я на демиарте был около 15 лет и вряд ли смог бы спутать вас, и артикуляцию ваших интересов. К тому же, ни как не могу вспомнить людей на форуме с вашим ником и вашей активностью, вот, просто, никак.. Кстати, Gretta, как имя, не встречается в Европе. Единственный вариант у этого имени- Greta) Из известных мне_ "Grett" есть одна, которая специализируется на выпуске обуви, ну и одна, так же известная мне, учительница в Америке, правда, это совсем другая история.
zypern, Какой весь саркастичный... И мне смешно. Хотите сесть в лужу - пожалуйста. Я на Деми с 24 июля 2011года (регистрация). Если бы интересовались натюрмортами, фотографией, то знали бы меня. Хоть бы у других спросили что ли.
Как звучит - он знает артикуляцию моих интересов... Я обалдеваю, дорогая редакция...
Да, и если бы Вы читали сказку Пряничный домик, то знали бы имена Гензель и Гретель Да, поясню все же. До Деми я регистрировалась на одном парфюмерном сайте. Там имена Гретель и Gretel оказались заняты, поэтому написала Grettel. Кстати, про парфюмерию я и на Деми тему вела.
Сообщение отредактировал: Verbena - Чт, 18.07.2024, 22:25
zypern, ой, а что это мы вдруг ники (пусть и прошлые) обсуждаем? Вообще, это нарушение сетевого этикета, не принято же это, как и переход на личности. И все же вы ошибаетесь, Lasmeia сюда не пришла . Verbena - это другой человек.
Я ненавижу в людях ложь, Она порой бывает разной, Весьма искусной или праздной И неожиданной как нож. Я ненавижу в людях ложь, Ту, что считают безобидной, Ту, за которую мне стыдно, Хотя не я, а ты мне лжёшь.
Я ненавижу в людях ложь, Я негодую и страдаю, Когда её с улыбкой дарят, Так, что сперва не разберёшь. Я ненавижу в людях ложь, От лжи к предательству полшага, Когда-то всё решала шпага, Но для тебя тот стиль негож.
Я ненавижу в людях ложь, Она порой бывает разной, Весьма искусной или праздной И неожиданной как нож. Я ненавижу в людях ложь, Я не приемлю объяснений, Ведь человек, как дождь весенний, А как он чист, весенний дождь!
МАСТЕР БЕЗ МАРГАРИТЫ Горевать ли о прежних успехах, удачах, зарплате, о разрушенных снах и разбитом корыте жены — все равно одинокому психу в больничном халате, под высокой Луной и в объятиях злой тишины.
Сквозь решетку горят фонари, словно в сахарной вате извалялись столбы и желтеют всю ночь вдоль стены, и зеленые призраки молча кружат по палате, но они никому из нормальных людей не видны.
Чтобы вникнуть в игру светотени терпения хватит, но к утру не успеть опознать чужака со спины — он рисует пространство расчетливо, как математик, и квантует искусно цветущее время весны.
Ты стоишь у окна в голубом крепдешиновом платье, невозможная здесь — в серебристом потоке Луны, но в искусственном космосе всякий исход вероятен, и тем более — в нашем, в котором слова неважны.
Пахнет соком лимонным подушка моя на кровати, просыпаясь в слезах, я зверею от чувства вины, что с ума не сошел. И уже не сумею. И кстати соберу по крупицам разбитые вдребезги сны. 17.07.2024
Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись. Цель творчества самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно ничего не знача, Быть притчей на устах у всех. Но надо жить без самозванства, Так жить, что бы в конце концов Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов. И надо оставлять пробелы В судьбе, а не среди бумаг, Места и главы жизни целой Отчёркивая на полях. И окунаться в неизвестность, И прятать в ней свои шаги, Как прячется в тумане местность, Когда в ней не видать ни зги. Другие по живому следу Пройдут твой путь за пядью пядь, Но пораженья от победы Ты сам не должен отличать. И должен ни единой долькой Не отступаться от лица, Но быть живым, живым и только, Живым и только до конца.
На горячую линию взяли работать ангела. Он сутулился, был близоруким, всегда опаздывал. В первый день насмешил — уходя, мол, гасите факелы, Удивленного шефа назвал по привычке пастырем. За спиной все коллеги негласно считали чудиком. Как-то звали его — то ли Ванькою, то ли Яковом. Вперемешку с карандашами торчали лютики. В телефонную трубку кричали, но чаще плакали. Спотыкался на ровном месте, просил прощения, Не встревал в разговоры и клялся священным ибисом, По весне прикупил альпинистское снаряжение, Видно, в горы хотел, но по-моему, так и выбросил. Ему, как новичку, с лёгким сердцем дежурства втюхали. Тут бродячую псину сбило малолитражкою, И она лежала, лохматая, длинноухая. Он стоял и молчал. Слишком долго молчал. По-страшному.А потом подошёл, поднял за грудки водителя, Подозрительно непохожий на малохольного. Мы торчали по подоконникам, мы все видели. А когда он вернулся, то громко включил Бетховена, Словно в ноте органной лекарство искал от этого. В кабинете гудело шмелями и пахло ладаном, И теперь все его за глаза окрестили Бэтменом, А наш шеф на планерке шутливо назвал Маклаудом. Он носил потертые джинсы, лечил депрессию Наложением рук, продолжением неба в офисе. Кем он был для нас — то ли сверстником, то ли вестником? В понедельник пришли на работу, а он уволился. На столе осталась пара записок скомканных. Стул свихнулся на заднюю ногу, но слухи слухами, Вроде кто-то рассказывал — встретил его с бездомными. И собака рядом. Лохматая, длинноухая
Резная свирель
Сообщение отредактировал: Verbena - Пт, 19.07.2024, 14:36
Когда на склоне лет иссякнет жизнь моя И, погасив свечу, опять отправлюсь я В необозримый мир туманных превращений, Когда мильоны новых поколений Наполнят этот мир сверканием чудес И довершат строение природы,— Пускай мой бедный прах покроют эти воды, Пусть приютит меня зелёный этот лес.
Я не умру, мой друг. Дыханием цветов Себя я в этом мире обнаружу. Многовековый дуб мою живую душу Корнями обовьёт, печален и суров. В его больших листах я дам приют уму, Я с помощью ветвей свои взлелею мысли, Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли И ты причастен был к сознанью моему.
Над головой твоей, далёкий правнук мой, Я в небо пролечу, как медленная птица, Я вспыхну над тобой, как бледная зарница, Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой.
Нет в мире ничего прекрасней бытия. Безмолвный мрак могил — томление пустое. Я жизнь мою прожил, я не видал покоя: Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я.
Не я родился в мир, когда из колыбели Глаза мои впервые в мир глядели,— Я на земле моей впервые мыслить стал, Когда почуял жизнь безжизненный кристалл, Когда впервые капля дождевая Упала на него, в лучах изнемогая.
О, я недаром в этом мире жил! И сладко мне стремиться из потёмок, Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок, Доделал то, что я не довершил.
Николай Заболоцкий
Сообщение отредактировал: IP - Ср, 24.07.2024, 12:24
.У белогривого неба ртутные очи померкли, дав холодеющей тени успокоение смерти.
.В холод закутались реки, чтобы никто их не тронул. Дикие голые реки, склоны, и склоны, и склоны...
.Вверху на башне старинной в узорах дикого хмеля гирляндой свеч опоясан высокий стан Сан-Мигеля. В окне своей голубятни по знаку ночи совиной ручной архангел рядится в пернатый гнев соловьиный. Дыша цветочным настоем, в тоске по свежим полянам Эфеб трехтысячной ночи поет в ковчеге стеклянном.
.Танцует ночное море поэму балконов лунных. Сменила тростник на шепот луна в золотых лагунах. Девчонки, грызя орехи, идут по камням нагретым. Во мраке крупы купальщиц подобны медным планетам. Гуляет знать городская, и дамы с грустною миной, смуглея, бредят ночами своей поры соловьиной. И в час полуночной мессы, слепой, лимонный и хилый, мужчин и женщин с амвона корит епископ Манилы.
.Один Сан-Мигель на башне покоится среди мрака, унизанный зеркалами и знаками зодиака, — владыка нечетных чисел и горных миров небесных в берберском очарованье заклятий и арабесок.
Федерико Гарсия Лорка
Сообщение отредактировал: Claira - Чт, 25.07.2024, 19:16
И разве то зовёте вы душой, что в вас звенит так тонко и неровно, чтоб смолкнуть, как бубенчик шутовской?.. Что славы ждёт с протянутой рукой?.. Что смерть приемлет в тусклой мгле часовни? Душа ли это?
А я гляжу в ночи на майский цвет, во мне как будто вечности частица стремится вдаль, в круговорот планет, она трепещет, и кричит им вслед, и рвётся к ним, и хочет с ними слиться... Душа вся в этом...
«Я при жизни был рослым и стройным, Не боялся ни слова, ни пули И в обычные рамки не лез. Но с тех пор как считаюсь покойным, Охромили меня и согнули, К пьедесталу прибив «Ахиллес». Не стряхнуть мне гранитного мяса И не вытащить из постамента Ахиллесову эту пяту, И железные рёбра каркаса Мёртво схвачены слоем цемента, Только судороги по хребту. Я хвалился косою саженью — Нате смерьте! Я не знал, что подвергнусь суженью После смерти. Но в привычные рамки я всажен — На спор вбили, А косую неровную сажень Распрямили. И с меня, когда взял я да умер, Живо маску посмертную сняли Расторопные члены семьи, И не знаю, кто их надоумил, Только — с гипса вчистую стесали Азиатские скулы мои. Мне такое не мнилось, не снилось, И считал я, что мне не грозило Оказаться всех мёртвых мертвей. Но поверхность на слепке лоснилась, И могильною скукой сквозило Из беззубой улыбки моей. Я при жизни не клал тем, кто хищный, В пасти палец, Подойти ко мне с меркой обычной Опасались, Но по снятии маски посмертной — Тут же, в ванной, — Гробовщик подошёл ко мне с меркой Деревянной… А потом, по прошествии года, — Как венец моего исправленья — Крепко сбитый литой монумент При огромном скопленье народа Открывали под бодрое пенье, Под моё — с намагниченных лент. Тишина надо мной раскололась — Из динамиков хлынули звуки, С крыш ударил направленный свет. Мой отчаяньем сорванный голос Современные средства науки Превратили в приятный фальцет. Я немел, в покрывало упрятан — Все там будем! Я орал в то же время кастратом В уши людям. Саван сдёрнули! Как я обужен — Нате смерьте! Неужели такой я вам нужен После смерти?! Командора шаги злы и гулки. Я решил: как во времени оном, Не пройтись ли, по плитам звеня? И шарахнулись толпы в проулки, Когда вырвал я ногу со стоном И осыпались камни с меня. Накренился я, гол, безобразен, Но и падая — вылез из кожи, Дотянулся железной клюкой, И, когда уже грохнулся наземь, Из разодранных рупоров всё же Прохрипел я: «Похоже, живой!» И паденье меня не согнуло, Не сломало, И торчат мои острые скулы Из металла! Не сумел я, как было угодно — Шито-крыто. Я, напротив, ушёл всенародно Из гранита»
