом, а также и о том, что отныне я обратилась в новую веру, — я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с тобой как-то рассуждали о самоотверженности в любви, не очень-то хорошо понимая ее… Помолимся же вместе о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.
6 июля 1904 г.
Годы проходят! Одиннадцать лет! Я уезжала далеко, вернулась и вновь собираюсь уехать.
У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты теперь совсем взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь.
А ты сам, какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело, плечи стали шире, а седых волос, должно быть, еще немного и, уж наверное, как прежде, твое лицо все озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы.
А я? Не стану описывать тебе, как я переменилась, превратившись в старую женщину. Старую! Женщины стареют раньше мужчин, и, будь я рядом с тобой, я выглядела бы твоей матерью — и по наружности, и по тому выражению глаз, с каким бы я смотрела на тебя.
Видишь, как мы были правы, расставшись вовремя. Теперь уж мы перестрадали, успокоились, и сейчас мое письмо, которое ты, конечно, узнал по почерку на конверте, явилось для тебя почти развлечением.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой Луи!
Вот уже двадцать лет, как мы расстались…
И вот уже двадцать лет, как меня нет в живых, дорогой мой. Если ты жив и прочтешь это письмо, которое перешлют тебе верные и почтительные руки, — те, что в течение многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь, что я покончила с собой на другой же день после нашей разлуки. Я не могла, я не умела жить без тебя.
Мы вчера расстались с тобой. Посмотри хорошенько на дату — в начале письма. Ты, конечно, не обратил на нее внимания. Ведь это вчера мы в последний раз были с тобою в нашей комнате, и ты, зарывшись с головой в подушки, рыдал, как ребенок, беспомощный перед страшным своим горем. Это вчера, когда в полуоткрытое окно заглянула ночь, твои слезы, которых я уже не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли и жаловался, а я, собрав все свои силы, крепилась и молчала. А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем прелестном уголке, я пишу те четыре письма, которые ты должен получить с большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец.
Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма доставили тебе в те числа, которые на них указаны, а также приму меры к тому, чтобы меня не могли разыскать.
Затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе, как: все подробности этого отвратительного действия неуместны. Они могли бы причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет.
Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно, и не перенес, ведь тебе все огорчения причиняют такую острую боль. Я буду возвращаться к тебе — не слишком часто, чтобы понемногу мой образ изгладился из твоей памяти, и не слишком редко, чтоб избавить тебя от ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдет столько лет (а ведь время помогает мне), что ты уже почти не сможешь понять, что значила бы для тебя моя смерть.
Луи, родной мой, сегодняшний наш последний разговор кажется мне каким-то зловещим чудом.
Сегодня мы говорим очень тихо, почти неслышно, — уж очень мы далеки друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня значение слова сейчас для той, которая его пишет и шепчет, совсем иное, чем для того, кто будет читать это слово и тихо произнесет «сейчас».
Сейчас, преодолев такое громадное расстояние во времени, преодолев вечность — пусть это покажется нелепым, — сейчас я целую тебя, как прежде. Вот и все… Больше я ничего не прибавлю, потому что боюсь стать печальной, а значит, злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в тех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь огромна, а нежность беспредельна.Анри Барбюс. Нежность
ВЕЛЕЛ.." "Счастье - это ангел с печальным лицом" - это единственные, написанные рукой Модильяни слова о том, что для него было счастьем. ...Счастьем была его тайная муза, его "Египтянка" - Анна Ахматова.
Творчество Модильяни 1910-1913 гг. часто называют "египетским" или "негритянским". В своем очерке о Модильяни Ахматова уделяет этому периоду особое внимание. Вначале она пишет о том, что значил этот период в жизни каждого из них, а затем называет Египет "последним увлечением" художника. И не без иронии добавляет: "Теперь этот период Модильяни называют Periode negre" (негритянский период). "Он говорил: "Драгоценности должны быть дикарскими" (по поводу моих африканских бус) и рисовал меня в них".В очерке о Модильяни Ахматова пишето том, что они оба "вероятно, <...> не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни..." И дальше: "...все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак <...> У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, - он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти". Эти слова Ахматовой равнозначны словам Модильяни о счастье."И через все, и каждый миг, / Через дела, через безделье / Сквозит, как тайное веселье, / Один непостижимый лик. / О боже! Для чего возник / Он в одинокой этой келье?"- можно сравнить со словами Модильяни из письма к ней: "Вы во мне как наваждение"."Ангел с печальным лицом..." Именно такое впечатление она производила на многих."Грусть была, действительно, наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже - когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым <...> вся ее стройность была символом поэзии <...> Печальная красавица, казавшаяся скромной отшельницей, наряженная в модное платье светской прелестницы" (Юрий Анненков, 1913)6. "Как черный ангел на снегу..." (Мандельштам, 1913)7. "Вполоборота, о печаль..." (он же, 1914). Модильяни первый увидел ее такой (С).
Прекрасный рисунок одного из лучших мировых художников, вдохновленный знаменитой и очень красивой русской поэтессой.
Он красноречив сам по себе. Был ли он сделан непосредственно с обнаженной Ахматовой, как хочется думать многим, или, как утверджала сама Анна Андреевна: «Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома...» (то есть по памяти) — не имеет особого значения.
Этот уцелевший рисунок обнаженной Ахматовой в исполнении великого Амадео Модильяниоказался неопровержимым свидетельством одной из самых красивых легенд прошлого столетия.Трудно с ходу рассказать историю, не растерявшись в пыльной полутьме прошедшего, где свалены в кучу домыслы, осколки воспоминаний и предположений. Трудно через сто лет не назвать имена, не вспомнить подробности того, как встретились и расстались две уникальных личности, что этому предшествовало и чем все закончилось. И была ли любовь? Мне с тобою пьяным весело Смысла нет в твоих рассказах. Осень ранняя развесила Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную Забрели и горько каемся, Но зачем улыбкой странною И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей Вместо счастья безмятежного... Не покину я товарища И беспутного и нежного.
Сама Ахматова утверждала: «Стихи я ему, Моди, не писала. Стихотворение «Мне с тобою пьяным весело» не относится к М(одильяни)». Но читая эти строки, все же, кажется, что относятся они непосредственно к Модильяни и навеяны пребыванием в Париже и встречами с художником.
Написано Ахматовой в 1911 году потом, уже в разлуке, по возвращении из Парижа. В ожидании: может быть позовет обратно? Не позвал.
Короткие встречи — короткие воспоминания. И были бы они, не стань просто Моди и просто Анна великими — Модильяни и Ахматовой? Нет, разумеется, в их отношениях не было и не могло быть никакого соперничества.
Для людей советского поколения знакомство с Модильяни началось с Ахматовой. Первый раз его работу страна увидела на суперобложке ее знаменитого сборника «Бег времени». Это был рисунок — портрет, который, как выяснилось, висел до самой смерти над ее кроватью. Кто такой его создал? Почему из всех многочисленных и известных художественных изображений для прижизненного полного издания своих сочинений Ахматова выбрала именно легкий набросок? Она называла его своим портретом и очень им дорожила:
Интересный факт:Образ Ахматовой перекликается с фигурой одного из известнейших архитектурно-скульптурных сооружений XVI столетия - аллегорической фигурой "Ночи" на крышке саркофага Джулиано Медичи, созданной Микеланджело. Но в отличие от напряженной позы "Ночи", как бы соскальзывающей со своего наклонного ложа, фигура на рисунке Модильяни статична и устойчива, как египетский сфинкс.
А.Модильяни А.Ахматова 1911 г. * * * * *В мемуарном эссе 1964 года «Амадео Модильяни» тайна рисунка была приоткрыта: стало понятно «почему». Возник глобальный интерес. Да, он был знаком с Ахматовой. Встречались в Париже. В воспоминаниях поэтессы не найти и намека на какую-то интимность встреч. Спокойные прогулки в Люксембургском саду. Тихий дождь, барабанящий по старому черному зонту. Два человека, тесно прижавшись, сидят на бесплатной лавке («я знала его нищим») и читают стихи. Чинные мемуары выглядят почти безлико. О благопристойных воспоминаниях поэтессы откровенней всего высказался Иосиф Бродский: «Ромео и Джульетта» в исполнении царственных особ». Но искусство не обмануть. И в его творчестве, а, тем более, в ее поэтическом становлении слышны и видимы «тени» их любви. Впервые они встретились в мае 1910 года, во время — парадокс судьбы — ее свадебного путешествия с мужем Николаем Степановичем Гумилевым. Они обвенчались незадолго до этого — 25 апреля.Говорят, Гумилев понимал, что слишком свободную, захваченную чувственным вихрем жизни, вольнолюбивую Анну, остановить невозможно.Гумилев привел молодую жену в “Ротонду” — кафе, где собиралась вся художественная и литературная богема Парижа. Там ее и заприметил Модильяни. Он был нараспашку, раскрывал перед всеми свою веру в жизнь … Он пристально вглядывался в лица и рисовал. В искусстве его не интересовало ничего, кроме человека. ...А потом одержимый и пьяный рвал в клочья разлинованную бумагу, потому что не мог достичь одному ему известного предела.Она не могла его не заметить. Она изумилась, и это чувство, смешанное с желанием и восхищением, не мог не заметить ее муж.Гумилев приревновал жену, “Моди” в свою очередь устроил скандал из-за того, что Гумилев обращался к жене на русском, который окружающие не понимали. Их страсть была неудержимой, но по понятным соображениям, недолгой.Она много лет позже рассказывала об этой встрече, наполняя каждый раз новым содержанием. Сама творила миф, как вспоминали слушатели. Заметила его сразу, по пристальному взгляду... и подошла первая. Заговорили. Вмешался Гумилев и предложил, по-русски, уйти из этого «сарая», чем вызвал у ничего не понявшего Моди раздражение. Гумилев словно почувствовал соперника: увидел в этой встрече знак судьбы. Не зря позднее он плохо отзывался о Модильяни. А всего в 1910 было несколько мимолетных встреч. Моди писал ей «всю зиму» безумные письма, из которых она «запомнила несколько фраз».Верится с трудом. Год летел. Она грустила, мечтала, писала (теперь самые знаменитые) стихи о любви, в которых «легким облачком» поселился он, буквально ставший ее «музой»:В пушистой муфте руки холодели. Мне стало страшно, стало как-то смутно. О, как вернуть вас, быстрые недели Его любви, воздушной и минутной...Все, кто общался с Ахматовой в то время, отмечали ее загадочно-печальный вид, а первые напечатанные стихи связывали с именем Гумилева. О, как они ошибались! Гумилев вернулся из поездки в Африку. Она вскоре уехала в Париж. Одна. К своему Амадео.Из писем Модильяни:«Вы во мне наваждение». «Я беру вашу голову в руки и опутываю любовью».Париж таял и сиял восходящим солнцем. Мужчина и женщина, два художника кисти и слова, чувствовали невероятную магическую силу притягательности друг к другу. Царственная красота юной поэтессы приводила в восторг его утонченный вкус. Тогда и появились ню, не оставившие тени сомнения в характере их отношений. Это, конечно, рисунки влюбленного, в каждой линии которых видно, какой все-таки прекрасной была эта женщина.Позже, найденные «боттичеллевские» линии будут «путешествовать» по всем его живописным ню. Но он уже был другой: «...я сама заметила в нем большую перемену, когда мы встретились в 1911 году. Он весь как-то потемнел и осунулся». Между тем, это были два счастливых месяца: пережили они знакомое многим хмельное, безудержное веселье безумного парижского праздника. Иногда у него появлялись деньги, и тогда он был особенно щедр на «праздник»: дальние прогулки-поездки в Булонский лес и парк Бют-Шамон, кафе... Бродить по ночному Парижу — его любимое занятие.«Модильяни любил ночами бродить по Парижу, и часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под моими окнами». Ахматова в 1964 году оборвала фразу. Не могла проговориться всему миру, что не всегда он просто проходил мимо ее окон. Еще раньше проговорилась муза.******************Интересный факт:В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге хранится рукопись ахматовской «Поэмы без героя».На полях второй ее части — «Решки», после строк:«Кто над мертвым со мной не плачет, Кто не знает, что совесть значит И зачем существует она», записаны следующие строфы, которые, по выражению поэта, «бродили на полях рукописи»:«В синеватом Парижа тумане, И наверно опять Модильяни Незаметно бродит за мной. У него печальное свойство Даже в сон мой вносить расстройство И быть многих бедствий виной. Но он мне — своей Египтянке... Что играет старик на шарманке, А под ней весь парижский гул, Словно гул подземного моря, Этот тоже довольно горя И стыда, и лиха хлебнул».
Эти строки не вошли в поэму. Некоторые исследователи полагают, что они были написаны после ее второго посещения Парижа в мае-июне 1911 года,* * * * *Модильяни рисовал Анну. Из 16 рисунков, подаренных ей, она бережно хранила лишь тот, что висел над кроватью. Пристойный. Ахматова говорила, что рисунки сгорели в царскосельском доме. Видимо вместе с письмами Моди. Осенью 1993 года на Венецианской биеннале современного искусства впервые состоялась выставка работ Модильяни из коллекции друга и первого собирателя произведений Александра Поля. Вдруг 12 рисунков были узнаны как изображения Ахматовой. Понятно, почему уже статусный классик, так трогательно скрыла свои истинные отношения с художником. Свидетельство чувств молодых людей — прекрасные рисунки — ню."Она хотела сказать что-нибудь снисходительно-шутливое про вечные эти поиски стиля и натуры, но она знала, что неизменный синий блокнот будет с ним и тогда, когда он придет к ней ночью на улицу Бонапарта. Знала, что он будет снова ее рисовать - и при отблесках лампы, ночью, и под утро, утомленный и умиленный. Она позировала послушно, и надевала тяжелые африканские бусы, и заламывала руки над головой, оправляя прическу и замирая в недвижности с затекшими руками, и даже вставала в поразившую его (но хорошо знакомую уже и посетителям ивановской "башни", и свите Гумилева из слепневской округи) позу "женщины-змеи".
Но ведь и она - и ожидая свиданья весь год, и подчиняясь ему, и отдаваясь ему, и его подчиняя, - она тоже ведь ни на минуту не забывала о том, что за все, что случается с ней отныне, за все, что происходит вокруг и происходит в душе, за каждый вздох грусти и всхлип восторга она в ответе перед этим жестоким божеством, перед собственным ее искусством, перед русским словом, которому она служит... Именно так понимали они тогда служенье Искусству, заменившее им служение Богу. Все, что происходит с ней и в ней, потом должно будет вылиться в стихи - и эта комната с узкими окнами и французской надписью у нее над головой (попробуй не читай, хотя бы и в минуту страсти, когда надпись всегда над тобой и так часто выражает твою мысль - "Смилуйся над нами, Господь"); комната с севрскими статуэтками на комоде, комната в старинном доме на улице Бонапарта; и эти долгие часы сидения в неудобной, но так понравившейся ему позе; и новое ожидание после того, как она прождала весь вечер, чтобы его наконец обнять (но ведь "он так хотел, он так велел", чтоб она замерла в неподвижности). Она, конечно, понимала уже, что и он не свободен тоже, что он раб своего дара, что он в поиске, в муках - совсем как бедный ее Коля, - в поисках того, что ей - о, счастье! - дается пока так легко... Как, скажем, эти стихи, которые она с такой откровенностью назвала "Надписью на неоконченном портрете": Взлетевших рук излом больной, В глазах улыбка исступленья, Я не могла бы стать иной Пред горьким часом наслажденья.
Он так хотел, он так велел Словами мертвыми и злыми. Мой рот тревожно заалел, И щеки стали снеговыми... Для Амедео, как и для обожаемого им Данте, эта бледность была и цветом любви, и цветом страсти, и цветом благочестия." Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Ср, 09.03.2016, 23:02
Наталия Третьякова. Ахматова и Модильяни.У неоконченного портрета* * * * *Однако, пора было вернуться в Россию."..Было прощание, последняя их прогулка, последнее кафе, последний парк, последняя ночь... Она услышала его шаги, она сбежала вниз - как всегда, - но все было пронзительнее и грустнее, чем всегда, может, оба знали, что не увидятся больше. Той осенью, в Царском Селе, она написала "Песню последней встречи", которая сразу стала одним из самых модных и знаменитых в России стихотворений, таким знаменитым и таким модным, что стареющая Анна возненавидела его к концу жизни, ревнуя к этой былой славе и даже сочтя ее позднее незаслуженной. Там все было, в этом раннем стихотворенье, хранящем боль прощания, - и эти ступеньки от двери до тротуара, и эти клены на улице Бонапарта, и мертвящее горе разлуки, и роковые предчувствия... Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были легки. Я на правую руку надела Перчатку с левой руки.Показалось, что много ступеней, А я знала - их только три! Между кленов шепот осенний Попросил: "Со мною умри!Я обманут моей унылой, Переменчивой, злой судьбой". Я ответила: "Милый, милый! И я тоже. Умру с тобой..."Это песня последней встречи. Я взглянула на темный дом. Только в спальне горели свечи Равнодушно-желтым огнем. А потом были слезы, и был, похоже, тяжкий разговор на вокзале - она замучила его, истерзала, и он ушел. Она сама сказала, чтобы он уходил, - она вдруг поняла, что это конец... так, во всяком случае, рассказывает малоизвестное стихотворение: она осталась одна в этом полукруглом зале, где пол был засыпан опилками и где старик, похожий на барана, с такой важностью читал "Фигаро", точно это была Библия...Да лучше б я повесилась вчера Или под поезд бросилась сегодня."Она жила ожиданием писем, спрятавшись в глуши деревни, но их больше не было. Под напором «глубоко пережитого чувства» у Ахматовой рождались строки, которые нынче — бесценное сокровище русской любовной лирики. Через пару лет издан самый знаменитый сборник стихов — «Четки» — словно загадочный «памятник» ушедшей любви, весь пронизанный Парижем и воспоминаниями о Модильяни. Но имя названо не было. И кому только потом не приписывали посвящение поэтессы!
Жизнь Амадео заполнили другие женщины. А еще он все больше погружался в алкогольный угар. И ни одна женщина не могла ему помочь. Они любили его таким, каким он был: нежным и ласковым, когда был трезв; буйным и жестоким в пьяном угаре. Но долго рядом с ним никто не выдерживал. Потому что кроме алкогольной зависимости, у него была другая и самая главная для него – творческая. Модильяни был художником от Бога. Слава уже «наступала ему на пятки».
Появились покровители и меценаты. В 1917 году состоялось открытие выставки. Да. Она была скандальной, так как его живописные ню для того времени казались радикальными изображениями. И дело не в обнажении, а в том эротизме, которым они пылали, глядя прямо в глаза зрителям. Выставку запретили, но за картинами Модильяни начинали охотиться коллекционеры. К 1920-му году за портрет, принадлежащий кисти Амадео, давали 400-600 франков – огромные по тем временам деньги. Однако, смерть опять опередила славу. В январе 1920-го туберкулез, алкоголь и наркотики, окончательно подточили его силы. В день смерти другу Модильяни Збровскому предложили 400 тысяч франков — за собрание из 50 полотен художника.
Анна Ахматова узнала о его славе и смерти случайно через несколько лет.12 апреля 1965 года, менее чем за год до своей кончины Анна Андреевна решила переписать свое завещание. «Около часа мы провели у нотариуса, выполняя различные формальности, — вспоминал Бродский. — Ахматова почувствовала себя неважно. И выйдя после всех операций на улицу, Анна Андреевна с тоской сказала: «О каком наследстве можно говорить? Взять подмышку рисунок Моди и уйти!» Корней Чуковский вспоминал: «Не расставалась она только с такими вещами, в которых была запечатлена для нее память сердца. То были ее «вечные спутники» — шаль, подаренная ей Мариной Цветаевой, рисунок ее друга Моди, перстень, полученный ею от покойного мужа...» В 1965 году, незадолго до кончины, Ахматова в третий — и последний — раз попала в Париж. Встретилась там с соотечественником писателем Георгием Адамовичем, эмигрировавшим во Францию после революции. Позже Адамович описал эту «необыкновенную встречу» с Ахматовой. «Она с радостью согласилась покататься по городу и сразу же заговорила о Модильяни. Прежде всего Анна Андреевна захотела побывать на рю Бонапарт, где когда-то жила. Стояли мы перед домом несколько минут. «Вот мое окно, во втором этаже. Сколько раз он тут у меня бывал», — тихо сказала Анна Андреевна, опять вспомнив о Модильяни и силясь скрыть свое волнение... Ахматова, быть может, была единственной или, во всяком случае, одной из немногих знавших Модильяни, кто навсегда сохранил о нем светлую, чистую и теплую память, кто разглядел в нем не неудачника, а необыкновенный талант, который не смог приспособиться к окружавшей его действительности, совладать со временем.
Владимир Высоцкий и Анна Ахматова: Была ли встреча? Этим вопросом в своей статье задается Марк Цибульский, известный исследователь жизни и творчества Высоцкого. В ней он подробно рассматривает аргументы за и против. Интерес Высоцкого к поэзии Ахматовой несомненен, в его библиотеке остались сборники ее произведений, изданные в 1977 и 1979 годах. Его первая жена Л. Абрамова рассказала, что у Высоцкого был и сборник Ахматовой «Бег времени» (1965), но об их встрече ей ничего не известно. П. Леонидов в книге «Владимир Высоцкий и другие» вспоминал, что у Высоцкого было западное издание «Реквиема» Ахматовой с ее надписью. Однако эта небольшая книжка из 23 страниц, если и была у Высоцкого, в настоящее время не найдена, а кроме Леонидова, которого высоцковеды много раз уличали в выдумках, фантазиях и несоответствиям фактам, никто ее не видел. Встреча Высоцкого с Ахматовой могла состояться как в Москве, так и в Ленинграде. В 1960-е годы круг знакомых Ахматовой был очень велик. Среди них были люди, достаточно близко знавшие Высоцкого.
Женщины, оказавшиеся рядом с гением в разные периоды его жизни, так или иначе влияли на его творчество.
Эпизоды биографии артиста убеждают нас в том, что поводом для создания песни может стать и глубокое чувство, и мимолетное увлечение.
Не опасаясь пагубных последствий
С Изой Жуковой Высоцкий познакомился в Школе-студии МХАТ. Казалось бы, у юноши-первокурсника мало шансов на ответные чувства девушки-выпускницы. Но в Высоцком было что-то такое, что заставило Изу обратить на него внимание. Завязался роман, влюбленные стали жить вместе, а потом и поженились. Была шумная и веселая свадьба на Большом Каретном, куда заявились все однокурсники молодоженов. Позже о своей студенческой любви Высоцкий напишет такие строки:
О нашей встрече что и говорить,
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий.
Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий. Когда Иза получила диплом, ее пригласили играть в киевском театре имени Леси Украинки. Владимир остался учиться в Москве. Он писал ей длинные письма, приезжал так часто, как мог. Они оба были очень молоды, их встречи были радостны, но и расставания — легки. Отдавая должное таланту мужа, Иза и предположить не могла, что пройдет совсем немного времени, и он станет кумиром миллионов. Ее даже слегка раздражало страстное увлечение Владимира музыкой. С категоричностью, свойственной юности, она заявляла, что у мужа должна быть одна страсть — жена. Студенческие браки редко бывают долговечными, пришло время — распался и этот. Их пути разошлись, они развелись без сцен, скандалов и слез. «Бывает, люди расстаются насовсем и могут при этом остаться друзьями, — говорила впоследствии Жукова о своем браке с Высоцким. — Даже когда мы расстались, у меня было ощущение, что женщины должны быть с ним очень счастливы».
Непоэтическое наследие
В 1962 году на съемках фильма «713-й просит посадку» Высоцкий познакомился с актрисойЛюдмилой Абрамовой. Их непростой роман с бесконечными ссорами и примирениями продолжался несколько лет, в 65-м они даже расписались, однако брак не спас отношений, и супруги в конце концов расстались. Любовных посвящений Высоцкого, адресованных Людмиле Абрамовой, не осталось, однако именно в этом браке родились двое его сыновей — Аркадий и Никита.
Пусть пробуют они, я лучше пережду
В 1966 году Станислав Говорухин пригласил Высоцкого на роль радиста в своей картине «Вертикаль». По сюжету его герой безответно влюбляется в девушку-врача, которую игралаЛариса Лужина. Сюжет фильма повторился и в жизни.
Лужина, известная и любимая зрителями актриса, выезжавшая на зарубежные фестивали, не испытывала недостатка в поклонниках.
Она стала чуть ли не единственной женщиной, отвергшей ухаживания певца. Потерпев фиаско, под влиянием чувств, оставшихся без ответа, Высоцкий написал песню «Она была в Париже», посвятив ее неприступной актрисе Лужиной, а вовсе не Марине Влади, как многие думают. Колдунья
Самые известные и самые красивые лирические песни Высоцкого посвящены главной женщине его жизни — Марине Влади. Впервые он увидел ее в картине «Колдунья», влюбился и решил: «Эта женщина будет моей женой!» Такое решение было чистым безумием: в стране за железным занавесом прочить себе в жены французскую актрису, с которой ты даже не знаком! Он ждал встречи несколько лет, и придуманная им сказка, красивая мечта, осуществилась. За 12 лет, что они прожили вместе, не расплескалось то чувство влюбленности, которым они дышали в самом начале отношений. «Дом хрустальный на горе для нее», «Здесь лапы у елей дрожат на ветру» — песни, написанные Высоцким для любимой, до сих пор востребованы, теперь уже новыми поколениями.
Девушка, милая Они жили на две страны, и расставаясь даже на короткий срок, не могли и дня прожить, не созвонившись. Связь тогда осуществлялась через телефонисток, и в результате Высоцкий выучил имена всех работниц телефонной линии, описав страдания влюбленного при разлуке в шуточной песне «07». Однако не только телефонистки имели возможность наблюдать за развитием романа Высоцкого и Влади. Телефонная линия певца была поставлена «на прослушку» КГБ. Однажды режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич стал свидетелем одного такого телефонного разговора. Набрав номер Влади и услышав в трубке характерный щелчок (это означало, что к линии подключились «компетентные товарищи»), Владимир попросил гэбистов не подслушивать: «Ребята, это очень личное. Прошу, не слушайте. Я вам потом спою». «Ребята», действительно, отключились. Но спустя несколько минут после того, как Высоцкий завершил разговор, в квартире снова раздался звонок: «Володя, мы ждем обещанного!» — проговорил мужской голос. Пришлось ему петь для работников КГБ в телефонную трубку, как в микрофон. Что ж съезжаться — пустые мечты? О любви Высоцкого и Влади известно, наверное, всем, это «парадная» часть его биографии. Однако в жизни певца была еще одна история любви — большой, самоотверженной и трагической. Любви, не известной широкой публике. Считается, что второй брак певца распался из-за Марины Влади.Но по свидетельствам его близких друзей, Высоцкий ушел от Людмилы Абрамовой к актрисе театра на Таганке Татьяне Иваненко — женщине, любившей его всю свою жизнь. После смерти Владимира она не стала, в поисках дешевой популярности, спекулировать на имени артиста, предпочла остаться в тени. «Все женщины Володи хороши, но самая красивая — Таня», — так отозвался о ней Юнгвальд-Хилькевич, снявший Татьяну в своем фильме «Внимание, цунами!»
Возникнув задолго до появления Влади в жизни Высоцкого, Иваненко продолжала отношения с артистом даже после его брака с Мариной. Татьяна понимала его как никто, принимала безусловно, со всеми его увлечениями и недостатками, поддерживала, уберегая от запоев, а когда они все-таки случались, была рядом.
Появление Влади стало для Татьяны ударом. В отчаянии она пыталась бороться за свою любовь, выяснять отношения с соперницей, устраивала сцены ревности. Двойная жизнь тяготила Высоцкого, он неоднократно пытался порвать со своей давней любовью, но не мог, снова и снова возвращаясь к ней. Точку в их отношениях поставила сама Татьяна, поняв, что ждет ребенка. Новость о том, что Иваненко беременна, совсем не обрадовала певца. Но Татьяна твердо решила сохранить беременность любой ценой, пусть даже самой высокой — навсегда расстаться с отцом ребенка. Она родила дочь, ушла из театра и в одночасье исчезла из жизни певца.
Татьяне Иваненко Высоцкий посвятил песню о двух красивых автомобилях, которым не суждено «съехаться»:
Что ж съезжаться — пустые мечты?
Или это есть кровная месть городам?
Покатились колеса, мосты.
И сердца… или что у них есть еще там
То была не интрижка...
Однако последней любовью Высоцкого стала не Татьяна. За два года до смерти артист случайно познакомился с Оксаной Афанасьевой. Они столкнулись в театре, в администраторской, куда девушка зашла позвонить во время антракта. Оксане было 19 лет, Высоцкому — 40, но это не помешало их бурному роману. Несмотря на разницу в возрасте, у них было много общих интересов и тем для разговоров, они совпадали во вкусах и привычках.
Как вспоминала потом Оксана, с первой минуты разговора возникло острое ощущение родственности душ, казалось, они и раньше были знакомы, потом на какое-то время расстались и теперь опять встретились.
Фактически на руках Оксаны Владимир Семенович и скончался.
Это случилось 25 июля 1980 года. Собралась компания, они просидели до двух ночи, потом гости разошлись, а в 4:30 утра Высоцкий умер. Через два года Оксана вышла замуж за Леонида Ярмольника, который тоже когда-то был актером Театра на Таганке, супруги вместе уже более 30 лет.
Фото: kino-teatr.ru, пресс-служба Владимира Высоцкого, sultanada-music.ru Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда весёлых песен не пою.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и ещё -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда - наполовину,
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или - когда все время против шерсти,
или когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой, -
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, что слово *честь* забыто
И что в чести наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья -
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье, -
Вот только жаль распятого Христа.
Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более - когда в неё плюют.
Я не люблю манежи и арены:
На них мильон меняют по рублю.
Пусть впереди большие перемены -
Я это никогда не полюблю! Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Чт, 10.03.2016, 23:21
«Не её мужчина» — так назывался фильм, на съёмках которого впервые встретились две звезды и секс-символа Голливуда 30-х годов Кларк Гейбл и Кэрол Ломбард. Может, именно название фильма тогда сработало не в пользу Гейбла, что Кэрол в тот раз не разглядела в нём то, что спустя какое-то время влюбило её в Гейбла сильно, крепко и страстно. Но факт остается фактом: они встретились, снялись, получили каждый свой гонорар и разошлись по разные стороны. А взбалмошная Кэрол даже придумала послать Гейблу свиной окорок, завернутый в его портрет, показывая этим, что «король Голливуда» не добился её расположения. Жизнь продолжилась, но для них пока параллельным курсом: да, они периодически пересекались в Голливуде, но испытывали друг к другу даже скорее неприязнь, чем какую-то симпатию.
.
А любовь нагрянула, как всегда, внезапно: однажды и навсегда. Известна даже точная дата столь романтичного события — 25 января 1936 года. Именно с того дня они больше никогда не переставали думать друг о друге. В тот знаменательный день в одном из модных клубов проходил Белый бал, на котором Кэрол Ломбард была хозяйкой. Сам Кларк прибыл туда в одиночестве, а увидев Кэрол, улыбнулся ей своей фирменной, чуть ироничной улыбкой и даже подмигнул. В ответ она состроила ему такую же гримасу. Со съёмок их совместного фильма прошло ровно четыре года. Чуть позже Гейбл вдруг озадачился вопросом: есть ли нижнее белье под роскошным облегающим туалетом Кэрол? И чтобы развеять свои сомнения по этому щекотливому вопросу, Кларк пригласил девушку на танец. И в итоге убедился в правоте своих подозрений, о чем тут же не преминул сообщить самой Кэрол.
А уже после второго танца Гейбл предложил Ломбард прокатиться на его машине. В роскошном кабриолете парочка покатила по Лос-Анджелесу. Только через 20 минут Кэрол обратила внимание на то, что они только и ездят, что кругами около отеля «Беверли Уилшер».Зачем мы тут крутимся?Потому что я здесь живу. Может, поднимемся ко мне в номер? Чего-нибудь выпьем…Ты что это, возомнил себя Кларком Гейблом? — только ехидно сказала Ломбард и засмеялась.
А в День святого Валентина Кларк внезапно получил он нее неожиданный подарок. Узнав о страсти Гейбла к автомобилям, Кэрол купила на одной свалке долларов за 15 практически развалившийся «форд-Т», отбуксировала его в художественный салон, где колымагу полностью разрисовали розовыми сердечками, и отправила её Гейблу. В качестве ответа он предложил Кэрол поехать куда-нибудь потанцевать. И она попалась — оделась в роскошное платье, предвкушая чудесную поездку в запомнившемся ей кабриолете. А Гейбл взял и заехал за ней на том самом «форде» с сердечками. Так дергаясь, дребезжа и дымя, они поползли по голливудским улицам и смеялись всю дорогу, невероятно довольные друг другом.
Роман Гейбла и Кэрол Ломбард поначалу никто не воспринимал всерьез: считали, что просто интрижка и не более. Когда же в Голливуде поняли, что это настоящая любовь, то продюсеры страшно забеспокоились, что такой поворот повредит их имиджу. Боясь их рассердить, романтические герои для миллионов поклонников встречались, можно сказать, тайком. Только раз или два раза в неделю. Но вскоре Кэрол поняла, что хочет замуж за Кларка. Однако Риа, настоящая на тот момент жена Гейбла, выдвинула грабительские условия развода, заявив, что муж-мерзавец никогда с ней не расплатится.
Гейбл и сам уже устал проникать в дом Ломбард под покровом ночи, но титулованный «король Голливуда» страшно боялся нищеты, из которой ему удалось выбраться, а развод был равен настоящему банкротству. Но тут сама Кэрол в один прекрасный день вдруг заявила Кларку, что в качестве подарка купила ему ранчо за 50 000 долларов.- Но это же сумасшедшие деньги, дорогая!- Зато тут есть конюшня… И твои любимые лошади..
Именно этот поступок Ломбард настроил Кларка на решительный шаг. К тому же он должен был получить огромный гонорар за прославленные «Унесенные ветром». 14 декабря 1938 года он официально заявил прессе, что разводится.Расписались влюбленные в строжайшей тайне, в четырехстах милях от Лос-Анджелеса, в маленьком городке, в один из дней, когда у него появился перерыв во время съемок «Унесенных ветром».
Кларк и Кэрол жили скромно по голливудским меркам. У них на ранчо не было ни бассейна, ни теннисных кортов, ни кинозала. Они любили ездить на охоту и ночевать в палатках в лесу, а на своем ранчо — окучивать грядки и ухаживать за лошадьми. Даже пытались разводить кур на продажу. Многие удивлялись, что капризная и энергичная Кэрол предпочитала тихие вечера дома у камина, которые они проводили за чтением книг или игрой в покер, шумным вечеринкам в Голливуде.Вместе они прожили 5 лет, и два из них — в законном браке, что по голливудским меркам было своеобразным рекордом, ведь они так и не наскучили друг другу. А мудрая Кэрол смогла даже не обращать внимание на многочисленных экзальтированных поклонниц Гейбла, которых в разы прибавилось после появления на экранах «Унесенных ветром».
Единственное, о чем они ещё мечтали — это был ребенок. Но… США тем временем вступили во Вторую мировую войну. И в тот момент Гейбл сделал то, чего так и не смог простить себе всю оставшуюся жизнь. Тогда правительство штата Индиана попросило приехать какую-нибудь голливудскую звезду, чтобы она поддержала кампанию по продаже облигаций государственного займа, и Кларк предложил Кэрол поучаствовать и таким образом помочь своей стране.Кэрол удачно прилетела и справилась со своей миссией. Но вот слишком она заторопилась обратно: у неё уже был билет на поезд. Но в последнюю минуту она вдруг передумала: ей хотелось побыстрее увидеть мужа. А на пути в Лос-Анджелес самолет даже сделал промежуточную посадку в Лас-Вегасе, и администрация аэропорта попросила Ломбард уступить место офицеру, который отстал от своей части, но Кэрол заупрямилась…
Её самолет во время грозы врезался в гору и разломился пополам. Экипаж и пассажиры погибли мгновенно. Узнав о трагедии, вне себя от горя Кларк кинулся на место катастрофы в поисках жены, но нашёл только серьги с бриллиантами и рубинами, которые он сам подарил Кэрол на Рождество… Это было слишком сильным ударом. Гейбл никак не мог смириться с тем, что жены больше нет. Он прервал работу, начал сильно пить и жил затворником… а спустя какое-то время внезапно записался в лётную школу, и после ушёл на фронт. На счету любимчика Голливуда бесчисленное количество боевых вылетов, в том числе и над Берлином. Кларк Гейбл стал национальным героем Америки. Его портрет печатали и перепечатывали газеты по всей стране, но ему эта слава была безразлична, поскольку его целью было разделить участь жены.В январе 1944-го Кларк Гейбл в первый раз за очень долгое время посетил публичное торжество. Он приехал на церемонию спуска на воду корабля с названием «Кэрол Ломбард». А когда о борт разбили традиционную бутылку шампанского и судно опустили на воду, все увидели, что «король Голливуда» плачет.
После Кларк Гейбл ещё два раза женился: с одной женой он прожил только год, со второй, которая сильно старалась быть похожей на Ломбард — 5 лет. Кларк Гейбл не дожил всего 4 месяца до рождения своего единственного сына. Он умер от сердечного приступа и был похоронен рядом с Кэрол, которую он так и любил всю жизнь. Если человек сделал тебе больно, не отвечай ему тем же, сделай добро. Ты другой человек. Ты лучше.
Сообщение отредактировал: Melodia - Пн, 14.03.2016, 00:06
Одна из самых трогательных историй жизни Маяковского произошла с ним в Париже, когда он влюбился в Татьяну Яковлеву.Между ними не могло быть ничего общего. Русская эмигрантка, точеная и утонченная, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, не воспринимала ни слова из рубленых, жестких, рваных стихов модного советского поэта, «ледокола» из Страны Советов.
Она вообще не воспринимала ни одного его слова, — даже в реальной жизни. Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его собачья преданность, ее не подкупила его слава. Ее сердце осталось равнодушным. И Маяковский уехал в Москву один.
От этой мгновенно вспыхнувшей и не состоявшейся любви ему осталась тайная печаль, а нам — волшебное стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой» со словами: «Я все равно тебя когда-нибудь возьму - Одну или вдвоем с Парижем!»
Ей остались цветы. Или вернее — Цветы. Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов — гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз орхидей, астр или хризантем. Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента — и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: «От Маяковского». Его не стало в тридцатом году — это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что он регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы. Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все, живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом.
Она уже не понимала, как будет жить дальше — без этой безумной любви, растворенной в цветах. Но в распоряжении, оставленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова о его смерти. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: «От Маяковского».
Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось. Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли. В годы Второй Мировой, в оккупировавшем немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом «люблю», то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти. Потом союзные войска освободили Париж, потом, она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин — а букеты все несли. Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды — маленькой, но неотъемлемой. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, улыбаясь улыбкой заговорщиков: «От Маяковского». Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей. Правда это или красивый вымысел, однажды, в конце семидесятых, советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери, и всегда мечтал попасть в Париж.
Татьяна Яковлева была еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными.
В этом уютном доме цветы были повсюду — как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о романе ее молодости: он полагал это неприличным. Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны? Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд… — Пейте чай, — ответила Татьяна — пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?
И в этот момент в двери позвонили… Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: «От Маяковского».
«Письмо Татьяне Яковлевой» Владимир Маяковский
В поцелуе рук ли, губ ли, в дрожи тела близких мне красный цвет моих республик тоже должен пламенеть. Я не люблю парижскую любовь: любую самочку шелками разукрасьте, потягиваясь, задремлю, сказав - тубо - собакам озверевшей страсти. Ты одна мне ростом вровень, стань же рядом с бровью брови, дай про этот важный вечер рассказать по-человечьи. Пять часов, и с этих пор стих людей дремучий бор, вымер город заселенный, слышу лишь свисточный спор поездов до Барселоны. В черном небе молний поступь, гром ругней в небесной драме,- не гроза, а это просто ревность двигает горами. Глупых слов не верь сырью, не путайся этой тряски,- я взнуздаю, я смирю чувства отпрысков дворянских. Страсти корь сойдет коростой, но радость неиссыхаемая, буду долго, буду просто разговаривать стихами я. Ревность, жены, слезы... ну их! - вспухнут веки, впору Вию. Я не сам, а я ревную за Советскую Россию. Видел на плечах заплаты, их чахотка лижет вздохом. Что же, мы не виноваты - ста мильонам было плохо. Мы теперь к таким нежны - спортом выпрямишь не многих,- вы и нам в Москве нужны не хватает длинноногих. Не тебе, в снега и в тиф шедшей этими ногами, здесь на ласки выдать их в ужины с нефтяниками. Ты не думай, щурясь просто из-под выпрямленных дуг. Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук. Не хочешь? Оставайся и зимуй, и это оскорбление на общий счет нанижем. Я все равно тебя когда-нибудь возьму - одну или вдвоем с Парижем. «Бог вочеловечился, чтобы человек обожился»
Сообщение отредактировал: nata_radzha - Чт, 05.05.2016, 18:44
Но по свидетельствам его близких друзей, Высоцкий ушел от Людмилы Абрамовой к актрисе театра на Таганке Татьяне Иваненко — женщине, любившей его всю свою жизнь. После смерти Владимира она не стала, в поисках дешевой популярности, спекулировать на имени артиста, предпочла остаться в тени. «Все женщины Володи хороши, но самая красивая — Таня», — так отозвался о ней Юнгвальд-Хилькевич, снявший Татьяну в своем фильме «Внимание, цунами!»
